Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

– Это просто указка.

Духовные мужи у подножия трона, не двигаясь с места, следили глазами за приближающейся к ним голубоватой линией луча, одинаково яркого на всем своем протяжении. По всему было видно, что они готовы были принять смерть достойно и без суеты. Батюшка в черной монашеской рясе замер, когда яркое световое пятно крупным сапфиром скользнуло по его ногам и застыло на груди. Однако он не почувствовал ни боли, ни жжения – рука владыки Анданора сейчас несла лишь свет и ровное тепло, подобное солнечному.

– Правее, – сказал Володя Императору.

Священники внизу не слышали ничего из их разговоров. Большинство из них мысленно обращались сейчас к Богу, чтобы он уберег их от внезапной смерти или же помог принять ее достойно.

Луч тем временем скользнул по парадному одеянию высокого, моложавого епископа в облачении небесных тонов. Но и там он задержался недолго. Уже с третьей попытки свет императорской указки замер на знакомом Володе седеньком невысоком батюшке, имени которого Владимир даже не знал.

Спускаясь по ступеням, Володя видел, как всех священнослужителей, кроме батюшки, на котором Владимир остановил выбор Императора, штурмовики с возможной почтительностью увели из тронного зала. Священник, облаченный в красное с золотым узором одеяние, улыбнулся Владимиру с такой непринужденностью, будто стоял сейчас не в тронном зале, в присутствии, быть может, самого могущественного правителя во Вселенной, а в своем храме.

Император велел Володе ввести батюшку в курс дела, чтобы тот, в свою очередь, сообщил пожелание владыки Анданора прочим служителям Бога землян. Он сказал, чтобы Владимир передал через знакомого священника, что те из них, кто откажется участвовать в церемонии, будут казнены.

Владимир подошел к батюшке, протянув ему свои сложенные вместе – правая поверх левой – ладони для благословения. Тот тепло благословил Владимира, и Володя как-то вдруг выпал из помпезного великолепия тронного зала.

– Пути Господни неисповедимы, – с улыбкой сказал священник.

Владимир кивнул.

– Батюшка, я до сих пор вашего имени не знаю.

– А мое имя просто запомнить, – ответил священник. – Тебя же Володенькой зовут?

– Да, – откликнулся Владимир, удивившись цепкости его памяти.

– Ну а я, стало быть, отец Владимир буду. Тезки мы с тобой, вот я тебя и запомнил сразу. Все думал, когда же ты ко мне опять исповедаться придешь, забыл, думаю, старика.

Священник помолчал секундочку и с хитринкой добавил:

– А ты вон как вспомнил – в гости позвал, да как еще и куда!

Володя смутился немного от такого поворота их беседы и сказал:

– Отец Владимир, тут очень серьезные дела намечаются.

И Володя кратко, минут за десять, изложил батюшке свою историю, не забыв упомянуть и про коварство Зубцова, и про Лею, и про эпидемию.

Священник слушал, не перебивая, лишь пару раз задав уточняющие вопросы. Он подбадривал Владимира взглядом своих добрых лучистых глаз, по-старчески небесно-голубых, да изредка кивал седой головой по ходу повествования.

Когда Володя дошел до своего заточения в одиночной камере, священник переспросил:

– И крестик нательный забрали, говоришь?

– Да, – ответил Володя.

– На вот, надень, – сказал батюшка и протянул Владимиру невесть откуда взявшийся у него дешевенький алюминиевый крест на веревочке.

Володя воровато оглянулся на Императора, изваянием возвышавшегося на монументальном троне, и надел.

– Да ты не боись, не боись, – подбодрил священник. – Меня десять раз обыскивали, знают, что у меня ничего опасного и даже острого нет. Тигров здешних не испугался и теперь не бойся. Когда сам Господь за тебя, кто может быть против тебя?

Батюшка улыбнулся, подумал немного и добавил:

– И что, много их тут от мора земного перемерло?

Владимир задумался чуток и ответил:

– Точно не знаю, пока в тюрьме сидел, но на тысячи счет идет, это точно. Но тех, что остались, тоже довольно будет, чтобы Землю хоксировать.

Володя успел уже рассказать батюшке про удручающее зрелище, которое представляет собой человек после хокса, и про то, что сделали на его глазах с цветущим Силлуром.

И отец Владимир, приподняв реденькие брови, задумался на минутку, а потом промолвил:

– Ну а мы, Володенька, пока сюда добирались, тоже многое передумали, кому мы понадобились да зачем. Нам настрого наказали взять с собою все, что может понадобиться для богослужений, понимаешь... И при параде, стало быть, явиться, и во всеоружии. Ну что же, Володенька, если так все, то время дорого – может, и много я на себя возьму, да думаю, что не ошибусь. Скажи этому, Императору – состоится молебен. Чего бы они тут ни творили, а все живые души, да и болезнь эта больно уж гнилая, если упросим Бога исцелить их – все добро будет. Я уж про то не говорю, что иначе они с Землею сделают. А сделают ли, Володенька? – спросил священник с нотками даже недоверия в голосе.

– Сделают, батюшка, – обреченно выдохнул Владимир.

– Да ты не сердись на меня, что я тебя переспрашиваю. Мне ж тоже верить надо, что сделают, – пояснил батюшка. – Мне ж сейчас со всеми объясняться предстоит, с отцами да владыками. Собрание-то – ох какое представительное тут получилося.

И добавил после паузы:

– Эти-то, знаешь, не неволили. Кто там на здоровье или еще на что сослался, тех силком не тащили. Ну, кто по смелости полетел, а я по старости – чего мне терять, да священника просто так не зовут. Если в облачении да во всеоружии зовут – нужен, значит. Ну, а негр там, анданорец или китаец – все душа живая, образ Божий. Так что будет молебен, Володенька, будет. Так правителю и скажи.

Володя задумался на мгновение, а потом вдруг сказал то, что точило его душу все эти долгие дни заточения, как древоточец сердцевину дерева:

– Отец Владимир... Нам с Леей, вернее всего, при любом раскладе не жить... А она некрещеная... Вы там помолитесь как-нибудь, чтобы у нее все хорошо было...

Володя смешался на секунду и с тоской посмотрел в глаза священнику:

– Ведь тут и епископы с вами, может быть, придумаете что-нибудь...

Отец Владимир крепко сжал Володину ладонь и печально сказал:

– Помолимся, конечно... Как там в посланиях апостола Павла – жена язычница может быть спасена, если муж христианин. Так что наклони головушку твою, Володенька, дай, я хоть тебе грехи твои отпущу, думаю, жене твоей это тоже сильно поможет, так легче душам вашим лететь будет, если придется. Да и заранее нечего себя хоронить – один Господь знает, кому и когда помирать придется.

Володя услышал в голосе священника слезный надрыв и даже рад был, что не должен теперь смотреть батюшке в лицо – ему слишком пронзительно было бы сейчас увидеть там настоящие, полновесные слезы, которые тяжелыми озерами наверняка стояли в его глазах.

Впрочем, священник быстро взял себя в руки, еще читая разрешительную молитву, голос его окреп и стал звучать, как прежде. Отпустив грехи, батюшка вновь благословил Володю и, троекратно, по-православному, расцеловавшись в щечку, поздравил его с пра уником.

– С каким праздником? – спросил Володя, выпавший давно уже из хода времени, спросил, возможно, более будничным тоном, чтобы было проще.

– Бедняжка ты мой, – грустно улыбнулся священник. – С Преображением тебя!

Глава 38

ЗАВЕРШЕНИЕ ИСТОРИИ

Вновь проделав утомительный путь к вершине пирамиды трона и передав Императору ответ священника, которым тот остался весьма удовлетворен, Владимир снова был доставлен в одиночную камеру, надоевшую ему хуже смерти. Пол под ногами все так же расходился при смене посуды, но Владимир подивился такому послаблению, с одной стороны приятному, а с другой смахивающему на изысканное издевательство – жидким он становился теперь на меньшую глубину.

Однако Володя и за это был благодарен своим тюремщикам. Ведь теперь он мог хотя бы спать лежа на спине, подложив ладони под голову. Если превращения пола в болото заставало его в таком положении, то он купал в трясине теперь лишь свой затылок, даже уши не мочил. Конечно, это тоже было не слишком приятно, однако Володя, оказывается, так неимоверно устал спать сидя, что ему уже стало немного все равно. Посещала его, конечно, перед сном, почти всякий раз противная мыслишка: “А ну как сегодня опять пол в камере разойдется по-старому, глубоко? Не задохнусь ли?” Но дальше в памяти всякий раз всплывала беседа с отцом Владимиром: “Если Бог с нами, то кто может быть против нас”, да и действительно, без повеления Императора его никто не посмеет утопить в полу, а если тот распорядится все же убить Володю, то тут уж никакими предосторожностями этого не предотвратить. И то ли оттого, что на Володе теперь опять был нательный крест, то ли потоку, что теперь Владимир сумел как-то внутренне собраться и гораздо больше своего тоскливого свободного времени тратил на молитву, – а так или иначе, жилось ему теперь в камере куда как вольнее.