Память сердца - Рустам Мамин

Я не знал, с чего начинать съемку. А оператор ждет!.. Надо сказать, что от первых снятых кадров зависят дальнейшие взаимоотношения в киногруппе и общий интерес к работе.

Я топтался, осматривал самолет… И думал, с чего начинать и как не проколоться перед оператором. Он-то, хоть и не имел профессионального образования, но давно работал на корпункте и, несомненно, имел опыт. Не дождавшись моих предложений, Михаил Петрович с явным нетерпением спросил:

– Мы будем снимать, Рустам Бекарович?

– Да-да, Михаил Петрович, снимайте, снимайте! Я вот тут нашел кое-что, соображаю… Вы внутри определились?

– Да! Там пульт управления. Выигрышный.

– Со светом?

– Можно и без света. Тут красивые солнечные лучи по косой освещают весь пульт…

– Сейчас поднимемся.

Поднялись. Красиво с косыми лучами. Но это статика…

– Михаил Петрович, вот попробуйте снять со светом весь пульт. Не статично, а как бы разглядывая, медленно, будто ищете определенный рычажок: …Вот он! Нет, не тот, но где-то здесь. Вот дошел до края – нет, опять не здесь… Но где же он? И пошел обратно, также медленно… План метра на четыре. Нет, на пять! Там же ракорд тридцать-сорок кадров.

– Ясненько, Рустам Бекарыч, будет сделано! Всё…

Снято! Его правая рука от кнопки включения камеры лихо откинулась вверх, как бывает у залихватского гармониста, который, пробежав последний аккорд, отбрасывает руку. Я поздравил оператора с первым снятым кадром. Так поздравляли операторов Медведкин, Кармен, Кристи, Катанян – почти все режиссеры, с которыми мне довелось работать, – видимо, старая киношная традиция. Традицию продолжил и я.

И пошло!.. Освободился от первоначальной зажатости, уже видел нужные интересные планы. Снимали монтажно, строя сюжет.

Ну вот, взялся за гуж, не говори, что не дюж! Сняли героиню на работе, теперь что же? Снимаем ее дома. Все задумки, монтажные фразы, все эпизоды рождаются спонтанно, на ходу, по наитию, – сценария-то нет. С первой же картины я не только «сам себе режиссер, но и сам себе сценарист». Дорида Семеновна внимательно слушает мои соображения, охотно подхватывает, стараясь помочь общему делу:

– Рустам Бекарович, я вас поняла. Будем беседовать за накрытым столом, я угощу вас и Ларису Павловну настоящими бурятскими позами. Кстати, у вас будет возможность оценить, я действительно хорошо умею их готовить. Горячие, сочные. Бульон так и брызжет из них…

– Хорошо, Дорида Семеновна. И неплохо бы надеть вам что-нибудь национальное – платье, халат. Не фольклорное, но желательно красивое. Фильм-то у нас цветной. Теперь квартира, интерьер. Она у вас однокомнатная?

– Да. Мы на очереди, ждем…

Чтобы доказать зарубежному зрителю, что уровень жизни в СССР высокий и наши люди живут в благоустроенных современных домах, пришлось изощряться: единственную комнату, обогатив ее мебелью соседей, сняли из прихожей как гостиную. Прихожую с помощью зеркал и висящих кашпо – как вторую. А в туалете, прикрыв унитаз изящным журнальным столиком с телефоном, повесив коврик и эстамп, исключая боковые стены, соорудили нечто вроде третьей комнаты. Когда показывали готовый фильм Бадиеву, тот удивленно спросил у Похосоева:

– Она что, разве уже получила квартиру?

– Да нет, Александр Александрыч, это же киношники! Это они из однокомнатной трехкомнатную соорудили!..

– Как это?

– Они могут! Они все могут. Киношники, – одно слово!

– Ну вот! Что ж ты от меня ждешь? Пусть они и тебе сделают, хоть пятикомнатную!..

– Я понял вас, Александр Александрович, – улыбнулся он.

– Ну вот и хорошо, – Бадиев бросил строгий взгляд на Похосоева.

Тот удивленно, с тревогой посмотрел на меня. Будто я виноват в чем-то… Вот ерунда! При чем тут кино? По-моему, один из них не понял другого…

По окончании съемок новеллы о главном инженере авиазавода, Сыреновой Дориде Семеновне, предстояло разработать сюжет о чабане-буряте. В обкоме знакомили меня с биографиями, показывали фото, но ничего интересного, да еще для зарубежного зрителя, откровенно говоря, не было. В основном, не подходили внешне: буряты-то итак все узкоглазые, – а тут глаз совсем не видно! Вместо носа – пуговица. Какая-то во всем облике неопрятность – вся жизнь в степи.

Обком подбирал героев по их показателям: сколько овец в отаре, какой получил приплод, сколько сдал овчин, мяса, шерсти и т. д. А нам нужны герои, по возможности, фотогеничные, современные, а не анкеты с цифрами достижений – чтобы интересно было зарубежному зрителю и смотреть, и слушать, чтобы своей внешностью, обликом наши герои-буряты, представители прежде вымирающего народа, могли представлять современную Бурятию, «агитировать за советскую власть».

Решили вылететь на вертолете к пастбищам и знакомиться с людьми лично; с нами полетел консультант от обкома. Ну ничего не нашли, даже близко!.. Какая там фотогеничность, даже говорить не хочется! Эти люди родились в степи, всю жизнь в юртах, в пыли. Специфика овцеводства такова, что с ранней весны до осени чабаны с тысячными отарами овец кочуют с места на место. Животные выедают в степи всю траву, что вынуждает пастухов двигаться все дальше и дальше, даже в горы, на сочные долины. Конечно, тут ни кино, ни телевидения, ни газет, ни даже воды в достатке нет, – только отары да степь. Не за что уцепиться, чтобы показать быт современного человека, а из убогости кочевья достойный сюжет не построишь.

Летим. Летим еще к одному чабану… Консультант, завотделом сельского хозяйства Раднев говорит:

– Вот сейчас подлетим к стойбищу одного интересного чабана, может, подойдет? Своеобразный мужик, лет сорока. Жена молодая, детишки. Выписал себе «Волгу»… Вот-вот, смотрите, его пастбище! «Волгу» белую видите?.. Интересный случай: чабаны – богатые люди и капризные. Захотел он иметь белую «Волгу» и написал в обком: «Хочу купить “белуволгу”. Денег однака в еттом году много… Пажалста». Денег у них действительно много, всё, что захотят, им и привозят, только закажи. Директива партии такая есть. До революции-то – сами знаете: и сифилис, и трахома. Какой-то английский путешественник писал про Бурятию: «Дикий край. Сюда никогда не дойдет цивилизация…» Так вот, прислали ему машину на вертолете. Привезли. Залили бензин, завели; показали, как с места тронуться, как остановить. Степь широка – риска никакого, катайся, раз захотел. Он сел и поехал. Круг сделать не успел, заехал в яму. Остановился, вылез и говорит: «Однака на кой хрен мне етта «Волга»! На нем за бараном погонисься – и обратно не вернесься!» – Раднев со смаком передавал колорит речи. – И бросил «Волгу»-то! Вот несколько лет тут и стоит етта «Волга» – белая. А кому она нужна, как ее вывезешь? А ему нужна, твердит: «Однака етта моя «Волга»!..» А вон его юрта, дети бегают. Во-о-н и сам вышел на звук вертолета. Он понимает, без особых дел вертолет к нему не прилетит. В юрту ушел переодеваться, сейчас выйдет.