Третья раса - Дмитрий Янковский

У человека могут быть непонятные другим людям мотивы, теперь я знал это совершенно точно. И какие мотивы были у Жаба, когда он торпедировал корабли или брал Рипли в заложницы, знал только он. Со стороны да, все это походило на сумасшествие. Но может быть, обладай мы той же самой информацией, какой обладал Жаб, сами поступили бы так же? Что, если все случившееся с нами год назад было детально продуманным планом, не допускавшим ни малейшей случайности? Жаб это мог. Он мог десятилетиями выжидать удобный момент, а затем действовать быстро и точно. Многим ли дано такое терпение? Такое предвидение? Такое умение управлять людьми?

Сначала у меня возникла лишь тень подозрения, но, когда я вспомнил истории всех, с кем соприкасался Жаб, стало ясно – случайностей не было. Ни одной. Даже то, что год назад Чистюля мне неровно выбрил голову, было частью глобального плана нашего взводного. Все до малейших тонкостей им было просчитано – вот что я понял. Он умел подкупать деньгами и лестью, воздействовать личным примером и манипулировать застарелыми комплексами. Не человек – дьявол. Он умудрился нейрочип мне в голову вставить, когда все его считали погибшим. Куда уж дальше!

Кстати, почему именно мне? Ну, самый простой ответ – потому что у меня была баротравма и мне делали трепанацию черепа. Но если глянуть глубже, то не прослеживалась ли рука Жаба в том, что именно у меня была баротравма?

От этой мысли меня не просто страх, а дикий ужас охватил. Я такого в жизни еще не испытывал, даже когда сопливым салагой столкнулся с «Барракудой» во время учебного погружения. Чуть ноги не подкосились, честное слово. Но все же теперь я не был так зол на Жаба, как раньше. И было на то две причины. Одна моя личная – я сам был готов начать действовать еще жестче, чем он, и имел на это полное моральное право. Поэтому мог допустить, что и у него было такое право. Вторая причина сторонняя, и заключалась она в уверенности, что Молчунья не могла полюбить конченого маньяка. Что-то она знала о нем, чего не знал больше никто. Скорее всего именно так. Она ведь совсем не дура – поумнее многих, с кем я знаком. Еще у меня мелькнула мысль, что если бы мы встретились с Жабом, он бы мне точно помог.

«А он мне и помогает! – вспомнил я про нейрочип в голове. – Пусть во сне, но он рассказал мне о многих ловушках, и теперь легче будет их обойти».

– Ну что? – спросил Долговязый Молчунью. – Не получается запустить?

– Даже пробовать не хочу, – ответила она. – Нужно оставить резерв питания на всякий случай. Но компьютер я оживила, и машина готова к бою Хоть сейчас. Только хода не будет.

– Без хода нельзя. Не буксировать же батиплан «Рапидом»! Ладно, ребята, будем выбираться. Подъём будет легче, чем погружение, но тоже не сахар. И ещё… – Отставник внимательно глянул Молчунье в глаза. – Входной код для шлюза смени.

– Зачем?

– На всякий случай.

Я-то знал, какой случай он имел в виду. Боялся, что Жаб явится сюда с аккумуляторами и угонит «Валерку». Запросто, кстати.

«Он же запросто может видеть моими глазами и слышать моими ушами! – подумал я. – Здорово он провел разведку нашими силами! Самому и нырять не пришлось, а компьютер уже налажен, и про аккумуляторы все известно. Сейчас Молчунья еще скажет код…»

– Все, новый код принят, – сказала она и продиктовала цифры.

Я усмехнулся. Забавно знать, что ты для кого-то выполняешь функцию ходячей стереокамеры. Особенно забавно, когда знаешь, для кого. Плохо только, что теперь начнется гонка с препятствиями за овладение батипланом. И можно было предположить, что не мы ее выиграем. Долговязый-то про Жаба ничего не знает, ему даже неизвестно, жив тот или нет, а вот Жаб про Долговязого знает все, что вижу и слышу я. В этом у него серьезное преимущество.

Но во мне все сильнее крепла уверенность, что на этот раз я Жаба переиграю. Не Долговязый, а именно я. Еще не знал, как именно, но просто из принципа не хотел ему уступить. Это было мое семейное дело, и на этом катере капитаном быть мне.

«Я уже взрослый, – подумал я. – Справлюсь как-нибудь».

Мы покинули батиплан и заперли шлюз. После более низкого давления внутри километровая толща воды сдавила так, что мне сделалось дурно. Не просто тяжело, а так, как бывает, когда долго болеешь и никак не можешь выздороветь. Все время, пока мы поднимались из полосы ила, я боролся со слезящимися глазами и невероятно острой ломотой в костях. От боли выть хотелось, но я не мог. Даже если бы рот не был заклеен, выдохнуть на глубине километра никому не под силу.

На семистах метрах начались судороги у Долговязого. Уж чего-чего, а этого ни я, ни Молчунья не ожидали. Как-то свыклись мы с мыслью, что он безупречен и если что случится, то он всегда придет на помощь. А тут нам пришлось его спасать, и мы чуть было не растерялись. Молчунья еще ничего, сразу подхватила его и потянула наверх, а у меня что-то вроде истерики началось. Организм сдуру как-то не так на происходящее отреагировал, то ли спазм случился, то ли что, но все поплыло перед глазами, и тугой ком из желудка поднялся к горлу.

– За яйца его хватай! – успел показать я несколькими жестами, и только после этого на меня обрушилась тьма, в которой жили детские страхи.

Однако я помнил главное – надо двигаться. В условиях спазма сосудов это знание мало что дает, но все же, собрав в кулак всю волю, я догадался пусть и медленно, но освободиться от балласта, чтобы не опускаться на дно, а, наоборот, всплывать. Потом я, кажется, потерял сознание, по крайней мере промежуток времени секунд в двадцать безвозвратно выпал из памяти. Когда пришел в себя, фальшфейер Молчуньи виднелся далеко внизу, а мой глубиномер показывал полукилометровую глубину.

– Снимай балласт! – просигналил я ей. – Снимай, и всплывайте! Наверху будет легче его откачать!

Запалив фальшфейер, я для верности махнул им несколько раз, привлекая дополнительное внимание.

«Только бы Молчунью не прихватило!» – подумал я с ужасом.

Погрузиться без балласта я бы уже не смог. Ни при каких обстоятельствах – это точно. Есть вещи, которые никому не под силу.

– Ответь мне! – сигналил я, ощущая растущее беспокойство.

– Я живая. Отцепила балласт, всплываем.

Пламя ее фальшфейера перестало уменьшаться. Теперь мы всплывали с одинаковой скоростью, которая нарастала с каждым метром. Кости ломило жутко, сжатые газы в кишечнике, получив свободу от натиска глубины, распирали меня изнутри с чудовищной силой. Глаза вылезали из орбит. Вообще я раздувался, как жаба, и всерьез боялся лопнуть.

– Как Долговязый? – спросил я.

– С ним очень плохо.

– За яйца хватала?

– Только этим и занимаюсь! Он отпихивается, но как-то вяло.