Философия красоты - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Химера
Я все-таки позвонила Эгинееву. Возвращаться домой не хотелось, а бродить одной по улицам, что может быть скучнее. Эгинеев, как мне показалось, обрадовался. Хотелось бы, чтобы эта радость предназначалась не Химере с ее маской, дрессированными ужимками и тщательно подобранными нарядами, а мне, Оксане. Странно, но до этого момента я верила, что я-Оксана и я-Химера – понятия равнозначные, а на самом деле…
На самом деле Химера была прекрасной, таинственной и недоступной – Аронов постарался, а Оксана – никому не нужной.
Эгинеев подарил белую розу на толстом колючем стебле, а я не могла отделаться от мысли, что цветок предназначался ей, Химере, что в мою сторону Эгинеев и не глянул бы.
– Что-то случилось? – Спросил он. – Ты сегодня не такая.
– А я вообще не такая.
Хотела сказать «не такая, как ты себе придумал», но промолчала. Кэнчээри ведь не виноват, что у меня вдруг раздвоение личности началось. Лучше вообще тему сменить.
– Слушай, а как тебя называют? Ну, Владимир – Володя или Дима, а Александр – Саша, а Кэнчээри как?
– Никак, наверное, – он смутился. – Верка называет Кэном или Эриком, но мне не нравится, а на работе, уж не знаю почему, Николаем. Хотя чаще по фамилии. Неудачное у меня имя.
– Аронов считает, что имя человека определяет судьбу, к тому же терпеть не может всяких Маш-Оль-Татьян. Если уж берет на работу девушку с обычным именем, то требует, чтобы под псевдонимом работала, иначе никак.
– у каждого свои тараканы…
– Что?
– Ну, поговорка такая есть, что…
– Знаю, недавно слышала от… одного человека. Как расследование?
– Продвигает. – Туманно ответил Эгинеев, то ли он был настолько профессионалом, что не желал делиться информацией даже со мной, то ли просто сказать было нечего. Да и разговор сегодня как-то не клеился, Кэнчээри-Коля думал о чем-то своем, я тихо страдала от чувства неполноценности… А тут еще погода испортилась: расшалившийся ветер норовил забраться под пальто, колючие снежинки царапали кожу, а подошвы модных ботинок скользили по ледяной корке. Эгинеев, как истинный джентльмен, предложил даме руку, но о продолжении прогулки и речи быть не могло.
– Зайдешь? – Предложила я, добравшись, наконец, до дома, Эгинеев согласился. Запоздало кольнула мысль о встрече с Иваном, который вроде бы как числится в официальных ухажерах, но потом я подумала, какого черта мне продолжать этот фарс? Перед кем? Перед Шеревым, который и так знает, что наши с ним высокие отношения – сказка для репортеров? Перед Эгинеевым, который этого не знает и будет страдать, хотя совершенно подобного обращения не заслуживает…
Кажется, подобная мысль пришла в голову и Эгинееву.
– А это удобно? – он смотрел на дверь квартиры так, будто за ней скрывался по меньшей мере огнедышащий дракон. Смешно. Меня никто никогда не ревновал, Славка не в счет, потому как ревновал не меня, а свой устоявшийся образ жизни.
– Удобно. С Иваном познакомишься, если, конечно, он дома.
– Что-то не тянет знакомиться.
– Иван – классный, вот увидишь. А вообще это все выдумка, что у нас с ним роман, Аронов решил, что так меня легче будет раскрутить, понимаешь? Иван ведь знаменитость, к тому же женатая, отсюда интерес к нему и ко мне заодно. Реклама. На самом деле отношения у нас чисто платонические, но это секрет.
– Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, – пробурчал Эгинеев, не могу понять, поверил он мне или нет. Хотя его проблемы, я-то правду сказала.
Дверь была открыта, ну да, Иван же у нас ничего не боится, да и квартира чужая, пусть грабят.
– Ксана домой вернулась! – Он, будто ничего не произошло, валялся на диване с бутылкой в обнимку. Понимаю, игра в алкоголиков продолжается.
– Кого это ты привела? Не боишься, что Аронов ругаться станет? Наш Никуша гостей не любит… Ладно, ладно, не надо меня взглядом дырявить, уже умолкаю и удаляюсь…
– Куда?
– Дела, милая, дела… Но ты не скучай, я обязательно вернусь. Как погода? – Вопрос адресовался Эгинееву, и тот вежливо ответил.
– Холодно.
– Плохо. Ненавижу холод. И еще самолеты. Все, не скучайте, ведите себя хорошо, скоро вернусь…
Все-таки он был хорошим парнем, Иван Шерев. Готова поклясться, что не было у него никаких дел, и ушел он лишь потому, чтобы не ставить меня в неловкое положение.
А разговор снова не ладился. Я смотрела на Эгинеева и думала о Аронове, которому совершенно точно не понравится моя самодеятельность. И злиться Ник-Ник станет не потому, что Кэнчээри из милиции, а потому, что я раскрыла великие Ароновские тайны постороннему человеку.
– Значит, обман? – Эгинеев первым нарушил затянувшееся молчание.
– Что?
– Ваша любовь, про которую все газеты пишут, это обман?
– Да.
– Это подло.
– Почему?
– Просто… Ну люди же верят в одно, а на самом деле это неправда. Я не знаю, как объяснить, но это подло. – Эгинеев был категоричен, он хмурился, вздыхал и с несчастным видом оглядывался по сторонам. Обстановка раздражает? Ну да, к ней нужно привыкнуть. Впрочем, удобный момент сменить тему, разговаривать о квартире безопаснее, чем о наших с Иваном отношениях.
– Странная у меня квартира, правда?
– Не то слово. – Эгинеев улыбнулся. А улыбка ему идет, надо сказать, но как-то неудобно. – Мрачно здесь, как…
– В склепе, – подсказала я.
– Ну почти, я вообще-то не то хотел сказать, но… подходит.
– Аронов старался.
Снова молчание, будто затронули тему, одинаково болезненную и для меня, и для Эгинеева. Аронов, Аронов, Аронов… куда ни плюнь, всюду Аронов. Мое лицо, моя квартира, моя работа, мой предполагаемый любовник – за все это следует благодарить Ник-Ника, только что-то не хочется.
За три с половиной года до…
Франция восстанавливалась после войны медленно и мучительно. Разруха, смерть и воспоминания не желали отступать, пожалуй, тяжелее всего было именно с воспоминаниями. Именно воспоминания диктовали моду.
Шик. Блеск. Музыка. Веселье. Все, что угодно, лишь бы забыть.
А эта свадьба была самой шикарной, самой блестящей, самой странной свадьбой года тысяче девятьсот девятнадцатого. Репортеры, фотографы и даже специально нанятый кинооператор старались запечатлеть торжество в мельчайших деталях. Почти тысяча приглашенных, два оркестра, семь поваров, вино, шампанское, коньяк и сигары, бриллианты и жемчуга, невообразимо дорогие наряды и модные прически. Все, что угодно, лишь бы оградить себя от болезненного прошлого.
На этой свадьбе не было места тяжелым воспоминаниям, зато хватало места для разговоров. О, какие это были разговоры…
Неизвестно, что вызывало большее удивление: возраст жениха, красота невесты или сам факт свадьбы. Алан Депмье
