Приключения Найджела - Вальтер Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поспешность, с какой мы ехали, волнение, почти потрясение, испытанное мною, лишили меня дара речи, и я смогла выразить свое удивление и радость только в несвязных словах. Той же причине я приписывала и молчание моего мужа. Наконец мы остановились перед уединенной хижиной, всадники спешились, и один из них помог мне соскочить с лошади, но должна сказать, это был не М***, супруг мой, в то время возившийся около лошади, а незнакомец, его приятель.
«Идите в хижину, — сказал мне мой муж, — перемените как можно быстрее платье — вам помогут. Как только вы переоденетесь, мы немедленно тронемся дальше».
Я вошла в хижину и очутилась в объятиях верной монны Паулы, которая ожидала здесь моего прибытия уже много часов, охваченная страхом и тревогой. С ее помощью я быстро сорвала с себя ненавистные монастырские одежды и сменила их на дорожное платье английского покроя. Я обратила внимание, что на монне Пауле было такое же платье. Едва я успела наспех переодеться, как нас позвали, чтобы ехать дальше. Монне Пауле также была приготовлена лошадь, и мы продолжали путь. Дорогою мое монастырское платье, обмотанное вокруг камня, бросили в озеро, по берегу которого мы проезжали. Впереди ехал мой муж с незнакомцем, за ними следовали я и моя служанка, слуги же составляли арьергард.
Монна Паула неоднократно заклинала меня молчать дорогой, говоря, что от этого зависит наша жизнь. Мне нетрудно было последовать ее совету, ибо когда прошло первое возбуждение от нахлынувшего на меня чувства свободы, благодарности и любви, мне стало дурно от быстрой езды и я с величайшим усилием удерживалась в седле. Вдруг, когда, уже совсем стемнело, мы увидели перед собой яркий свет. Мой муж придержал лошадь и подал сигнал дважды повторенным тихим свистом, на который издали послышался ответный свист. Тогда и весь отряд остановился под ветвями большого пробкового дерева и мой супруг, подъехав близко ко мне, сказал с каким-то странным замешательством, которое в то время я объяснила беспокойством за мою участь:
«Теперь мы должны расстаться. Те, кому я поручаю вас, контрабандисты, им известно лишь, что вы англичанка, и они согласились за большие деньги провести вас через Пиренеи до Сен-Жан де Люс».
«Как, разве вы не едете с нами?» — взволнованным шепотом спросила я.
«Это невозможно, — ответил он, — и погубило бы все. Помните, что при этих людях вы должны говорить по-английски, и ни в коем случае не подавайте виду, что понимаете испанский язык: от этого зависит ваша жизнь. Ибо, хотя они не в ладах с законами Испании, они ни за что не согласятся преступить законы церкви. Но вот они идут. Прощайте, прощайте!»
Последние слова он произнес очень быстро. Я пыталась удержать его на мгновение, слабой рукой ухватившись за его плащ.
«Значит, вы будете ждать меня в Сен-Жан де Люс?»
«Да, да, — ответил он торопливо, — ваш покровитель будет ждать вас в Сен-Жан де Люс».
С этими словами он высвободил край своего плаща, за который я его удерживала, и скрылся во мраке. Его спутник подошел ко мне, поцеловал мне руку, что я едва заметила в ту минуту отчаяния, и последовал в сопровождении одного из слуг за моим мужем.
Здесь слезы хлынули из глаз Гермионы, грозя прервать повествование. Наконец она снова заговорила, как бы желая оправдаться перед Маргарет:
— Все, что случилось в те минуты, когда я еще тешила себя обманчивой мечтой о счастье, глубоко запечатлено в моей памяти, но последующие события не сохранились в ней, как не сохраняется вода в песках Аравийской пустыни. Впрочем, теперь, когда тебя волнуют собственные заботы, милая Маргарет, я не имею права обременять тебя ненужными подробностями бесплодных воспоминаний.
У Маргарет навернулись слезы на глаза. В этом не было ничего удивительного, если принять во внимание, что печальная история была поведана ей ее многострадальной благодетельницей и в некоторых отношениях напоминала ее собственную. И все же не следует порицать Маргарет слишком сурово, если, настойчиво побуждая свою покровительницу продолжать повествование, она в то же время невольно поглядывала на дверь, как бы сердясь на промедление со стороны монны Паулы.
Леди Гермиона видела и прощала эти противоречивые переживания. Ее самое надо простить за то, что, изливая чувства, так давно затаенные в груди, она вдавалась в самые ничтожные подробности, в свою очередь позабыв о том, что волновало Маргарет и преимущественно, если не полностью, занимало ее мысли.
— Кажется, я сказала тебе, что один из слуг последовал за джентльменами, — продолжала Гермиона, — другой же остался с нами, очевидно для того, чтобы познакомить нас с двумя людьми, которые появились на свист М***, то есть моего мужа. Они перекинулись со слугой несколькими словами на непонятном наречии, после чего один из незнакомцев взял под уздцы мою лошадь, а другой — лошадь монны Паулы; они повели нас к свету, при виде которого, как я уже упоминала, мы остановились. Я тронула за руку монну Паулу и почувствовала, что ее рука дрожит; это привело меня в изумление, так как монна Паула всегда отличалась решительным, смелым характером, почти не уступающим мужскому. Наконец мы приблизились к костру. Цыганский облик людей, окружавших костер, их смуглые лица, широкополые шляпы, пистолеты и кинжалы, торчавшие за их поясами, и прочие приметы бродяжнической и полной опасностей жизни во всякое другое время ужаснули бы меня. Но тогда я чувствовала только боль разлуки с мужем,, разлуки в самую минуту моего избавления. Женщины, принадлежавшие к шайке, а их было четверо или пятеро среди контрабандистов, приняли нас с грубоватой учтивостью. По одежде и манерам они мало чем отличались от мужчин, в чьем обществе они находились: были так же бесстрашны и выносливы, тоже имели при себе оружие и, как выяснилось впоследствии, не менее искусно пользовались им. Невозможно было не бояться этих диких людей, однако ж они не подали нам никакого повода жаловаться на них; напротив, они во всех случаях обращались с нами с неуклюжей вежливостью и на протяжении всего пути приноравливались к нашим потребностям и слабостям, хотя и роптали на нашу изнеженность, совсем как какой-нибудь грубый носильщик, нагруженный ценным хрупким товаром, проклинает его за доставляемые им лишние хлопоты и в то же время принимает все предосторожности, чтобы донести его в целости. Лишь несколько раз, когда они потерпели неудачу в контрабандной торговле, потеряв часть товаров в стычке с испанскими таможенниками, и в конце концов подверглись преследованию военного отряда, ропот их принимал более угрожающий характер; и мы с моей служанкой с ужасом слушали, не смея подать вида, что понимаем по-испански, как они проклинали островитянок-еретичек, по чьей милости господь, святой Иаков и Пиларская божья матерь погубили их надежды на барыш. Какие страшные воспоминания, Маргарет!