Плата за смерть (сборник) - Роберт Силверберг

Теперь нас уже не обволакивают душевным теплом, потому что Яна снова большую часть времени проводит с Саулом. Когда она меня видит, ее взгляд становится таким холодным…

Не знаю, что я сказал или сделал (или не сделал и не сказал), чтобы разозлить ее до такой степени. Может быть, я ей просто надоел. Я иногда бываю таким благопристойным и ясноглазым, что на меня тошно смотреть. Это худший из моих недостатков.

Или на нее напал внезапный интерес к филателии?

Или, наоборот, я никогда не был ей интересен и она просто использовала меня, чтобы разжечь ревность Саула.

Кто знает? Я даже не догадываюсь.

Это продолжается уже десять, нет, двенадцать дней. Скажу просто: я здорово расстроен. У меня нет никаких прав на Яну, ибо наши отношения не зашли дальше дружеского рукопожатия. Ну… Примерно так. Но у меня почему-то портится настроение, когда она в очередной раз на два-три часа исчезает в каюте Саула. И дверь у них, конечно, заперта.

Иногда богатое воображение становится источником дополнительных неудобств.

Единственное — да и то сомнительное — преимущество нынешнего положения моих личных дел состоит в том, что я получил возможность ближе познакомиться с Келли Вотчмен. Как я уже докладывал тебе, сестренка, меня не очень тянет общаться с андроидами, и, не считая последних двух недель, я почти не разговаривал с Келли. Ведь нельзя же считать разговором обмен малозначительными фразами во время раскопок. «Отвратительная погода, не так ли?», или «Пожалуйста, передай мне флягу с водой», или «Ты знаешь, который сейчас час?». И так далее.

Если уж на то пошло, я не могу вспомнить, чтобы когда-либо раньше разговаривал с андроидом. В колледже на нашем курсе училось несколько ребят-андроидов, но они держались тесной группой и, казалось, совершенно не искали общества людей из плоти и крови, ну, я и не пытался навязывать им свое. И конечно, у отца работают андроиды. Некоторые даже на очень высоких постах. Но мне как-то не приходило в голову заводить с ними дружбу. В присутствии андроидов я всегда чувствовал себя несколько неловко, впрочем, я реагирую так на представителей любого меньшинства — обычный для сверхпривилегированных граждан комплекс вины.

Впервые по-настоящему я разговорился с Келли однажды вечером, как раз перед тем, как Яна бросила меня. В тот вечер я не был с Яной — у нее болела голова, и она отправилась в корабельную барокамеру, надеясь, что несколько часов полного одиночества помогут ей как-то расслабиться. Вокруг была полная пустыня: доктор Шейн и доктор Хорккк писали отчеты, Пилазинул и Миррик сошлись в смертельном поединке за шахматной доской, 408б заперся в своей каюте, чтобы от души помедитировать, и так далее, и так далее. Я бесцельно слонялся по кораблю, чувствуя себя дрейфующим поленом, забрел в библиотеку, присел, и тут вошла Келли и спросила:

— Том, можно я посижу здесь немного?

— Буду очень рад, Келли, — искренне ответил я и вскочил, чтобы принести ей стул. Чрезмерная галантность — одно из следствий комплекса вины.

Мы уселись друг против друга за светящимся столиком, вырезанным из цельного кристалла. Я спросил ее, не хочет ли она выпить, она отказалась, естественно, но сказала, что не будет возражать, если выпью я. Я заметил, что прекрасно обойдусь и без выпивки. Эти взаимные поклоны заняли нас минут на пять.

Потом она тихо спросила:

— Этот человек преследует меня весь вечер. Как мне заставить его уйти?

Я посмотрел на дверь и увидел, что по коридору крадется Лерой Чанг, очень профессионально крадется. Как в кино. Он бросил на меня злобный взгляд, как бы говоря, что нужно быть изощренным садистом, чтобы вот так все время вставать между ним, Лероем, и женщинами, которых он преследует. Потом он, все еще крадучись, отправился обратно, несомненно шипя про себя и сожалея об отсутствии усов, которые можно было бы крутить.

— Бедный парень, — вздохнул я. — По-моему, у него проблемы с сексом.

Келли ослепительно улыбнулась.

— Но когда же он, наконец усвоит, что я не могу ему в этом помочь?

Я почувствовал что-то вроде жалости к крадущемуся Лерою. Сидевший напротив меня андроид выглядел на все сто и был невыразимо желанным. Красивые, слегка выгоревшие волосы Келли спускались до плеч, они как будто светились тем особенным, неповторимым светом, который рождается только в чанах для производства андроидов. Ее большие ярко-зеленые глаза напоминали драгоценные камни чистой воды, безупречная кожа просто не могла принадлежать смертной, а тонкая ткань, прикрывающая тело лишь в нескольких местах, только подчеркивала наготу. Она была воплощением соблазна. Лабораторные техники жестоко пошутили: создав Келли из горсти аминокислот и двух горстей электроники, они позабыли заложить в эту смесь хоть какой-нибудь пол.

Я полагаю, она могла бы осчастливить Лероя Чанга, пускай только на время, если бы захотела. Но она не хотела, и не хотела хотеть, и совершенно искренне не могла понять, чего он, собственно, от нее добивается. Интимные желания людей из плоти и крови так же чужды ей, как непонятно нам желание шиламакиан превращать себя в механизмы, как недоступен тхххианам страх высоты.

И все-таки она была прекрасна. Красота и Страсть, которым только что исполнилось девятнадцать, мечта, галлюцинация, сказочная принцесса. Все андроиды привлекательны, даже красивы холодной стандартизованной красотой, но тот, кто составлял программу для Келли, наверное, был поэтом. Сидя с ней рядом и болтая на профессиональные темы, я чувствовал себя героем видеосериала — типом, который все время вступает в романтические отношения с таинственными красавицами на борту звездолета, направляющегося к дальним мирам.

Однако никто не был настолько любезен, чтобы дать мне сценарий. Мне приходилось сочинять диалог по ходу действия. Келли, после того как я освободил ее от приставаний сладострастного Лероя, казалось, была готова просидеть в библиотеке хоть всю ночь за разговором со мной, но, увы, уже через десять минут я обнаружил, что исчерпал все известные мне темы светской беседы. Не так уж просто найти безобидный предмет разговора, находясь на борту сверхпространственного крейсера — ты заперт и запечатан в небольшой коробке и лишен всякой связи с окружающим миром. Даже о погоде толком не поговоришь. Обговорив все перипетии и неприятные последствия перехода в сверхпространство, обнаруживаешь, что остался на мели.

Чтобы поддержать окончательно закрепившийся у меня в голове образ киногероя (Том Райс — межгалактический секретный агент), я должен был сказать хоть что-нибудь. И потому мои губы двигались, хотя мозги объявили забастовку. Назовите мне единственную тему, которую вежливый человек не станет обсуждать с представителем расового меньшинства. Ну конечно, вы не спросите его, каково ощущать себя представителем оного. Вежливый человек не наступает на больные мозоли, не втирает соль в рану, не говорит о веревке в доме повешенного и вообще не затрагивает в разговоре темы, которые собеседнику в быту осточертели. Ведь так?