Звёздный огонь - Наталия Осояну

— Всё-то он просчитал, — пробормотал Умберто с легкой досадой. — Ну и хорошо. Я вас обоих буду охранять.

— От кого? — простодушно спросил мальчик. — Мы же не в порт пойдем, а куда-нибудь в торговые ряды, где всякие лавки-магазинчики. Сам видел — там народу полно, стражи чуть ли не на каждом углу стоят. И…

Он вдруг замолчал, уставившись на дверь банковской конторы, и расплылся в улыбке. Умберто оглянулся: Орвель и его гости прощались у порога, соревнуясь в умении говорить комплименты. Изумление юнги было вполне понятным, Умберто и сам испытал нечто похожее, когда утром увидел целительницу: девушка преобразилась едва ли не больше, чем оборотень-пересмешник. Купленное, должно быть, ещё в Кааме платье — черное с огненно-красными цветами — превосходно сидело на её изящной фигурке; заколотая брошью накидка из красного кружева придавала бледному лицу румянец, а волосы удерживал на затылке гребень, украшенный россыпью мелких красноватых камней. Она была очень хороша собой.

Вот обмен любезностями завершился, и Крейн взял свою «родственницу» под руку…

«Не Крейн, а Хаген, — поправил себя Умберто. — Оборотень с его лицом, но не он сам!» Это была всего лишь игра, театр, подмостками которого стала вся Эверра, а зрителями — горожане. На симпатичную пару заглядывались прохожие, не в силах скрыть любопытства, и некоторые улыбались восхищенно: эти двое, молодые, красивые и богатые, казались воплощением мечты о счастье. Умберто почудилась некая злая ирония судьбы в том, что это «счастье» на самом деле было сплошным притворством.

Но если бы на месте оборотня и впрямь был Кристобаль Крейн?..

Марко Эсте негромко сказал что-то своей «родственнице», а потом наклонился и по-братски поцеловал её в щечку. «Интере-есно, — подумал Умберто с мрачной ухмылкой. — Неужели капитан ему это разрешил?» Так или иначе, нахального пересмешника не ударило молнией и не обратило в пепел. Эсме произошедшее ничуть не смутило; она пожелала шкиперу удачного дня и рукой, затянутой в перчатку, махнула Кузнечику, который тотчас же сорвался с места. Вдвоем они пошли вверх по улице, Эсме — на шаг впереди. Хозяйка и слуга, всё верно.

Умберто остался незамеченным.

…Догнать, остановить. Он сжал кулаки. Сегодня Крейн не следит за ними, сегодня можно всё, что захочешь. Разве он не мечтал поговорить с ней по душам, наедине — так, чтобы никто не слышал. Так вот он, шанс!..

— Куда это ты собрался? — спросил знакомый голос. «Будь ты проклят!» — мысленно взвыл моряк и повернулся к своему капитану. Он сам себе казался псом, спешащим на зов хозяина, только вот был ли этот пес верным?..

Эсме махнула Кузнечику рукой и, когда он поравнялся с нею, спросила:

— Надеюсь, ты вчера выполнил мою просьбу?

— Я видел три вывески, — ответил он. — Идем? Первая тут, рядом.

— Да, конечно… — сказала целительница, но отчего-то сама идти медлила. На её лице отражались сомнения, и Кузнечик догадывался, что могло стать их причиной: страх вызвать недовольство Крейна боролся с желанием выполнить задуманное. Только вот он понятия не имел, зачем Эсме понадобилось разыскивать в Эверре собратьев по ремеслу. «Помоги мне, — попросила она накануне, когда „Невеста ветра“ причалила. — Разведай, где здесь живут целители. Это очень важно!»

— Не боишься, что капитан рассердится?

— Рассердится? О-о, да он будет в бешенстве! — Эсме криво улыбнулась. — Возвращайся обратно, а то и тебе достанется…

— Глупости! — сердито фыркнул юнга. — Знаешь, что он мне сказал сегодня утром? «Тенью за ней ходи, не мешай, не перечь, но смотри в оба и если вдруг увидишь что-то странное — бегом за помощью!» — Длинную фразу он протараторил на выдохе и закашлялся, а когда вновь обрел дар речи, прибавил: — Вот если я тебя брошу, тогда мне точно попадет.

— Можно подумать, случись и впрямь что-нибудь плохое, ты успеешь добежать до пристани, — заметила целительница и насторожилась, заметив его изменившийся взгляд. — Погоди-ка… меня что, охраняют?

Кузнечик тяжело вздохнул и признался: да, так оно и было. Эсме попыталась разузнать подробности, но тут мальчишка вспомнил о своем знаменитом упрямстве и сделался нем как рыба, так что ей пришлось отступить. Кузнечик незаметно перевел дух.

— Ладно, идем… — сказала она с напускным равнодушием. Юнга почувствовал, что надо лишь немного подождать, и он узнает причину, из-за которой рассудительная и спокойная Эсме решилась на авантюру — о, это должно было быть что-то из ряда вон выходящее! Они прошли едва ли шагов тридцать, и целительница начала говорить — вполголоса, не глядя на своего юного собеседника и не ожидая от него ответных слов.

— Со мной происходит что-то странное, Кузнечик, и ты это должен понимать лучше других. Не забыл, что случилось наутро после нашей встречи со Стражами? А как Пьетро сломал ногу, когда мы возвращались из Ямаоки, припоминаешь?

Он помнил. Последнее происшествие было из числа глупейших случайностей: как-то ночью об оставленный на палубе ящик споткнулся вахтенный матрос, и нога его громко хрустнула. Рядом были только сам Кузнечик и Джа-Джинни — крылан-то и послал оторопевшего юнгу за целительницей.

Но когда Эсме прикоснулась к матросу, который лежал, запрокинув голову, и стонал от боли, произошла странная вещь: кожа на поврежденной ноге мгновенно покрылась волдырями, словно кто-то вылил на бедолагу Пьетро ведро кипятка. Волдыри эти на глазах делались всё больше и глубже, пока Эсме не опомнилась. Пьетро, к счастью, ничего не понял — он не увидел жуткого зрелища, а боль принял как должное. Джа-Джинни и Кузнечик решили никому не рассказывать о случившемся: быть может, подумали они, целительница просто устала? Конечно же, обо всем узнал капитан — все трое на следующий день чувствовали его внимательный взгляд, — но и он предпочел молчать.

Донельзя смущенная Эсме не пыталась оправдываться…

— Но ведь это был единственный случай! — сказал Кузнечик. Девушка покачала головой и проговорила дрогнувшим голосом:

— Я всё время чувствую в себе темную силу, которая пробудилась там, на острове… — Тонкая рука поднялась, отыскала под одеждой медальон — память о том странном и страшном дне, когда все они соприкоснулись ненадолго с древней эпохой, полной великой магии. — Ты хоть понимаешь, что мой дар опасен? Одно из двух: или Велин не успел меня научить всему, или он и сам не знал, что такое бывает. Я должна посоветоваться с кем-то опытным, умелым! И ты меня не остановишь.

Юнга вздохнул, развел руками — дескать, я бы и не смог. Кузнечик и впрямь не чувствовал в себе достаточной силы для того, чтобы противиться решению Эсме, но зато ощутил желание помочь, хоть отчасти вернуть долг, оставшийся с того самого дня, когда он бросился навстречу черной стреле, заплатив за жизнь Кристобаля Крейна собственным голосом — последним, что оставалось у него от прошлой жизни.