Плененная королева - Элисон Уэйр

Потом он поспешил вернуться во Францию на коронацию наследника Филипа Августа, уже почти достигшего зрелости. Людовик не увидел коронации. Апоплексический удар внезапно поразил его, и правление короля, таким образом, фактически закончилось. Людовик прожил еще больше года, в течение которого его хваткий и честолюбивый сын взял на себя все рычаги власти. И вот теперь, превратившись в жалкую тень былого «я», он ушел на вечный покой. Алиенора оплакала Людовика, вспомнив его добродетели, и попыталась забыть, что когда-то он был робким молодым человеком, который разочаровал ее, потому что больше подходил для монастырской жизни, чем для управления государством и исполнения супружеских обязанностей.

– Странно, что все разговоры о разводе вдруг прекратились, – заметила Алиенора, когда они с Амарией сидели за вышивкой у окна, наслаждаясь не по сезону теплым ветерком.

За прошедшие годы Алиенора с большим трудом обучила служанку искусству вышивания, Амария оказалась усердной ученицей. Теперь они вместе работали над алтарной накидкой для часовни.

Амария, по-крестьянски молчаливая, ничего не сказала.

– Последнее, что мне известно, – это обращение короля Генриха к Папе, но с того времени прошло уже столько лет, – продолжила Алиенора. – Наверное, он передумал. И тем не менее отрицательное решение его святейшества не могло воспрепятствовать Генриху – будь ему нужно, он бы обвенчал Ричарда и Аделаиду. Они уже давно должны были стать мужем и женой. – Она пропустила несколько новых красных шелковых нитей через игольное ушко и подняла голову. И, к собственному ужасу, увидела, что глаза Амарии полны слез.

– Что случилось? – спросила Алиенора.

– Ничего, – ответила Амария.

– Никто не плачет из-за ничего, – сказала Алиенора. – До тебя дошли какие-то дурные новости?

– Нет, миледи, и в самом деле ничего, – покачала головой Амария.

– Но ты встревожилась, – заявила ее госпожа. – Скажи мне, что тебя беспокоит. Я требую!

– Вам это не понравится, – тихим голосом ответила Амария.

– Говори! – потребовала Алиенора, всерьез начав волноваться. – Может быть, кто-то умер? – Сердце ее бешено забилось. Если умер кто-то из ее детей, она этого не вынесет.

Амария взяла себя в руки:

– Ходят слухи, что принцесса Аделаида понесла от короля.

Служанка умолчала о том, что эти слухи гуляли по Англии уже не первый год.

Дыхание у Алиеноры перехватило. Значит… Все вдруг стало ясно. Она инстинктивно почувствовала, что слухи не лгали… или близки к правде. Как Генрих мог упасть так низко? Обесчестить французскую принцессу – само по себе ужасно, но если эта принцесса еще и невеста твоего сына… Тут уж речь совсем о другом! Отвращение переполняло ее.

Когда Алиеноре удалось взять себя в руки, ей вдруг пришла в голову еще одна мысль. Сколько времени это продолжается? Не потому ли требования о разводе прекратились? И единственный ли она человек, который оставался в неведении? Если эти слухи дошли до Амарии, то наверняка и до большинства жителей Англии.

Знал ли об этом Людовик, спрашивала себя Алиенора, высказался ли по этому поводу? Наверняка нет. Вряд ли он поехал бы на могилу Бекета с Генрихом, если бы знал. А Ричард – он какую во всем этом играет роль? Алиенора была в ярости. Как Генрих посмел так поступить с Ричардом?

Она обратилась к Амарии – та изображала, будто ничего не видит, кроме своей вышивки.

– Что еще тебе известно об этом? – закинула она удочку.

– Только то, о чем говорят слухи, миледи, – солгала Амария.

Служанка не хотела повторять разговоры, которые обвиняли Аделаиду в том, что она уже родила королю не меньше трех детей, умерших в младенчестве, не хотела повторять те бранные слова, что отпускал в адрес Генриха потрясенный его беспутством народ. Ничего не хотела она говорить и о других слухах… Уж не распространял ли их сам король, которому, вероятно, нужен новый повод, чтобы избавиться от Алиеноры?.. И теперь уже навсегда.

Но Алиенора опередила ее.

– Если уж речь зашла о слухах, – начала она, решительно оставляя позади ужасные сплетни о Генрихе. – Я слышала, как на днях Фукольд, наш новый мажордом, говорил с мастером Фиц-Стефаном. Они были во внешней комнате, но дверь оставалась открытой. Я слышала не все, но уверена, что Фукольд сказал: «Всему миру известно, что Розамунду убила королева Алиенора». А мастер Фиц-Стефан, хоть он и мрачный старик, рассмеялся, и я решила, что это было шутливое замечание. Но все же довольно странное. Как я могла убить Розамунду, если Генрих вот уже семь лет как держит меня взаперти?

Амария мысленно затянула на себе пояс, словно рыцарь перед схваткой. Алиенора, казалось, видела, как она сделала это.

– И об этом тоже судачат, – произнесла наконец служанка.

– Что именно? Как можно судачить об этом?

Алиенора не верила своим ушам. Почему, когда речь заходит о ней, люди всегда верят в самое плохое? В особенности если для слухов нет ни малейших оснований. Нет, это уж слишком!

– Да каких только историй не рассказывают. Я не обращаю на них внимания, они все притянуты за уши, к тому же все это выдумки… Я так всегда говорю, миледи. Но людям нравится верить в такие россказни.

Алиенора это знала. Слухи привносят какую-то живую струю в обыденность существования простых людей, будоражат воображение, которое чаще всего спит. Но ей не нравилось быть в центре глупой и несправедливой клеветы.

– Скажи, что про меня говорят! – потребовала она, чувствуя, как закипает в ней гнев.

– Говорят, что король содержал леди Розамунду… Прекрасную Розамунду, как ее называют…

– Которая уже стала тленом, я надеюсь! – вставила Алиенора.

– Люди говорят, вы ненавидели ее, миледи, и что король держал ее взаперти в башне в Вудстоке, опасаясь вашего гнева. И даже окружил башню лабиринтом, чтобы вы не могли найти путь к двери.

– Лабиринт там был, но его построили для ее удовольствия, – заметила Алиенора. – Все это глупости.

– Да, это глупости, я знаю. Но говорят, что вы нашли шелковую ниточку, вытянувшуюся из ее корзинки для вышивания, и по ней пробрались по лабиринту, а потом нашли в башне и саму Розамунду.

– И там убила ее! – фыркнула Алиенора. – Интересно бы узнать как?!

– Я прошу прощения, но рассказывают много всяких отвратительных историй, – признала Амария. – Кто говорит, что вы ее раздели и зажарили между двумя жаровнями, посадив ей на грудь ядовитых жаб. Другие говорят, что вы держали ее в горячей ванне, пока она не истекла кровью. Третьи – что отравили. А есть и такие, кто говорит, будто вы убили ее кинжалом, сначала выколов ей глаза. У некоторых людей такое богатое воображение.

Алиенора слушала все это с возрастающим ужасом.

– Как люди могут думать обо мне такое?! – воскликнула она. – Это все ложь, гнусная ложь! Но они верят в это против всякой логики. Наверняка кто-нибудь из них считает, что это вымышленное убийство и есть причина, по которой я все еще сижу взаперти.

– Некоторые и в самом деле так думают, – подтвердила Амария. – Хотя я слышала, как другие смеются, слыша эти глупости. Не все в них верят, уж вы меня послушайте.

– Но некоторые верят, и меня это оскорбляет! – воскликнула Алиенора. – Как мне защититься от такой клеветы? Я бессильна. Люди наверняка понимают, что я не имею никакого отношения к смерти Розамунды.

Не успела королева произнести эти слова, как правдивый внутренний голос напомнил ей, что было время, когда она предавалась мстительному воображению, представляла себе, как мучает тело Розамунды… и совсем не по-христиански радовалась, узнав о смерти соперницы.

«Но в действительности я никогда не сделала бы ей ничего плохого, – успокаивала себя Алиенора. – Господь свидетель: кровопролитие мне противно. Когда же я услышала о страданиях несчастной перед смертью, то поняла, насколько истинны библейские слова: „Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь“[70]. А потом почувствовала раскаяние за мою неподобающую радость и запоздалое сострадание к ней».

– Я напишу королю, – пообещала Алиенору. – Сообщу ему об этой страшной клевете и потребую, чтобы он публично ее опроверг. Генри должен знать, что даже если бы у меня и была такая возможность, не в моем характере совершать подобное.

Ральф Фиц-Стефан посмотрел на нее с сомнением, когда она попросила писчие материалы, чтобы написать королю. До этого Алиенора ни разу не отваживалась писать Генри, и Фиц-Стефан не был уверен, разрешается ли это. Но в отсутствие на сей счет каких-либо указаний он, пусть и неохотно, дал ей, что она просила.

Алиенора написала краткое послание и по существу:

«Алиенора, милостью Божией королева Англии, шлет привет своему повелителю Генриху, королю Англии», – написала она. А потом просто объяснила, что ей стало известно о слухах, несправедливо обвиняющих ее в убийстве Розамунды де Клиффорд, и просила его величество издать публичное обращение, объявляющее о ее невиновности. В таком виде письмо показалось Алиеноре слишком коротким, поэтому она добавила еще два предложения: «Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Да хранит вас Господь». Потом она подписалась, показала текст подозрительному Фиц-Стефану и запечатала письмо.