Белый Харбин: Середина 20-х - Георгий Мелихов

Человек говорит о том, что ранее он был "социал-патриотом". Теперь он и — патриоты, а он "предатель родины" и он и называют его не только "реакционером", но и "прихвостнем буржуазии". "Вот маемся мы, в поисках работы, мыкаемся по городу, дрова в вагоны грузим, а в то же время прихвостнями буржуазии числимся… Теперь вы поймете меня и мое настроение. Обокраденный кругом, я чуть ли не ежедневно слышу толки о том, что красные творят национальное дело"…

Да. Люди страдали, терпели нужду и голод. Но боролись и выживали.

Живым примером такой стойкости в борьбе с трудностями первых лет эмигрантской жизни, высоких духовных качеств стала для меня жизнь и судьба верных друзей нашей семьи и семьи Тешиных — Альфонса Юлиановича и Елены Кесаревны Романовских.

Имя А. Ю. Романовского известно многим — по Харбину, Шанхаю и Пекину. Он был и преподавателем нашего Лицея Св. Николая.

Боевой офицер Российской императорской армии, участник Первой мировой войны, награжденный пятью боевыми наградами ("Анна" 4-й степени с особой надписью "За храбрость в дни Галицийских боев и на Карпатах"; "Станислав" 3-й степени, "Анна" 3-й степени, "Станислав" 2-й степени, "Владимир" 4-й степени — все с мечами и бантами), трижды раненный, Альфонс Юлианович после тяжелой контузии стал инвалидом, был демобилизован и освобожден от военной службы.

Описывая в своих воспоминаниях первый период своей гражданской жизни, уже после революции, он пишет: "…Во время своей службы в кооперативе я имел дело с посетителями разных взглядов на вещи, как житейские, так и политические. И часто приходилось слышать от некоторых из них неодобрительные отзывы об офицерах царской армии. Причем очень часто подчеркивалось: мы знаем, что ты бывший офицер и что все бывшие офицеры — контрреволюционеры, и все равно наступит день, когда со всеми ими мы расправимся.

При этих разговорах мое душевное состояние было не в пользу спокойной жизни на новых началах. Хотя в потемках своей души я не чувствовал своей какой-то вины перед народом, перед человечеством, перед новой властью. Но, под влиянием всех этих разговоров, чувствовал, отчасти, себя виноватым, что волею судеб пришлось мне защищать родину от внешних врагов, став случайно, из-за войны, офицером ускоренного выпуска и таким образом — участником так называемой империалистической войны. Всякая политика для нас тогда была чужда. Положа руку на сердце — мы шли и клали свои головы во имя защиты и спасения своей дорогой родины. Так было и так будет всегда при любой власти, у кого любовь к родине превыше всего.

…Но факт остается фактом, и я стал задумываться, каким образом после всех своих ратных трудов на поле брани обрести себе более спокойную жизнь. И уже в то время имел сообщение о КВЖД, что там русские живут и работают спокойно".

Уходя от "революционных" солдатских эксцессов, А. Ю. Романовский с семьей (жена, беременная вторым ребенком, дочь Ия полутора лет) постепенно передвигался на восток, имея намерение уехать в Маньчжурию.

В Чите во время тяжелых родов умирает жена, подарив ему вторую дочь — Галинку.

"Трудно передать всех моих переживаний в этот момент, — пишет он. — Представьте себе, в незнакомом городе, где не было ни родных, ни знакомых, я, молодой человек, не имея еще полных 25 лет, остался один с двумя детьми: одной около полутора лет, а другой всего несколько дней.

Но недаром говорит старая русская пословица, — "свет не без добрых людей". О моем положении прослышала одна военная семья из местного интендантства. Они приехали ко мне на квартиру, помогли в похоронах моей жены, забрали меня с дочерью Ией и новорожденной к себе и стали подыскивать воспитательницу к моим детям.

Поступил я на работу вновь в Интендантство, был назначен заведующим интендантскими складами. Привел в порядок могилку своей жены, поставил памятник и сделал на нем следующую надпись: "Здесь покоится прах жены штабс-капитана Романовского. Разлученный с тобой на земле, душой я вечно с тобой. Спи спокойно, мое дорогое золотце". Так, вероятно, и стоит по сей день [это было написано в 1971 г.! — Г. М.] эта запущенная могилка, заброшенная всеми. А может быть, от времени и следа уже от нее нет"…

В Харбин, в первый раз в командировку, Альфонс Юлианович попал в конце 1919 г. и был брошен здесь своей службой на произвол судьбы — с дочерьми и няней. Вынужден был уехать во Владивосток, где устроился заведующим Офицерским собранием формировавшейся здесь Пограничной стражи, и аккуратно высылал все свои средства на содержание детей в Харбине.

И тут… "Будучи в одном обществе, я встретил девушку, гречанку, на которую невольно обратил внимание, в мою душу запали ее черные выразительные глаза, и лицо, само по себе было приятное. Я стал за ней ухаживать. И во время очередной встречи почувствовал, что получаю взаимность. При общих разговорах вопрос не ставился кто и что она за человек. Но отношения наши становились все более дружественными, и в моем сердце затаилась мечта жениться на ней и этим актом найти мать своим детям. Но подходил я к ней с этим вопросом осторожно.

Но как-то невзначай я ей задал вопрос:

— Вы девица?

Последовал ответ:

— Нет, я вдова и имею от покойного мужа двух детей — сына трех лет и дочь четырех.

И рассказала всю историю своей житейской неудачи…

Когда я узнал историю о том, при каких обстоятельствах она стала вдовой, и ее семейное положение в настоящее время, мне стало ее жаль, но сердцу и не откажешь в его чувствах. А проблема соединить в одну семью четырех малюток, не повинных ни в чем, делом была серьезным, и нужно было подумать как ей, так и мне. Тем более, что ей было всего 20 лет, а мне, как я уже писал — неполных 25. Но жребий был брошен. По взаимному соглашению обе стороны решили взять на себя такую ответственность по воспитанию этих сводных детей. В один прекрасный день мы обвенчались, ее детей я усыновил и, согласно личного своего желания, в честь погибшего их отца присвоил им его отчество — Федоровичи, а не Альфонсовичи. И так получилась одна семья, в которой и горе, и радость пришлось делить пополам и иметь сплошную борьбу за свое существование…".

При эвакуации из Владивостока в Харбине обосноваться было невозможно. Удалось "зацепиться", с большими трудностями, в русском поселке при станции Цицикар. Елена Кесаревна часто просиживала до утра за иголкой, поддерживала семью шитьем, а Альфонс Юлианович весной начал было работать на дороге по лесонасаждению. Дело в том, что окружавшие Цицикар сыпучие пески заносили станцию, которая вся была в песчаных буграх, а улиц как таковых вообще не было, они все были занесены песком.