Проклятый Дар - Кристина Кашор

— Прости меня, — слазал он, и внезапно, она почувствовала, что все в порядке, что По снова стал самим собой, и теперь они начнут все заново.

За ужином, пока остальные весело болтали, а Биттерблу дразнила стражников, Катса заметила, что По не участвует в беседе. Он мало ел и то и дело погружался в молчание, и в чертах его лица появлялась затаенная боль. Катсе было так тяжело смотреть на это, что она вышла из хижины и долго в оцепенении бродила в темноте.

Иногда он казался счастливым. Но что-то явно было не так. Если бы он только… если бы он только посмотрел на нее. Посмотрел ей в лицо.

И конечно, если ему нужно одиночество, она оставит его. Но — возможно, это было несправедливо, но она так решила — ей потребуется подтверждение. Ему придется убедить ее, полностью убедить в том, что одиночество — это именно то, что ему нужно. Только тогда Катса оставит его один на один с его странной тоской.

Утром По казался довольно веселым. Но Катса, которая уже начинала чувствовать себя какой-то чересчур заботливой матушкой, заметили, что он ест неохотно даже то, что они привезли из Лионида. Он почти ничего не съел, а потом сказал что-то невнятное по поводу того, что ему надо проверить хромую лошадь, и вышел на улицу.

— Что с ним такое? — спросила Биттерблу.

Катса посмотрела девочке в лицо и встретила внимательный взгляд ее серых глаз. Не было смысла притворяться, будто она не понимает, о чем говорит Биттерблу. Биттерблу никогда не была дурочкой.

— Не знаю, — сказал Катса, — он не хочет мне говорить.

— Иногда он кажется самим собой, — сказал Скай, — а иногда на него находит мрачность, — он кашлянул. — Но я думал, что влюбленные просто повздорили.

Смерив его спокойным взглядом, Катса съела кусочек хлеба.

— Может быть, но я так не думаю.

Скай с ухмылкой поднял бровь.

— Думается мне, если так, ты бы знала об этом.

— Если бы все было так просто, — сухо сказала Катса.

— У него с глазами что-то странное, — заметила Биттерблу.

— Да, — сказала Катса, — мне кажется, у него самые странные глаза во всех семи королевствах. Но я думала, ты заметишь это чуть пораньше.

— Нет, — отмахнулась Биттерблу, — я имею в виду, с его глазами что-то не так.

С его глазами что-то не так.

Да, с ними и вправду теперь что-то не так. Он больше не смотрит ни на нее, ни на остальных. Как будто ему больно поднимать глаза, и глядеть на другого. Как будто…

И тут в ее голове, откуда ни возьмись, возник образ: По летит в залитую светом пропасть, огромное тело лошади падает следом. По с шумом падает лицом вводу, а прямо на него обрушивается лошадь.

И другие образы. По, слабый и посеревший, сидит перед огнем, все лицо его — сплошной черный синяк. По косится на нее и трет глаза.

Катса подавилась куском хлеба. Вскочила на ноги и опрокинула стул.

Скай похлопал ее по спине.

— Великие моря! Катса, ты в порядку?

Катса закашлялась, пробормотала что-то о том, что надо пойти проверить хромую лошадь, и вылетела из хижины.

У лошадей она По не нашла, но когда спросила о нем, один из стражников указал в направлении озера. Катса миновала хижину и побежала по холму.

Он стоял спиной к ней и смотрел на замерзшее озеро: плечи опущены, руки в карманах.

— Я помню, что ты неуязвима, Катса, — не оборачиваясь, сказал он. — Но даже тебе следует надевать плащ, когда выходишь из дома.

— По, — проговорила она. — Обернись и посмотри на меня.

Он опустил голову, плечи поднялись и опустились от глубокого вздоха. Но он не повернулся.

— По, — повторила Катса. — Посмотри на меня.

На этот раз он повернулся, очень медленно, и посмотрел ей в лицо. Казалось, их взгляды скрестились, но это длилось лишь мгновение. Потом он опустил глаза, и они снова стали пустыми. Она видела, как это произошло — видела, как опустели его глаза.

— По, — прошептала Катса. — Ты не видишь?

И тогда в нем словно что-то сломалось. Он упал на колени, и на щеке прочертила ледяную дорожку слеза. Когда Катса подошла и опустилась перед ним, он позволил ей приблизиться. Перестал бороться с собой и впустил ее. Катса обняла его, а он прижался к ней так крепко, что едва не задушил, и разрыдался, уткнувшись лицом ей в шею. Она обнимала По, просто обнимала, и гладила, и целовала его холодное лицо.

— Катса, — повторял он сквозь рыдания. — Катса.

Они простояли так очень долго.

Глава тридцать восьмая

В то утро поднялся сильный ветер. Днем он превратился в слабую, но сырую снежную бурю.

— Даже думать не хочу о еще одном зимнем путешествии, — сказала Биттерблу в полусне, свернувшись у огня. — Теперь, когда По с нами, разве нельзя остаться здесь, Катса, пока снег не перестанет?

Но за этой бурей последовала другая, а затем еще одна, как будто зима наплевала на календарь и решила, что, пожалуй, никогда не кончится. Биттерблу отправила двух стражей с письмом к Рору. Pop написал в ответ из замка Биттерблу, что она ничего не теряет — чем больше времени она даст ему, чтобы развеять всю ложь Лека, тем более гладко и безопасно пройдет ее восхождение на престол. Он планирует устроить коронацию, когда начнется настоящая весна, а она может пока пережидать бури, сколько ей будет угодно.

Катса понимала, как теснота в хижине мучает По, вынужденного скрывать свою печальную тайну. Но раз все остаются, то ему, по крайней мере, пока не придется открывать свое намерение остаться в лесу. Он ничем не выдавал своих мук и помог стражникам отвести лошадей к ближайшему укрытию в скалах, которое, как сообщил, обнаружил, пока оправлялся от ран.

Он рассказывал, как все случилось, урывками, только когда им с Катсой удавалось ненадолго остаться наедине.

День, когда Катса и Биттерблу уехали, оказался для него очень тяжелим. Он еще мог видеть, но со зрением было что-то не так. Что-то изменилось, и он был слишком запутан, чтобы понять, что именно, но его не оставляло дурное предчувствие.

— Ты не сказал мне, — сказала Катса. — И позволил бросить тебя в таком состоянии.

— Если бы я сказал, ты бы ни за что не уехала. А ехать было необходимо.

По, спотыкаясь, доковылял до кровати. Большую часть дня он провел, лежа на здоровом боку с закрытыми глазами, ожидая, когда воины Лека отойдут подальше и пройдет головокружение. Он пытался убедить себя, что как только его разум прояснится, со зрением произойдет то же самое. Но, проснувшись на следующее утро, он открыл глаза и уперся взглядом во тьму.

— Я был зол, — говорил он ей. — И с трудом держался на ногах. У меня кончилась еда, а значит, нужно было идти к ловушке для рыбы. Но мне было все равно. Я не ел ни в тот день, ни на следующий.