Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

Моральное состояние японского генерала – это тоже один из оценочных критериев исхода Русско-японской войны: победители жизнь самоубийством не оканчивают.

Стремительно вниз по карьерной лестнице – I

Бывший военный министр Сухомлинов в мемуарах вспоминал: «После того как оправдалось драгомировское мнение о необходимости Скобелева для полководческих экспериментов Куропаткина, 28 февраля 1905 года в Царском Селе состоялось совещание. В нем участвовали: великие князья Алексей Александрович и Николай Николаевич, Драгомиров, граф Воронцов-Дашков, Фредерикс, Гессе, Рооп, Комаров (Пушкинский) и я.

Для всех нас было ясно, что оставлять Куропаткина в должности главнокомандующего Маньчжурской армией, потерпевшей решительное поражение, совершенно невозможно. Никаких продолжительных дебатов по этому поводу и не было».

Сухомлинов не совсем точен: во-первых, генерал Александр Виссарионович Комаров, прозванный Кушкинским после сражения с афганскими войсками на реке Кушке 18 марта 1885 года, скончался 27 сентября 1904 года в Санкт-Петербурге и участвовать в совещании у императора 28 февраля 1905 года никак не мог.

В совещании участвовал его брат-член Военного совета, генерал от инфантерии Константин Виссарионович Комаров, он же позднее, в 1905–1906 годах, состоял членом Следственной комиссии по делу о сдаче крепости Порт-Артур японским войскам.

Сухомлинов не совсем точен и во-вторых, и это неудивительно: мемуарный жанр в каком-то смысле – больше для самооправдания, собственного возвеличивания и сведения счетов с былыми оппонентами, чем для объективного торжества исторической справедливости. Так и здесь, в действительности «ЯСНО БЫЛО НЕ ДЛЯ ВСЕХ», и продолжительные дебаты имели место, причем в поддержку Куропаткина помимо других высказался очень авторитетный генерал, о чьем присутствии на совещании Сухомлинов по непонятным причинам упомянуть забыл.

Член Государственного совета, начальник штаба Скобелева во время Ахал-текинского похода, бывший приамурский генерал-губернатор, герой войны с Китаем Николай Иванович Гродеков отметил, что прежде всего, по всей вероятности, не удовлетворял предъявляемым жестким военным требованиям Полевой штаб главнокомандующего, поскольку не знал даже количество японских войск.

Это был прямой удар по военному министру Виктору Викторовичу Сахарову, так как штаб Куропаткина возглавлял его родной брат – Владимир Викторович Сахаров. Далее Гродеков, близко знавший Алексея Николаевича четверть века, еще со времен завоевания Туркмении, заявил, что Куропаткин – «единственный человек, который может привести в порядок в настоящую минуту армию, когда она пришла в полное расстройство».

Поддержали Алексея Николаевича, упомянув о сложностях, с которыми главнокомандующий столкнулся в Маньчжурии, еще два не менее влиятельных государственных деятеля – министр императорского двора, канцлер императорских орденов Владимир Борисович Фредерикс, высказавшийся о Куропаткине, что «сменять его в настоящую минуту нельзя», и один из старейших членов Государственного совета Христофор Христофорович Рооп.

Так, Рооп, отметив, что главнокомандующий оказался не на высоте положения, в частности, сказал:

«…в данную минуту, в тех тяжелых условиях, в которых находится генерал Куропаткин, надо дать ему разобраться».

Граф Воронцов-Дашков высказался в том плане, что

«не время теперь, когда армия находится, по-видимому, в хаотическом состоянии, менять главнокомандующего…, смена главнокомандующего при теперешнем положении армии внесет в нее еще больший хаос. К этой замене, несомненно, следует прийти, но погодя».

Дворцовый комендант генерал-адъютант Петр Павлович Гессе согласился с коллегами, отметив, что

«быстрое, немедленное отозвание главнокомандующего может поставить армию в очень трудное положение».

Недавно назначенный командующий войсками Киевского военного округа генерал Владимир Александрович Сухомлинов высказался витиевато:

«На основании моего личного знакомства с Куропаткиным раньше я нахожу, что этот год войны сильно отразился на нем, но не могу сказать, сознает ли он сам, теперь или потом, что он нездоров и не может вести дело».

Примерно в том же духе выступил генерал Комаров, который, перечислив все недостатки Куропаткина —

«находился в постоянном противоречии с самим собой», «не выдерживает характера», «не знал, сколько сил у неприятеля», «популярность Куропаткина дутая, газетная», резюмировал: «…надо или дать ему нравственную сильную поддержку, или просто удалить».

Великий князь Николай Николаевич, как и следовало ожидать, резко раскритиковал Куропаткина:

«…весь ход кампании не дает права надеяться, что дело пойдет лучше…, положение очень мрачное… Каждый час отступления громадной армии существенно меняет обстановку».

К сожалению, ни один из участников совещания не упомянул, что как главнокомандующий Куропаткин поставленную в одобренном императором стратегическом плане военных действий в Маньчжурии задачу выполнил в полном объеме и сделал это, несмотря на отдельные огрехи, качественно: войска, пусть и с потерями, но в целом организованно выведены на заранее подготовленные Сыпингайские оборонительные позиции, к оборудованию которых Куропаткин отдал распоряжение приступить ровно год назад – в феврале 1904 года.

Оперативный план войны с Японией «с восторгом», по словам всё знающего и всё помнящего Витте, в 1901-м и осенью 1903 года одобрил Николай II.

Однако царь промолчал. Может быть, сказались и свежие наветы генерала Гриппенберга, успевшего добраться к телу императора и НАШЕПТАТЬ на ухо свое сокровенное, дабы оправдать позорный, под предлогом расстроенного здоровья, неслыханный побег в столицу из действующей армии со скоростью курьерского поезда.

Но император, как никто другой из участников совещания, обладал всей полнотой информации о положении дел в Маньчжурии с самого начала военной кампании: Куропаткин отправлял царю секретные донесения об оперативной обстановке практически ежедневно, фельдъегерская связь между Полевым штабом русской армии в Китае и Санкт-Петербургом функционировала безупречно, объективную, непредвзятую оценку ситуации в действующей армии в ежедневном режиме вели управления Военного министерства и Главный штаб.

Еще один удивительный и совершенно необъяснимый исторический факт: на высочайшего уровня, под председательством самого императора совещании высшего генералитета, где обсуждалось и принималось судьбоносное для страны и вооруженных сил кардинальное решение о соответствии занимаемой должности главнокомандующего воюющей армии, отсутствовали два первых руководителя оборонной структуры государства, персонально отвечающих за состояние вооруженных сил, защиты страны от внешних угроз и конечный исход войны с Японией, два прямых начальника главкома Куропаткина: военный министр, генерал-адъютант Виктор Викторович Сахаров и временно исполняющий должность начальника Главного штаба – генерал-лейтенант Петр Александрович Фролов.

Их мнения вообще никто не спросил.

Жестко выступил член Государственного совета генерал Драгомиров:

«…с тех пор, как свет стоит, не было еще примера, чтобы начальник штаба, даже образцовый, становился главнокомандующим, хотя бы сносным…

Командование армией не канцелярщина, тут на словах гораздо больше делается, чем на бумаге. Говорят, он молится по дням и ночам и не выходит из своего вагона. Какой же это главнокомандующий?».

Великий князь Алексей