Избранные произведения. Том 1 - Всеволод Иванов

Гроза усиливается. Вокруг померкло. Мгновение зловещей тишины, — сильнейший блеск молний, следующих одна за другой, раскаты грома… В дверях — Ломоносов с бумагой и пером в руке. За ним — Елизавета Андреевна, Поповский, Гриша Уктусский.

Ломоносов. Будто пожар пылает. Хорошо! Поповский, видишь?

Поповский. Все вижу.

Ломоносов (передавая ему бумагу и перо). Пиши актус. Опыт начинаем.

Елизавета Андреевна. Михаил, ты устал. Отложи опыт!

Ломоносов. Кто это говорит?

Елизавета Андреевна. Я…

Ломоносов. А еще недавно, кажись, ты другое говорила?

Елизавета Андреевна. Но ведь и гроза по-иному шла! И… я тебя не отговариваю, Михаил. Я говорю только — будь осторожен.

Ломоносов. Осторожность — мать добродетели. А добродетелей у меня столько, что малая толика неосторожности мне вредна не будет. О-о! Электричество-то слабо идет в машину. Григорий, дай-ка клещи.

Елизавета Андреевна. Прибавить металлических прутов хочешь? Не опасно ли?

Ломоносов (жене). Для чего я и брат мой громовый Рихман делаем опыт сей? Что есть молния? По утверждению мракобесов — это «флогистон», непостижимая сила, которую Илья пророк спускает из туч для нашего устрашения. Ан, нас не напугаешь! Мы не верим этому! Мы утверждаем, что никакого флогистона нет и что молния и гром суть электрический разряд, происходящий от столкновения двух туч, заряженных двумя разными родами электрической силы. Понятно тебе, Лизавета?

Елизавета Андреевна. Михаил, ты мне об этом много раз говорил!

Ломоносов. Много, да, видно, не убедительно. Что будет показывать моя громовая машина? Сближение туч. Чем будут сильнее тучи сближаться, тем ярче будут искры в моей машине. А когда совсем сблизятся, тогда…

Елизавета Андреевна. Тогда, Михаил?..

Ломоносов. Тогда будет доказано, что никакого «флогистона» нет, а есть великая материя, которую всю человек покорить сумеет! Стоит это узнать, жена?

Елизавета Андреевна. Стоит.

Ломоносов. Поповский? Уктусский?

Поповский, Уктусский. Стоит!

Ломоносов (жене). Вот для чего я и провода прибавляю. Ага! Наладил. Теперь вспышки почаще будут. (Пробует подачу искр из громовой машины.) Пиши, Поповский, в актус. «Электрический свет через свою громовую машину троякого рода я наблюдал. Первый — в искре с треском, часто с излучиною»… (Стук в дверь.) Открой, жена.

Входит мастер Захар, ведя за руку слугу Рихмана.

Захар. Михайло Васильич!

Ломоносов (возясь у машины). Слышу, Захарушка.

Елизавета Андреевна. Беда с Рихманом!

Ломоносов. Что с ним, Себастьян? Что у Рихмана?

Елизавета Андреевна (опускаясь на табурет, Поповскому, в ужасе). О боже! Николай Никитыч, уведите Михаила. Рихмана убило молнией!

Слуга Рихмана (Ломоносову). Господин академик! Стоял мой барин от указателя электрического в отдалении не более фута…

Ломоносов. На десять футов стоять должно, на десять!

Слуга. Художник Соколов, который от Академии прислан был опыт зарисовывать, стоял на десять. Художник остался жив, а барина моего… (Плачет.)

Ломоносов. Рихман убит! Любимый, громовый брат мой! Погиб ты со славою, узнавая тайну молний. Успел он сделать записи опыта, Себастьян?

Слуга. Не успел, господин академик.

Поповский. Михайло Васильевич!

Ломоносов (грозно). Ну?

Елизавета Андреевна. Прошу тебя, выслушай его, Михаил!

Ломоносов. Быстрее, ну!

Поповский. Я вас прежде не отговаривал, Михайло Васильевич…

Ломоносов. Понеже и не к чему это было!

Поповский. Но… смотрите, какие тучи! Я в жизни таких не видывал… Ради отечества!

Ломоносов. Ради отечества, науки, жены моей, ребенка моего, учеников, тебя, Поповский, тебя, Уктусский, тебя, Захар, — то, что в опыте своем не успел записать Рихман, мы запишем!.. А кому боязно — уходи!

Елизавета Андреевна. Да никто не уйдет, Михаил!

Ломоносов. Тогда, чтоб больше мне не мешать! Григорий!

Уктусский. Смотрю в небо, Михайло Васильич.

Ломоносов. Что в небе?

Уктусский. Тучи сходятся…

Со двора, сквозь окна, доносится глухое пение хора. Пение это быстро растет.

Ломоносов (пишет). Это кто поет?

Поповский (глядя в окно). Монахи у монастыря. (Елизавете Андреевне). Монахи крестным ходом прямо к нам идут. Смотрите, через забор лезут…

Елизавета Андреевна. …с кольями, топорами! О-о!..

Звон разбитого стекла. Поповский отшатнулся от окна, схватившись за лицо.

Николай Никитич! Вас ранили?

Поповский. Щеку разрезало стеклом.

Ломоносов. Поповский, пиши.

Поповский садится за стол.

Что у тебя? Кровь?

Поповский. Пустяки. Оцарапался.

Пение монахов ближе. Звенят разбиваемые стекла лаборатории.

Ломоносов. Да что там звенит? Какие стекла?

Поповский. Уктусский, видно, ногами о склянницы малые задевает!

Ломоносов. Это он со страху перед грозой. Не робей, Гриша!

Уктусский. А я не робею, Михайло Васильевич!

Елизавета Андреевна. Ах, боже! За что терпим?!

Ломоносов. За то терпим, чтоб научились наукам россияне, чтоб поняли свое превосходство!..

В громовой машине — сильный треск, искры.

Что в небе?

Уктусский. Тучи сошлись плотно!

Блеск молний. Гром.

Ломоносов. Смотрите! Сейчас тучи сойдутся еще плотнее, — искр будет еще больше!

Молния. Гром. Сильнейший удар.

Ага! Пиши, Поповский!.. «облака, сообщая одно другому свою силу, столь долго между собой блещат и гремят, сколь долго электрическая сила в них действует»… Ха-ха, славно!..

Новые, еще более сильные удары молнии и грома, которые нестерпимо ярким блеском отражают себя в громовой машине.

Пиши, Поповский! «Молнии и атмосферное электричество происходят от движения волн воздуха, — и никакого флогистона ни в тучах, ни на земле, и нигде нет!» Доказано! Доказано, брат мой Рихман! Слава тебе, Рихман, слава науке русской!..