Психопомп - Александр Иосифович Нежный

моего? Ах, вам справки… Вот от врача, вот от полиции. Свидетельство о рождении, попросил Марк. Да, да. Паша, окликнула она мужа, дай Коленькино свидетельство. Родители: Найденов Павел Алексеевич, Найденова Вера Федоровна. Что же такое должно было произойти во Вселенной, думал он, чтобы Коля Найденов в страданиях прожил семь лет и умер? Кто так решил? Бог? Зачем Ему это? Зачем на земле Ему понадобился мальчик-калека? И почему не нашлось никого, кто бы сказал: Коля Найденов! Встань и ходи! Жить невозможно, если этого не понять. Теперь одежда, проговорил Марк и принял из рук Веры Федоровны пакет с вещами. Скажите еще, Вера Федоровна и Павел Алексеевич, вы решили хоронить или кремировать? Сжечь?! – воскликнула она, и лицо ее исказила гримаса боли. Колю в огонь? В печь? А на могилку прийти? Проведать его? Поплакать? Но, Вера, робко вставил Павел Алексеевич, у нас будет урна в колумбарии… Что?! – закричала она, и на ее шее проступили красные пятна. Мальчик вздрогнул. Отец положил руку ему на плечо. И ходить к этой стене, и стоять перед ней, и видеть эти доски с чужими лицами… Как дом с жильцами. Не-ет. Я хочу могилку, отдельную от всех. Я знаю, на кладбищах тоже все рядом, но могилка – это свой кусочек земли, и там Коленька… Она коротко прорыдала. Мама! – вскрикнул мальчик. Ничего, ничего, Дима, быстро заговорила она, прижимая к лицу платок. Я больше не буду. У меня слез не осталось. Все! Нет, молодой человек, нам бы могилку. Но, может быть, ваши родственники, неуверенно проговорил Марк. Когда есть место, это проще… и… гораздо дешевле. Павел Алексеевич покачал головой. В нашем семействе Коля первый… кто ушел. A-а, с ненавистью произнесла Вера Федоровна, деньги! И тут деньги. У тебя есть деньги, и не просто деньги, а много, очень много денег, и ты можешь лечить своего ребенка от этой СМА[48], будь она проклята… жизнь можешь ему продлить на десять лет, на двадцать… Есть американское лекарство, совсем недавно появилось, у нас нет, но можно было бы… Один укол – и мальчик твой здоров на всю жизнь. Но сто пятьдесят миллионов рублей этот укол стоит. Сто пятьдесят миллионов, высохшим голосом повторила она, один укол. Есть другое лекарство, «Спинраза»… В первый год болезни… это когда Коленьке было почти два годика, когда мы поняли, что он болен… на ноги не вставал, не ползал, глотал плохо… и надо было ему шесть уколов… и каждый укол – восемь миллионов. И потом каждый год по три укола. И это деньги для нас немыслимые. Ну да, стеснительно промолвил Павел Алексеевич, у меня заработок – восемьдесят тысяч, иногда премии. А Вера из-за Коленьки с работы ушла. Вера Федоровна подтвердила. Ушла. Она презрительно и горько усмехнулась. Огромные я получала деньги. Сорок тысяч. А этот отвратительный… у него не лицо, а морда хряка… у кого нефть… два миллиона в день. И что нам делать? Коленьку спасать надо… Нам только просить осталось. И что при этом испытываешь, не передать. И надежда, и отчаяние, и мольба, и страх, и себя ненавидишь за то, что ты так унизительно беден, и оправдываешь, что это Колина болезнь нас сломала. У богачей просили, у фондов, у государства. Выпросили инвалидную коляску, кровать и еще откашливатель за полмиллиона, респиратор за миллион… А у государства на Коленьку денег не нашлось. На все есть: воевать, всякой Африке в долг давать, а потом эти долги прощать, там такие деньги, я прочла, спать не могла – всех ребятишек со СМ А можно спасти! Они себе дворцы строят, а мальчика моего… Голос у нее дрогнул. Отчаяние сжигало ее. Никто не знает, мстительно сказала Вера Федоровна, как я это государство ненавижу. Вера! – воззвал к ее благоразумию Павел Алексеевич. Она отмахнулась. И всех его чиновников, всех миллиардеров, всю эту свору… Я их проклинаю! В аду им всем гореть. Все нас бросили. И это правда, что человек в беде одинок. Государство, общество – кому какое дело, что какой-то Коля Найденов погибает! Наша бабушка, Пашина мама, она мне говорила – молись, Вера, у Бога проси, Он поможет. Разве я не молилась? Не просила? Разве не говорила Ему – со мной что угодно, все болезни мне пошли, но Колю… Коленьку… Павел Алексеевич притронулся к ее руке. Вера. Не надо. Она даже головы не повернула в его сторону. И Богородицу просила. Ты же сама Мать, и Ты знаешь, каково это – терять детей. Но Твой Сынок погиб в тридцать три, а моему было бы счастье хотя бы дожить до этих лет! И Пантелеймону молилась, и Николаю Угоднику, и молебны заказывала… я со счета сбилась, столько этих молебнов я заказала. С колен не вставала. Священник говорит – надо смириться. На все воля Божия. Но разве это воля Божья, чтобы Коленька семь лет болел, а потом умер?! Какой это Бог, если страдания моего мальчика и его смерть… Голос ее прервался. Она перевела дыхание…были Ему нужны. Это разве Бог? Вера Федоровна отрицательно покачала головой. Нет. Не Бог. Вот вы мне скажите, она заглянула Марку в глаза, и он дрогнул пред открывшейся ему бездной, какому богу было нужно, чтобы у нас с Пашей один и тот же ген… Паша, какой ген? Вера, зачем ты, поморщился Павел Алексеевич. Нет, ты скажи, настаивала она. Ген эс-эм-эн-один, нехотя сказал Павел Алексеевич. В пятой хромосоме. Ген сломался, и у нее, и у меня, и белок… Он махнул рукой. Что говорить. То есть нас с Пашей, с какой-то злобной радостью проговорила Вера Федоровна, Бог свел и сделал виновными… А откуда было нам знать? Вот Дима, первый наш, у него все в порядке… Да что ты меня! – жалко вскрикнул Дима. – Как будто я виноват, что Коля… Он зарыдал. Павел Алексеевич привлек его к себе. Мама тебя любит, шепнул он. Просто у нас у всех горе. Вера, сказал он затем. Человек, кивком головы он указал на Марка, на службе… Я у вас на службе, ответил Марк. И я всем сердцем… Но вы должны знать, Коле легко и спокойно, он вас любит и жалеет, что вы страдаете. Это правда? – выдохнула Вера Федоровна. Верьте мне, сказал Марк. Бог сорвал Свой любимый цветок.

3.

Он сделал, что мог, – скинул наполовину цену на гроб, подушку, покрывало, автобус, венок, на черной ленте которого Вера Федоровна пожелала написать золотыми буквами: «Незабвенному