Плененная королева - Элисон Уэйр

Сама Алиенора давно уже привыкла к своему заточению, но чувствовала, что Иоанну это беспокоит.

– Наверняка, – беззаботно ответила она.

– А почему он тебя запер?

От этого наивного вопроса Алиенора вздрогнула.

– У нас было разное мнение о том уровне власти, которым он должен наделить твоих братьев, – осторожно ответила она. – К несчастью, это привело к войне, и хотя я ее, конечно, не хотела, твой отец частично вину возложил на меня.

– Я слышала, как он говорил, что никогда больше не сможет полюбить тебя или поверить тебе, – невинно проговорила Иоанна, ее тоненький голосок прозвучал скорбно.

Алиенора была потрясена. Ни один ребенок не должен слышать, как один родитель говорит такое о другом!

– А ты была виновата, мама? – Дочь смотрела на нее вопросительным взглядом.

– В то время я так не думала, – вздохнула Алиенора. – Считала, что поступаю правильно. Но теперь я не уверена. И очень хочу, чтобы эти раны залечились.

– Я тоже, – заявила девочка. – Но я не думаю, что этого хочет мой брат Молодой Король.

– Вот как?

Вот это новость! Алиенора считала, что Генрих помирился с сыновьями и братья подчинились тяжелой руке отца.

– Мой отец король со двором был здесь на Пасху. Братья тоже приезжали, но они все время спорили. Молодой Генрих был недоволен тем, что его держат без всяких дел в Англии, тогда как Ричарду и Жоффруа позволено править Аквитанией и Бретанью. Он обвинил короля в том, что тот хочет лишить его права наследования короны, но отец не пожелал его слушать, тогда Молодой Генрих попросил отпустить его в Испанию посетить могилу святого Иакова в Компостеле, хотя, я думаю, на самом деле он хотел встретиться с друзьями и учинить смуту. По крайней мере, так сказал отец. Он не отпустил Молодого Генриха. Потом король позволил брату уехать в Аквитанию, но я думаю, там Молодой Генрих подстрекал людей против Ричарда. Да, и я слышала, что он часто принимает участие в турнирах.

Значит, поняла Алиенора, отношения между королем и наследником никудышные. Иоанна, вероятно, правильно все поняла: дела обстояли хуже, чем до мятежа. Конечно, Генри не стал бы доверять сыновьям после случившегося.

– А что Ричард? – спросила Алиенора. – О нем ты что-нибудь знаешь?

– Нет. Он вернулся в Аквитанию. Люди там его ненавидят. У Жоффруа в Бретани все, кажется, благополучно, если не считать того, что ему приходится жить с Констанцией!

Мать с дочерью обменялись понимающими улыбками, но Алиенору встревожило, что ее подданные ненавидят Ричарда.

– А Алиенора и Иоанн? – спросила она.

– Алиенора по-прежнему в Фонтевро, мама. Она должна выйти замуж за инфанта Кастильского, только я не знаю когда. – (Еще одна потерянная дочь, с горечью подумала Алиенора.) – А Иоанна снова обручили – теперь с Хависой Глостерской.

– Он же был обручен с Алисой Морьенской!

– Она умерла от лихорадки, – сообщила Иоанна. – Иоанн говорит, что этот новый брак сделает его богаче.

Еще одна богатая наследница. Алиенора со скорбью вспомнила милую Алису, которая умерла, так и не успев вкусить радости жизни. Этот новый брак был, казалось, послан самим Богом – разумное решение проблемы: ведь наследства у Иоанна не было никакого.

– Отец держит его при себе, – сказала Иоанна. – Называет его своим любимым сыном. Но на самом деле сильнее всех он любит Джеффри.

Джеффри? Но тут Алиенора поняла, что дочь говорит о бастарде короля. Он всегда любил этого мальчика, с горечью подумала она.

– Джеффри сражался за него, – продолжала Иоанна. – Он проявил необычайную смелость. Отец сказал… – Ее голос замер, и она покраснела.

– Да? Что он сказал? – попробовала помочь Алиенора.

– Он сказал, что только Джеффри показал себя настоящим сыном, а все остальные его сыновья – бастарды.

– Понятно, – ответила королева. Она очень ясно представляла себе все происходящее.

Алиеноре доставляло удовольствие пользоваться свободой в пределах замка, хотя стражники и находились у каждой двери. Как-то раз, проходя через пустой парадный зал, королева заглянула в знаменитую Расписную комнату, названную так по чудесным стенным росписям. Войдя туда, она раскрыла рот от изумления. Потому что на той части стены, которая прежде оставалась пустой, теперь появилась новая обескураживающая роспись: свободно парящий орел на распахнутых крыльях, а за ним – три орленка, тогда как четвертый, самый маленький, сидел на шее родителя и вид у него был такой, будто он в любой момент готов выклевать ему глаза.

Алиенора, рассматривавшая роспись, услышала шаги у себя за спиной – пришел Ранульф Гланвиль.

– Простите меня, миледи, но сейчас подадут обед. О, я вижу, вы обратили внимание на новую роспись.

– Ее заказал король?

– Да, миледи.

– Насколько я понимаю, орел – это сам он. Но какой во всем этом смысл?

Ее надзиратель заговорил ровным голосом, явно не получая удовольствия от собственных слов:

– Когда кто-то из нас спросил короля, в чем смысл этой росписи, он сказал, что орлята – это четыре сына, которые и после смерти будут преследовать его.

– Но Иоанн – всего лишь ребенок. Почему он и его сюда включил? – Про остальных Алиенора могла понять, но эта вопиющая глупость повергла ее в ужас.

– Так говорят и некоторые королевские придворные, миледи. Но король ответил, что боится, как бы самый молодой, которого он теперь обнимает с такой любовью, не нанес бы ему однажды самую больную и глубокую рану, переплюнув всех остальных детей.

– Это чепуха! – отрезала Алиенора.

– Нужно знать мысли короля в то время, когда он это говорил, миледи. Он заметил, что враги человеку – домашние его[67].

И не только дети, подумала Алиенора, вспоминая собственную роль в бунте сыновей. Но Иоанн! Иоанн никогда не предаст отца, который так избаловал его, так расточал ему свою любовь.

Иоанна уехала, сопровождаемая веселой кавалькадой, в Саутгемптон, где ее ждал корабль, чтобы везти за море. Трудно было Алиеноре прощаться с дочерью, смотреть, как та уходит из дверей замка, но королева держалась изо всех сил. Она давно уже привыкла справляться с печалью, ее закалили куда как более серьезные испытания, и она была полна решимости попрощаться с дочерью с улыбкой на лице.

Алиенора ожидала, что ее немедленно отвезут в Сарум, но Ранульф Гланвиль уехал по королевским делам, и никто не заводил речи о ее отъезде. Королева оставалась в Винчестере, гуляла по роскошным покоям в обществе одной только Амарии, а два ее стражника стояли у входных дверей. Алиенора решила, что Генри, вероятно, занят другими, более неотложными делами. И она могла только благодарить Господа за эту счастливую передышку от скуки и неудобств Сарума.

В день архангела Михаила[68] королева все еще оставалась в Винчестере. Через окна она слышала музыку и звон кафедральных колоколов в честь сбора урожая. Сентябрь тихо близился к своему завершению. Стало холодать, наступил октябрь, но Алиенора по-прежнему оставалась в Винчестере. Как-то утром к ней пришел смотритель замка с кожаным дорожным сундуком.

– Миледи, это прислал его величество король. Это для вас и вашей прислуги.

Алиенора, которая решила, что этот сундук – сигнал к ее отъезду, уставилась на смотрителя разинув рот, потом посмотрела на окованный железом сундук. Неужели это подарок от Генри? Еще одно предложение мира? Может быть, Господь смягчил его сердце?

Когда смотритель замка ушел и осталась одна Амария, Алиенора, раздираемая сомнениями, подняла крышку и не без удивления вытащила из сундука два алых плаща, две накидки такого же цвета, две меховые шкуры и расшитое покрывало. Амария удивленно вздохнула.

– Кажется, я знаю причины этой щедрости, – сказала Алиенора, чувствуя, как потеплело на ее сердце. – Думаю, за это я должна благодарить мою дочь Иоанну.

Конечно! Душенька Иоанна, которая видела нищету матери, обратилась к отцу. Это ни в коем случае не уменьшало благородства его жеста, сказала себе Алиенора. Ведь Генри вполне мог проигнорировать просьбу дочери. Но он все же прислал эти прекрасные одежды. И об Амарии не забыл. Конечно, она испытала укол ущемленной гордости оттого, что муж не подумал о различии в статусе между королевой и служанкой, прислав последней такую же одежду. Но Генри и сам любил просто одеваться и не придавал никакого значения придворной мишуре. Поэтому ему, возможно, не пришло в голову, что Алиеноре нужна одежда более богатая, чем ее горничной. Самое главное, что он прислал это. Уже немало – теперь у них будет хорошая теплая одежда на зиму.

Глава 52

Монастырь Годстоу, 1176 год

Монастырь расположился на острове между двумя ручьями, вытекающими из Темзы. Он стоял, мощный и серый, среди зеленых полей, где без устали работали добрые монашенки. Ручной труд – труд Божий, подумал Генрих, он почти так же важен для устава святого Бенедикта[69], как и молитва.