Том 22. Избранные дневники 1895-1910 - Лев Толстой

17 января. Пропустил. Был целый день в мрачном духе, приехал Булгаков с письмом и поручениями Черткова. Ничего не мог делать. Ездил со всеми детьми по Засеке. Марья Александровна, Буланже.

18 января. Еще мрачнее. Обидел тульскую попрошайку. Кроме писем написал кое-как дней 8 или 9 и переговорил с Булгаковым. Хорошо только одно: что я сам себе гадок и противен, и знаю, что того и стою. Теперь 5-й час. Вечером ничего особенного.

19 января. Встал бодрее. Гуляя, думал о том, что хорошо бы было завести опять школу: передавать то, что знаю о вере, и самому себя проверять. Потом письма малоинтересные, и недурно сделал дни до 20-го*. Ездил с Таней, Сашей и детьми на свой круг по Засеке. Была трогательная дама из Севастополя. Я не дурно говорил с ней, сказал, что мог. Теперь 5-й час.

Вечер как обыкновенно. Немного занялся «На каждый день».

21 января. Проснулся с странным чувством, ничего не помню, так что не узнал детей. Болела голова и большая слабость. Ничего не мог делать, но думалось хорошо о близкой смерти и кое-что записал. Были три Бул: — гаков, — ыгин, — анже. Много спал и нынче.

22 января немного получше, по крайней мере, память возвратилась. Была жалкая девушка и Андрюша. Читал интересные письма и многие ответил. Особенно одно замечательное, несмотря на ужасающую безграмотность, глубиной и серьезностью мысли человека, явно отрицающего уже все, вследствие явно ложных религиозных утверждений, принятых им прежде. Иду обедать.

Вечером чувствовал себя лучше. Немного поправлял «На каждый день».

23 января. […] Взялся за «На каждый день», немного поработал. Но чем больше занимаюсь этим, тем это все дело мне противнее. Надо скорее освободиться, признав то, что все это глупо и ненужно. Чувствую себя и телесно и духовно хорошо. Иду обедать. После обеда работал над опротивевшим мне «На каждый день». Винт.

24 января. Спал мало. Записал кое-что в постели. Написал письма. Потом немного «На каждый день». Ходил и утром и в полдень. Думал хорошо о «настоящем». Еще не готово. Записать:

[…] 3) Думал о том, что какая бы хорошая, нужная и великой важности работа была бы — народный самоучитель, с правильным распределением знаний по их важности и нужности.

25 января. Был вчера Илюша. Слава богу, было с ним хорошо. Они становятся жалки мне. Нельзя требовать того, чего нет. Утро как обыкновенно: письма. А писать ничего не могу. И хочется, но нет упорства, сосредоточенности. Особенно живо думал о жизни вневременной в настоящем, посвященной одной любви. Кое-что из этой мысли отзывается и на жизни. 4-й час, иду гулять. На душе хорошо, но так же гадок сам себе, чему не могу не быть рад.

Вечером пришли Булгаков и милый Скипетров, и хорошо беседовали. Буланже читал очень хорошую работу о Будде. Приехал Сережа. Вечер, как обыкновенно. На душе хорошо.

26 января. Встал рано. Гулял.

[…] Занимался «На каждый день». Ездил верхом. Во время обеда приехал Сергеенко с граммофоном. Мне было неприятно. Да, забыл: были интересные письма. Потом Андрюша с женой. Я держался без усилия хорошо, любовно с ними. Целый вечер граммофон.

27 и 28 января. Спал хорошо. Ходил гулять. Сажусь за кофе и письма. Поправлял «На каждый день». Почти кончил. Очень недоволен. Вчера, кажется, было письмо от Черткова с исправлением «Сна». Как хорошо! Ездил с Душаном. Хорошие, как всегда, письма. Буланже, хорошая мысль о самоучителе, но надо подумать*. Вечер, как обыкновенно. Софья Андреевна уехала в Москву. Слава богу, хорошо.

30 января. Утром встретил на гулянье Шанкс. Начал по письму Ивана Ивановича переделывать «На каждый день». Хорошо работал. Письма малоинтересные. Приехали Граубергер и Токарев. Токарев — молоканин свободный. Хорошо говорил с ним. Ездил с Душаном. Вечером Долгоруков с библиотекой*. Ложусь, 12 часов.

31 января. Утром Поша. Все такой же серьезный, простой, добрый. Приехали корреспондент и фотограф. Я начал новую работу для книжечек «На каждый день» и сделал первую: «О вере»*. Потом надо было идти в библиотеку. Все очень выдуманно, ненужно и фальшиво. Речь Долгорукова, мужики, фотография. […]

1 февраля. Хорошо сплю, бодро встал, но поздно. Думал что-то не совсем до конца, но очень важное и хорошее. Постараюсь вспомнить. Письма. Потом начал февраль до 19-го*. Ходил пешком. Нехорошо обошелся с женой убийцы. Спал. Иду обедать. Вечер, как всегда. Не помню.

5 февраля. Много спал. Лучше. […] Заходил к Душану в лечебную. Завидно. Сделал кое-как 5-ую книжку: «Любовь». Ходил пешком. Очень занимает мысль высказать свою боль о жизни. К стыду, было неприятно письмо курсистки о «переведенном имуществе»*. Иду обедать.

Пропустил два дня. Нынче 8 февраля. Третьего дня не помню. Знаю, что написал 6-ю книжку. Вчера был Шмельков из Кавказа. Религиозный человек. Был Булыгин. Трогательное письмо от Фельтена. Нездоровится, но написал 7-ую книжку; кажется, будет хорошо. Нынче написал 8-ю. Будто бы моя статья очень глупая*. С Сашей объяснение, трогательное. Сейчас приехал от Марьи Александровны, ложусь перед обедом.

Опять пропустил два дня. Нынче 11 февраля. Знаю только то, что за эти два дня был в дурном духе. Но все-таки работал и оба дня писал, и нынче даже сделал 2 дня. Был 3-го дня Буланже. Надо написать ему предисловие к Будде. И еще много кое-чего нужно. Главное же, все сильнее и сильнее просится наружу то страдание от грехов людских, — моих в том числе, — разделяющих и мучающих людей. Нынче яснее всего думал об этом виде «Записок лакея». Как могло бы быть хорошо!* Перечитывал Достоевского, — не то*.

В доме все больны: Дорик, маленькая Танечка и Саша. Привет от d’Estournel’я, моя искалеченная статья и ругательные письма. Софья Андреевна едет в Москву.

[…] Софья Андреевна уехала. Я говорил ей вчера о моем желании и неприятности за то, что «Книги для чтения» продаются дорого; она стала говорить, что у нее ничего не останется, и решительно отказала. […]

12 февраля 1910. Ночь очень нездоровилось. Болел бок. Изжога и кашель. Мало спал. Погода дурная, ветер, немного походил, написал плохо письмо для Буланже о Будде*. Исправил кое-как одну книжечку и написал — составил 13-ую. Много писем и очень интересных. Ответил несколько. Не выходил перед сном, заснул, и вот иду обедать. На душе хорошо. Очень жалкий был бродячий мальчик из типографии, сосланный. Вечером написал еще шесть писем. Болело горло, но очень хорошо. Саше лучше.

[15 февраля. ] Встал не рано. Написал письмо Хирьякову. Приходил рабочий, желающий сесть на землю. Хочет влиять на людей. Вчера был хороший разговор с Булгаковым об ожидающем его призыве. Перечитал малоинтересные письма, сажусь за работу. Записать:

1) Мне дурно жить потому, что жизнь дурна. Жизнь дурна потому, что люди, мы, живем дурно. Если бы мы, люди, жили хорошо, жизнь была бы хорошая, и мне было бы не дурно жить. В числе людей есмь я. И если я и не могу всех людей заставить жить хорошо, — я могу сделать это с собой и этим хотя немного улучшить жизнь людей и свою. Подтверждает такое рассуждение в особенности то, что если бы все люди усвоили это рассуждение, а рассуждение это неотразимо справедливо, то и для меня, и для всех людей жизнь была бы хороша. […]

16 февраля. […] Был Буланже. Недоволен моей статьей. Немного тяжело, не имея никаких практических интересов, иметь сношения с людьми, руководимыми преимущественно этими интересами. […]

[17 февраля. ] Жив. Получил трогательное письмо от киевского студента, уговаривающее меня уйти из дому в бедность*. Здоровье лучше. Все утро поправлял письмо о Будде и отвечал письма. Саше не лучше. Креплюсь. Сейчас 6-й час. Немного походил и поспал. Вечером тоже занимался. И все неясно распределение.

18 февраля. Не мог заснуть до 3-го часа. Нынче с утра писал книжечки «О жизни». И все путаюсь в распределении. Мало интересных писем. Да, немного поправил статью о Будде. Немного походил. Саше лучше, но не перестаю бояться. Что-то очень нужное думал, стараюсь вспомнить. Теперь 12-й час, ложусь.

19 февраля. Пишу слабый, перед сном. Усердно составлял книжки. Ездил верхом. Миташа. Не могу преодолеть недоброго чувства… Был у Марьи Александровны.

[20 февраля. ]Саша мила, хороша и тем более страшна в дурные минуты — не ее, а мои. Жив. Все усердно работаю над книжечками. Кончил 28. «О настоящем», мне нравится. Письмо от Черткова. Датский еврей, очень интересный. Ездил верхом с Душаном. Потом Гольденблат. Немного поправил письмо Поссе. Ложусь спать. Саше совсем лучше — хорошо.