Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948 - Валентина Владимировна Марьина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весной 1941 г. Бенеш решил продолжить политическое наступление в целях укрепления международных позиций чехословацкого правительства. С англичанами были начаты переговоры об изменении его статуса и признании в качестве полноправного, наподобие польского, норвежского, греческого, югославского, правительства. Черчилль и министр иностранных дел А. Идеи обещали свою поддержку в этом плане. «Мюнхен с каждым днем искупается все более. И искупится полностью», – писал Бенеш в послании на родину 26 апреля, а 1 июня сообщал: «Наша договоренность о полном признании [правительства] Англией достигнута»[672]. Однако в МИДе, кадры которого после Мюнхена почти не изменились, дело застопорилось. О своем недовольстве этим Бенеш 14 июня говорил Смутному, однако оказывать давление на Идена президент не считал нужным[673].
Напряженная работа, необходимость решать сразу множество дел, вникая при этом во все мелочи, не могли не сказаться на состоянии здоровья Бенеша, которому исполнилось 57 лет. Хотя с виду он выглядел здоровым, но налицо были признаки явного нервного истощения. Этого не мог не заметить часто общавшийся с президентом Я. Смутны, обративший внимание личного секретаря Бенеша Э. Таборского на состояние президента. По мнению Смутного, президент стал реагировать на события более эмоционально и не со свойственным ему прежде оптимизмом, а усматривая, прежде всего, их «худшую сторону», что повлекло за собой «дуновение пессимизма». Об ухудшении здоровья Бенеша свидетельствовала и запись Смутного о разговоре с личным врачом президента О. Клингером 8 июня 1941 г. Заявив, что Бенеш должен пройти медицинское обследование (кардиограмма, рентген, консультации), врач заметил: «Он нервно чересчур перенапряжен. Вследствие этого он очень внимательно следит за состоянием своего здоровья. Далее, он сам признает, что реагирует весьма эмоционально, дескать, есть вещи, которые вызывают у него слезы, с чем он не может справиться». Собеседники пришли к выводу, что следует оберегать Бенеша от излишних волнений, но практически сделать это очень трудно[674].
Глава 16
Восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом
Как говорилось ранее, Э. Бенеш не сомневался в том, что рано или поздно советская Россия будет втянута в войну с «третьим рейхом». Информированный своей разведывательной службой, он внимательно следил за подготовкой нацистской Германии к нападению на СССР. Однако сначала президент пришел к мысли, как и многие на Западе[675], что сосредоточение немецких войск у советской границы имеет лишь цель «устрашить Россию, оказать на нее давление и принудить к поддержке Оси», на что, по всей видимости, Москва пойдет[676]. Еще 21 июня 1941 г. в разговоре с начальником своей канцелярии Я. Смутным президент выразил сомнение в возможности начала войны между Германией и Советским Союзом. «Я думаю, что они договорятся, что войны не будет, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы она началась весной будущего года, когда русские будут лучше подготовлены. Я опасаюсь, что теперь они быстро потерпят поражение, Германия вновь будет иметь успех, и, в конце концов, Россия заключит с ней сепаратный мир». При этом весьма критически Бенеш отозвался о позиции английских руководящих кругов в отношении Москвы: «Если бы эти люди здесь имели хотя бы немного разума и сказали русским: „Мы поможем вам, если на вас нападут“. Однако решающим для них остается прежнее постоянное сопротивление русским, усиленное сейчас еще тем, что они делают здесь и всюду против англичан с помощью коммунистов»[677].
Утро 22 июня положило конец всем сомнениям и гаданиям относительно ближайших намерений гитлеровской Германии: она напала на СССР. Британский премьер У. Черчилль был рад случившемуся. Вечером 22 июня в своем выступлении по лондонскому радио он заявил о поддержке Советской России в войне против гитлеровской Германии, хотя и подтвердил свою неприязнь к коммунизму, который ему, однако, в ту пору казался меньшим злом, чем фашизм[678].
В конкретных условиях того времени антикоммунист Черчилль готов был «дружить» с «первым коммунистом Сталиным» во имя победы над «первым наци» Гитлером. И. М. Майский высоко оценил речь британского премьера: «Сильное выступление! Прекрасное выступление! Конечно, премьеру пришлось кое-где заняться "перестраховкой" по части коммунизма – как для Америки, так и для собственных консерваторов. Но это уже детали. В основном речь Черчилля – боевая, решительная речь: никаких компромиссов и соглашений! Война до конца! Это как раз то, что сейчас больше всего нужно». И еще: «Радио-речь премьера вечером 22 июня была не только замечательна по форме и внутренней силе, – она с предельной четкостью и непримиримостью ставила вопрос о продолжении войны до конца и о максимальной помощи СССР… Чрезвычайно важно было, что премьер ударил своей дубинкой немедленно, не давши никому опомниться. Это сразу дало тон – и здесь, и в Америке»[679].
С напряженным вниманием слушал речь Черчилля и Бенеш. Прослушав ее, он вздохнул с облегчением, что следует из записи Я. Смутного 23 июня: «Бенеш: я вчера целый день нервничал, не то чтобы я волновался из-за России, но все же я не был уверен, как будет реагировать Черчилль в своей вечерней речи. Однако эта речь была гораздо лучше, чем я ожидал. Он весьма ясно сформулировал точку зрения Англии и заткнул рот всем, кто хотел бы говорить о сепаратном мире или же о предоставлении России ее судьбе. Он сказал об этом очень хорошо». Положительно отозвался Бенеш и о речи В. М. Молотова по радио 22 июня: «Вчера Молотов говорил уже лучше. Уже говорил о демократиях. Это – прогресс». Далее Смутны записал: «Для д-ра Бенеша вчерашний день действительно очень значим. Он постоянно рассчитывал и возлагал надежды на русский фактор, который является неизбежным корректором нашей политики по отношению к Западу и Польше»[680]. Внимательно изучил Бенеш и речь И. В. Сталина по радио 3 июля, оценив ее в первую очередь с точки зрения объяснения и оправдания своей политики в период Мюнхена: «Сталин в своей речи дал мне последнюю сатисфакцию, заявив, что подписанием договора с Германией в 1939 году Россия выиграла время для подготовки к войне, что до этого она к ней не была готова. Это являлось и одним из моих доводов, почему в сентябре 1938 г. мы не
