Две башни - Джон Толкиен

— Серый пилигрим? — переспросил Фродо. — У него было имя?

— Мы называли его Митрандиром, на манер эльфов, — сказал Фарамир, — и он был удовлетворен этим. — «У меня много имен в разных странах, — говорил он. — Митрандиром я зовусь среди эльфов, Таркуном — среди гномов; на западе, в дни моей юности, теперь забытые, я назывался Олорином, на юге меня хорошо помнят, как Инкануса, на север — Гэндальфом, а на востоке я не бываю».

— Гэндальф! — воскликнул Фродо. — Я так и думал, что это он. Гэндальф Серый, лучший из советчиков. Вождь нашего товарищества. Он погиб в Мории.

— Митрандир погиб! — сказал Фарамир. — Злая судьба, кажется, преследует ваше товарищество. Трудно поверить, что обладатель такой великой мудрости и могущества — много удивительных дел совершил он меж нами — погиб. Вы уверены в том, что он действительно погиб, а не ушел от вас куда-нибудь?

— Увы, да! — сказал Фродо. — Я видел, как он упал в бездну.

— Я чувствую здесь ужасный рассказ, — сказал Фарамир, — и, может, вы поведаете мне его вечером. Этот Митрандир был, как я теперь догадываюсь, не просто знатоком древних легенд; он был могучим двигателем деяний, свершающихся в наши дни. Если бы он был среди нас, он смог бы нам объяснить слова из нашего сна, и нам не нужно было бы посылать вестника. Но, может, он не смог бы сделать это, и судьба Боромира была предначертана. Митрандир никогда не говорил нам о том, что будет, и не открывал свои цели. Он получил разрешение Денетора — как, я не знаю, — искать тайны в нашей сокровищнице, и я немного узнал от него когда он склонен был учить меня (это случалось так редко). Он разыскивал сведения и расспрашивал обо всем, что касалось великой битвы у Дагорлада при основании Гондора, когда был свергнут он, тот, кого мы не называем по имени. И он особенно интересовался Исилдуром, хотя о нем мы меньше могли рассказать: никто из нас не знал ничего определенного о его конце.

Голос Фарамира перешел в шепот:

— Но я узнал кое-что, и с тех пор хранил эту тайну в моем сердце: Исилдур снял что-то с руки неназываемого и ушел из Гондора, а после этого его не видел никто из смертных. Именно это что-то и интересовало Гэндальфа больше всего. Но, казалось, эта история касается лишь любителей древних преданий. Потом, когда мы обсуждали значение загадочных слов из нашего сна, впервые я подумал: может быть, проклятие Исилдура и есть та самая вещь. Ибо Исилдур попал в засаду и был убит орочьей стрелой, в соответствии с единственной известной нам легендой, а Митрандир никогда не рассказывал мне больше.

Я не могу догадаться, что это была за вещь: вероятно, наследие великой власти и опасности. Страшное оружие, может быть, изобретенное Повелителем Тьмы. Если эта вещь дает преимущества в битве, я легко могу поверить, что Боромир, гордый и бесстрашны, часто безрассудный, всегда стремящийся к победе Минас Тирита (и тем самым к собственной славе), мог пожелать для себя эту вещь, мог быть искушен ею. Какая жалость, что именно он отправился с таким поручением! Я был бы избран для этого отцом и старейшинами, но он выступил вперед и заявил, что как старший и более твердый, берет это дело на себя.

Но не бойтесь больше! Я не взял бы эту вещь, даже если бы она лежала на дороге. Даже если бы Минас Тирит лежал в руинах, я не взял бы оружие Повелителя Тьмы для его спасения. Нет, я не хочу такого триумфа, Фродо, сын Дрого.

— Этого не хотел совет, — заметил Фродо. — Не хочу и я. Я вообще не хотел иметь дело с такими вещами.

— Что касается меня, — продолжал Фарамир далее, — я хотел бы увидеть белое дерево в цвету во дворе королей, и возвращение серебряной короны, и Минас Тирит в мире — Минас Анор старины, полный света, высокий и прекрасный, прекрасный как королева меж других королев: не как госпожа среди множества рабов, нет, даже не как добрая хозяйка добровольных рабов. Война должна существовать, поскольку мы должны защищать свои жизни против разрушителя, который стремится поглотить все; я не люблю яркий меч за его остроту, стрелу — за ее быстроту, а воина — за его славу. Я люблю лишь то, что они защищают: город людей Нуменора, его древность, его воспоминания и его красоту и мудрость.

Поэтому не бойтесь больше. Я не прошу вас рассказывать мне о чем-то. Я даже не прошу сказать, близок ли я в своих догадках к истине. Но если вы поверите мне, то я, может быть, сумею дать вам совет и даже помочь вам.

Фродо не отвечал. Он боролся со своим желанием помощи и совета, со стремлением рассказать этому справедливому молодому человеку, чьи слова казались такими мудрыми и прекрасными, рассказать все, что было в его мозгу. Но что-то удерживало его. На сердце у него было тяжело от страха и печали: если он и Сэм остались одни, что казалось вероятным, из девяти путников, значит, он один отвечает за сохранность тайны их дела. Лучше незаслуженное недоверие, чем торопливые слова. И воспоминание о Боромире, об опасной перемене, вызванной в нем искушением Кольца, было живо в его мозгу, когда он смотрел на Фарамира и слушал его голос: они были не похожи друг на друга и в то же время так похожи.

Некоторое время они шли в молчании, проходя, как серые и зеленые тени, под старыми деревьями, ноги их не производили шума; над ними пели птицы, солнце отражалось в полированной поверхности темных листьев вечнозеленых лесов Итилиена.

Сэм не принимал участия в разговоре, хотя слушал внимательно; в то же время его острые хоббичьи уши вслушивались во все негромкие звуки лесистой местности вокруг них. Он заметил, что во всем разговоре ни разу не возникло имя Горлума. Он был рад этому, хотя чувствовал, что не следует надеяться на то, что он никогда не услышит его снова. Вскоре он убедился в том, что хотя они шли одни, вокруг них передвигалось множество людей, не только Дамрод и Маблунг, шедшие впереди них на расстоянии полета стрелы, но и другие люди со всех сторон; все они скрытно пробирались к какому-то тайному месту.

Однажды, неожиданно оглянувшись, как бы почувствовав чей-то взгляд, Сэм подумал, что уловил перемещение маленькой темной фигурки, скользнувшей за дерево. Он открыл рот, чтобы заговорить, и закрыл его снова. «Я в этом не уверен, — сказал он себе, — почему же я должен напоминать о старом негодяе, если они предпочитают забыть о нем? Я и сам хочу забыть о нем!»

Так они шли, пока деревья не стали реже и местность начала круто спускаться. Тогда они снова повернули, на этот раз направо, и вскоре подошли к небольшой речке — это был тот же ручей, что вытекал из круглого озера, но теперь он так быстро прыгал с камня на камень по уступам своего русла, затененного ветвями падуба и бука. На западе внизу в дымке виднелись низины и широкие луга, а дальше широкий Андуин отражал заходящее солнце.