Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

Куропаткин осознанно принимает решение ОТСТУПИТЬ, дабы СБЕРЕЧЬ свое войско.

Отход подчиненных армий главком генерал Куропаткин организовал без суеты и нередко свойственных ему словоблудия и двусмысленности в постановке задач, четко и хладнокровно. С уровня Полевого штаба главнокомандующего четкие распоряжения и жесткие приказы на нисходящие ступени звеньев военного командно-штабного механизма поступали мгновенно.

А вот что затем творилось на управленческих уровнях ниже – в зонах прямой ответственности командующих армиями, командиров корпусов и дивизий с их штабами, целиком и полностью зависело от подготовленности и организованности каждого конкретного облеченными немалыми полномочиями генерала-руководителя.

Как напишет позднее в мемуарах бывший военный министр А.ф. Редигер, «…японская война показала все убожество нашего командного персонала», хотя остается совершенно непонятным, каким образом, пребывая в Петербурге и ни разу не появившись в зоне боевых действий, Редигер решился на столь обескураживающую радикальную оценку офицерского состава русской армии.

Опытный, спокойный и рассудительный генерал от инфантерии Николай Петрович Линевич, не потеряв присутствия духа, вывел свою армию в полном боевом порядке от Фушани к Телину без особых происшествий и значительных потерь, став, по оценке некоторых зарубежных военных специалистов, «спасителем армии после Мукденской катастрофы».

У двух других командармов – генералов Каульбарса и Бильдерлинга, их штабов проблемы в твердом и уверенном командовании войсками, скорости принятия решения возникли с самого начала сражения, что совершенно неудивительно и отчасти даже закономерно: на свои армии они получили назначения всего лишь за месяц до начала Мукденской битвы; очень мало времени для того, чтобы детально изучить противника и местность ведения боевых действий, освоиться с вверенной стотысячной группировкой войск пехоты, артиллерии и кавалерии, понять, что собой представляют подчиненные штабы, командиры корпусов, дивизий и полков, отладить прохождение команд и реакцию на них, понимание с полуслова, на уровне интуиции и знания поведенческих особенностей каждого командира.

Отсюда – при внезапных изменениях оперативной обстановки вялое либо неадекватное реагирование, неуверенность, растерянность, дезорганизация, местами переходящая в панику. В связи с подобным поведением командармов в условиях боевых действий в решающей битве и по ее завершении не может не быть существенных вопросов и претензий к главнокомандующему Куропаткину и его Полевому штабу как неумелым методистам и организаторам деятельности подчиненных офицеров.

9 марта 1905 года, заступив на должность главнокомандующего войсками в Маньчжурии, генерал Линевич в депеше № 950 доложит императору: «Обнаружено, что во время паники у Мукдена из рядов армии потоком потекло на север к Харбину, частью при обозах, а большей частью поодиночке, около 60 тысяч нижних чинов, преимущественно запасных. Такой повальный уход солдат из армии в тыл за всю мою 50-летнюю службу я встречаю первый раз…».

Еще одна проблема, носящая больше военно-прикладной психологический, чем военно-методический характер, – русские армии готовилась наступать, а пришлось обороняться; мгновенно, за несколько дней боев изменить психологическую установку от наступления на находящегося в непосредственном соприкосновении противника на диаметрально противоположную – оборону от дерзкого, рвущего все и всех врага, а затем и отступление, практически невозможно.

Задолго до атаки задача командиров всех рангов заключается в формировании наступательного духа у личного состава. Получить на пике моральнопсихологического состояния готовых на всё, вплоть до самопожертвования десятки тысяч солдат и офицеров, внезапный удар от вроде бы погрязшего в обороне, увядшего супостата по своим войскам, удар, через считаные дни перешедший в угрозу тотального окружения, есть не самый приятный сюрприз. Отсюда и паника – кульминация ДЕМОРАЛИЗАЦИИ личного состава армии.

По итогам всех четырех сражений – Ляоянского, на реке Шахэ, у Сандепу и Мукденского – генерал Куропаткин пусть не блестяще, но последовательно, строго следуя плану войны, реализовал стратегический замысел русского командования: ЗАМАНИЛ практически всю японскую армию вглубь территории Маньчжурии, в ЛОВУШКУ, выбраться из которой возможно, только предприняв обратное отступление: впереди на севере – неприступные Сыпингайские оборонительные редуты с превосходящими в живой силе русскими войсками и убойной артиллерией, причем маневр вправо или влево для японских соединений исключен исходя из-за ограниченных возможностей вымотанной за полгода наступательных боев армии микадо; ЗАСТАВИЛ противника растянуть свои коммуникации с юга на север на немыслимые для построения надежного флангового охранения 500 километров; НАНЕС неприятелю максимальный урон при минимально возможном задействовании своих войск.

Отдав ПРОСТРАНСТВО, Куропаткин выиграл ВРЕМЯ, за которое Российская империя перевела колоссальные людские и военно-материальные ресурсы на Дальний Восток, постепенно, за год нарастив мощь Маньчжурской группировки вооруженных сил с НЕДОСТАТОЧНОЙ для сопротивления неприятелю до ПОДАВЛЯЮЩЕЙ возможности противника.

Сформировался полководческий почерк Куропаткина – во всех сражениях, кроме неудавшегося согласно первоначальному наступательному замыслу Мукденского, в бой вводились ограниченные силы; на направлении главного удара использовалось не более Уь всех войск; в резерве армии всегда оставалось порядка Уг имевшихся в распоряжении солдат и офицеров.

Разящие контрнаступательные удары до логического конца не доводились, ожидаемый конечный продукт для многих оставался полуфабрикатом, загадкой.

Но загадкой только для противника, не осведомленного в общем стратегическом замысле.

Ответить на вопрос, почему Куропаткин поступал именно так, а не иначе, как виделось и противнику, и военным корреспондентам, и наблюдателям из союзных и не союзных армий, и дилетантам-журналистам, представляющим столичную желтую прессу, было некому. Не раскрывать же являющиеся особо охраняемыми секретные сведения о стратегическом замысле на всю околицу, дабы успокоить взбудораженное общественное мнение и соблюсти некий политический престиж.

Терпение, терпение и еще раз терпение…

Все, что оставалось тайной за семью печатями, стало ясным, как радуга над Хоккайдо в погожий весенний день цветения сакуры, для маршала Оямы после Мукденского сражения. Пришло озарение, и маршал понял, что Куропаткин его просто ПЕРЕИГРАЛ на ПАУЗЕ, месяцами демонстрируя пассивность и нерешительность, граничащую с трусостью. Переиграл, используя японскую философию, по аналогии с той же восхитительной сакурой, которая зимой (видимо, для внешнего глаза) погибала, склоняясь от снега, чтобы весной, от снежной неподъемной тяжести освободившись, распрямиться как пружина, ослепительно зацвести и продолжать жить и расти дальше.

После окончания войны один из японских командармов – генерал Ноги докладывал о своих действиях лично императору Мэйдзи.

Во время объяснения деталей осады Порт-Артура генерал, сам потерявший на войне двух сыновей, непростительно для самурая сорвался и заплакал, прося на коленях прощения за 56 тысяч погибших во время осады крепости подданных микадо и попросив разрешения совершить ритуальное самоубийство сэппуку, чтобы искупить вину. Монарх ответил, что Ноги действовал согласно императорским приказам и не должен совершать сэппуку – по крайней мере, пока жив сам Мэйдзи. После смерти японского властителя 13 сентября 1912 года