Ворожей (сборник) - Владислав Сосновский

Вскоре вахтенный журнал капитана причальной избы стал покрываться быстрыми, нервными строчками будущей статьи. То рождались первые наброски. Но я уже видел весь материал в целом.

Ближе к вечеру послышался шорох кустов. Сквозь них явно кто-то пробирался.

Я схватил свои записи, выдернул из-под матраца карабин, задул лампу и спрятался за выступом пещеры, недалеко от входа.

Через некоторое время в светлом проеме «Таверны» появилась осторожная тень человека. Тень остановилась, словно вглядываясь в темноту.

Я напрягся и положил указательный палец на курок. Вдруг то, что было тенью, знакомо кашлянуло, и я узнал Севера Ивановича.

– Ты бы хоть посвистел про Черное море, – сказал я. – А то крадешься, как злыдень. Я мог и пальнуть, между прочим.

– Это верно, – согласился старый моряк. – А ты чего, из пугливых, что ли?

– Из осторожных.

– Правильно, – одобрил Север. – Бдительность – прежде всего.

Мы снова зажгли лампу и сели у стола. Провисло какое-то неожиданное со стороны капитана долгое молчание. Он медленно крутил вентиль керосинки, делая огонь то ярче, то слабее. То вдруг достал папиросу и начал разминать ее в дубовых пальцах, просыпая табак прямо на пол. Потом прикурил от пламени светильника, воткнув свои казацкие усы в стенку стекла. Затем печально посмотрел на меня и вздохнул.

– Что случилось? – спросил я, ощущая, что сердце мое словно положили в морозилку, и оно тихо начало превращаться в ледяной камень. Недоброе предчувствие мгновенно заполнило меня, как едкий дым. Я понимал: все не может пройти гладко. Так не бывает. Воротилы тоже не дураки. Обо что-то рано или поздно они могут споткнуться, насторожиться и действовать. На поражение. Игра с огнем исключала сантименты. Но больше всего я боялся за Чайку.

– Что… случилось? – повторил я.

Север встал. Прошелся по своей гранитной берлоге и вернулся на место. В глаза мне он старался не смотреть, чего раньше никогда не было.

Я помню сумеречную рыбацкую обитель, трепет пламени, плясавший на морщинистом лице капитана, лаковый блеск козырька его фуражки, клубы дыма, поднимавшиеся вертикально вверх над горячей верхушкой керосинки и печально-горестный взгляд Севера, устремленный куда-то сквозь меня.

– Ну! – крикнул я. – Что ты тянешь?!

– Игоря Сергеевича убили, – глухо выдавил из себя смотритель океана.

– Что? – сказал я, ощущая, как некое горькое вещество заполняет пустоту моего тела, где мечется, не находя пристанища, обледенелое сердце.

Север бросил окурок на пол и загасил его сапогом.

– Как это случилось? – бесцветно спросил я, отпустив глаза бродить по неведомому погосту. И жестко подумал: началось.

– Очень просто, – сказал Север. – Кто-то легонько толкнул прораба со строительных лесов. Вроде бы – невысоко. Четвертый этаж. Но ты же знаешь, внизу камни, железки разные. Словом – сразу. И насмерть.

Мы натужно помолчали, размышляя каждый о своем.

– В то утро приходил главный инженер, – продолжил Север Иванович. – Они, главное, с прорабом, – я из окна наблюдал, – ходили по объекту. Чего-то вроде бы мирно обсуждали и вдруг Сысоева, вижу, как с петель сорвало. Ты же его знаешь. Он, чуть чего, молчать не будет. Да, холера. Стал руками махать, вытащил бумажки из портфеля. Тыкал в них пальцем. Даже кричал чего-то, будто он тут самый важный начальник. Главный на него бельмы вытаращил и, смотрю, обомлел весь. А Сергеевича понесло по кочкам. Слюной брызжет. Ногой в грязь топает. В бумажки тычет. В общем, я чую – худо дело. Правда, конечно, о чем они там гуторили – никто ж не знает. Потом гляжу, главный стал на Игоря орать. Тот, понятно, чего-то в ответ. Со стороны, вроде, обычная рабочая перепалка. Но мы-то с тобой знаем, в чем там могло быть дело. Ну вот. Покричали, поорали, охрипли и разошлись в разные стороны. Сергеевич бумажки в портфель затолкал, как в мусорное ведро, ей-богу, и пошлепал – только брызги в разные стороны. Это, я тебе говорю, вчера было. Утром. А после обеда Санька-каменщик в причал до меня залетает, глаза навыкате: «Сергеевич разбился»! Все туда кинулись. Ну что тебе сказать? Лежит, лицо серое. Голова – набок. Из-под фуражки на камень целая лужа крови натекла. Черная такая. Будто сейчас вижу. Но что я тебе, как следователь, должен сообщить: того вонючего портфеля, с которым прораб ни на секунду не расставался, при нем не было. Да и с лесов он сам упасть не мог. Тридцать лет порхал по ним, что воробей, а тут сорвался. Мазута все это. Ну, понятное дело, «скорая», менты. Что да как – а никто ничего не видел и не знает. Все говорят: только что метался здесь и вдруг свалился на самые остряки. Может, сердце. Потемнело в глазах. И все. Был человек, и нет его. И вот еще, – разговорился Север. – Вечером является до меня в дежурку главный инженер. На причале ж, конечно, никого. Я же всю гущу народа разогнал к такой-то матери. От греха. Достает, значит, бутылку коньяка, шею платком вытирает, мол, жарко ему. Давай, дескать, помянем Игоря Сергеевича. Хороший был человек. Дело знал. Жил тут, можно сказать, на стройке. Кем его теперь заменить – ума не приложу. Ну что? Помянули. То, сё. Как дела? Я возьми и ляпни сдуру, а может, со злости. Какие дела, говорю. Дела у прокурора. А у нас так, делишки. Как брызнул он глазами на меня, что волк из логова. Аж в пузе холодно стало, хоть я, ты знаешь, не стеснительного десятка. Правда, главный сразу взял себя в руки. Наливает еще по одной. А что мол, Север Иванович, никого тут в последнее время чужих, прохожих не было? Не заметил ли чего особенного? А то, я знаю, ты – душа добрая, русская, одним словом. Всех приютишь, накормишь, напоишь. А это иногда, скажу тебе откровенно, опасное дело. Вот, погиб Игорь Сергеевич. А мне, чистосердечно признаться, не верится, что он сам упал. Столько лет по этим лесам прыгал и – на тебе. Что-то тут не то, Север Иванович. Да и портфель его с документацией на строительство куда-то пропал. Факт? Факт. Документация – бог с ней. Есть копии. Но портфель-то исчез. Кому он нужен? Тут, я краем уха слышал, писатель какой-то шлялся. И вроде бы – из Москвы. И вроде бы ты его тут даже угощал, развесив уши. Было такое? Ну, ты, говорю, Андрей Андреевич, скажешь тоже. Писатель! Обыкновенный бич, каких тут полным-полно. Ну, зашел человек. Простудивши был. Я, конечное дело, налил ему для сугрева. Его, понятно, развезло. Он и пошел плести, что, мол, писатель. Что книжку хочет написать. И все такое. Выпимши. Какой с него спрос? Да и какой он писатель? Мальчишка. Бродяга. И все. Я говорю: если ты такой писатель важный, на вот тебе бумагу, карандаш. Нарисуй мне стихотворение. На память. Прямо не сходя с этого места. Так он, Андрей Андреевич, пыжился, тужился, двух предложений не написал. Я, говорит, теперь пьяный. Завтра напишу. А назавтра сгинул в отдаление. Никто его более не видел. Да я, Андреевич, если хочешь знать, человека за версту угадаю. Кто писатель, а кто – попутный дурак, грузчик случайный, не пришей рукав. Если бы действительно был какой-либо подозрительный тип, я бы, клянусь морем, тебе-то уж, Андрей Андреевич, в первую очередь сообщил. Не первый год мы с тобой тут за ручку здоровкаемся. Да, говорит, и чешет затылок. А вот Сысоев мне другой намек делал про этого писателя. Ты знаешь, говорю, Андрей Андреевич, хоть о покойниках плохо не говорят, но Сысоева, чего скрывать, тоже иной раз заносило с фантазиями – то вправо, то влево. А почему? «Почему?» – «Потому что все – люди. Понимаешь, такую ахинею? Один прямой. Другой с поворотом. Вот так». – «Да, – говорит. – Может, ты и прав. Дай бог». Однако смотрю, поверил вроде, поскольку рожи наши на этом берегу уже приелись друг другу. Ну и черт с тобой, думаю. Самопроизвольно налил больше пол стакана и делаю предложение: давай, Андрей Андреевич, выпьем, не чокаясь, за то, чтобы упокоил Господь душу трудяги, хорошего человека, отца троих детей, Игоря Сергеевича Сысоева. Выпили. «А как он выглядел?» – спрашивает. «Кто?» – «Писатель». – «Да… – говорю. – Невзрачный такой. Курносый. В фуражке. Волос темный, врать не буду. Морда грязная. Да я его и не разглядывал-то особо. Одно слово – бич. Они все одинаковые. Псиной пахнут».

Север поправил фуражку и прикурил новую папиросу.

– Ну что? Почадили табаком и главный, задумавшись, побрел своим путем. Так что учти, Олег, огонь разгорается не по дням, а по часам. Чайку я отослал сегодня к своим родственникам в Брусничное. Упиралась, как ослица. Не поеду, мол. Должна тут быть. Но со мной разве сладишь! Затолкал в автобус и ручкой помахал.

– А не могли за тобой наблюдать? – встревожился я.

– Что ты! Я, прежде чем к ней явиться, весь город лабиринтами прошел. Остальные братья сидят, как мыши, по норам. А кто в тайгу подался. На рыбалку. Или на поиски смысла. Тебе, думаю, в гостиницу к своим соваться тоже не след. Бандюки теперь, мне кажется, везде свои посты расставили. В гостиницу я направлю Семенову жену. Она как раз в Доме Культуры работает. Кому, как не ей, встречать гостей из Москвы.