Христианские древности: Введение в сравнительное изучение - Леонид Беляев

С 1983 г. Раймон Брюле начал систематические раскопки у ц. Сен-Брис, что сразу изменило представления о месте, в котором совершено погребение, и о его ритуале. (Brulet, 1992 и другие работы). Оказалось, во-первых, что церковь датируется периодом после V в. Во-вторых, что могила лежит в центре кладбища, но не старого римского, а нового — франкского, древнейшие захоронения которого отнесены к 450–525 гг. Осталось неясным, положила могила короля начало некрополю, существовавшему до VII в. включительно, или «вписалась» в него.6 В 20 м от гробницы короля нашли три отдельных углубления в скальном грунте. Там лежали целые, нерасчлененные скелеты дюжины коней, принесенных в жертву. Радиокарбонная дата подтвердила близость их с могилой короля по времени (кроме того, врезанное в захоронение коней позднее погребение датируется VI в.). Такая «гекатомба» — уникальный случай на франкских кладбищах, обычно рядом с воином хоронили одного коня. Мы уже говорили, что письменных свидетельств крещения Хильдерика нет, что как будто подтверждает обряд. И все же некоторые ученые настаивают на более осторожном подходе. По мнению Эдварда Джеймса, одного из наиболее авторитетных исследователей древностей франков, данные археологии не позволяют говорить о погребенном как несомненном язычнике. (James, 1992).

Конечно, массовое жертвоприношение — разительный аргумент в пользу «язычества». Но увязка могилы Хильдерика и рвов с лошадьми (V–VI вв.) топографически и хронологически не вполне надежна. Если над королем был насыпан курган — почему он, подобно многим другим, не ограблен в древности? Считают, что сам Хильдерик погребен с оружием и боевым конем, поскольку богато украшенная «лошадиная голова» упомянута в описании. Но полной уверенности и тут нет. Рисунки Шиффле, охватившие все артефакты, не показывают никаких следов конской упряжи.7

Одно можно сказать определенно: в погребении Хильдерика «варварское» перемешано с «римским». Типичное для варвара имя сочетается на печати с латинским титулом «rex» (то есть глава союзной армии христианского уже Рима). Волосы на «портрете», по традиции франкских вождей, длинные — но панцирь и палюдамент римские. Погребение совершено во вполне «римском» месте, за чертой города близ дороги (скоро среди могил поднимется часовня, а позже церковь в честь св. Бриса, первого после Мартина епископа г. Турне, одного из святых заступников династии Меровингов). Наконец, в Турне трудно видеть какой-то языческий центр или столицу королевства Хильдерика: лишь некоторые короли выбирали место погребения заранее, многих же хоронили там, где их настигла смерть. (James, 1988). С точки зрения археологии языческие верования Хильдерика пока остаются недоказанными.

«Мы знаем достаточно о предвзятости суждений Григория Турского, чтобы поставить под сомнение его ярлык с надписью “язычник”», — такими словами заканчивает статью о погребении Хильдерика Э.Джеймс. Конечно, его работа — прежде всего эксперимент по проверке надежности определения языческих и христианских древностей и аргументы приведены не для доказательства того, что Хильдерик был крещен. Но, вслед за Джеймсом, мы должны видеть два препятствия, с которыми приходится иметь дело при исследовании древностей переходного периода от язычества к христианству в Европе. Первое — сложность и запутанность реальной исторической обстановки, когда политические, экономические, социальные соображения заставляли ряд племен и ранних государственных образований принимать крещение «условно», иногда подтверждая приверженность ему, но подчас оказываясь весьма нестойкими и непоследовательными христианами. Второе — неполнота самих древностей, попадающих в руки исследователя, и несовершенство методов анализа. В результате комплексы, воспринимаемые как нехристианские, имеют тенденцию к переатрибуции их крещеным сообществам, а предметы явно христианского происхождения часто приходится рассматривать как включенные в языческий контекст. Все сказанное весьма наглядно проявляется при изучении королевских погребений франков-христиан.

Королевские погребения у франков

Сколько всего известно к настоящему времени погребений франков из королевского рода Меровингов, в точности сказать трудно. Еще до находки в Турне, при работах в хоре базилики ц. Сен-Жермен-де-Пре в Париже в 1645 г. открыли сразу несколько могил — весьма вероятно, действительно королевских. Кроме саркофагов, были найдены могильные камни и изваяния, но их описание появилось лишь в 1724 г. (Bouillart, 1724, 251–253; Perin, 1980, 8–9). Поскольку открытие погребения Хильдерика I и публикация Шиффле показали, что средневековые воры оставили кое-что собратьям века Просвещения, многие бросились искать «сокровища» в заброшенных склепах с целью наживы. Поэтому в 1656 г. в Сен-Жермен были вновь вскрыты те же (или другие?) могилы, и процесс ограбления, начатый в средневековье, продолжился в XVII веке. Ученый-бенедиктинец Бернар де Монфокон (1655–1741), публикуя в 1729 г. материалы Сен-Жермен-де-Пре, рассказал, что саркофаги, невредимые в 1645 г., оказались к 1656 г. ограбленными.8

На одном из костяков была одежда и головная повязка с золотой нитью, а пряжки пояса и обуви — из серебра. Поскольку саркофаг имел надпись-граффити: CHILDER REX, его охотно атрибутировали Хильде-рику 11. Рядом была и другая гробница с шитыми золотом одеждами, которую приписали Батильде (Belechildis), юной королеве, убитой в 675 г. вместе с королем. Все было бы хорошо и складно — но дело в том, что инвентарь первого погребения тоже скорее женский и имеет массу аналогов! Так что явно незаурядные погребения могли принадлежать совершенно другим людям.9

Существует иная точка зрения, усваивающая два ненарушенных погребения не Хильдерику и Батильде, а Хильдеберту I (поскольку именно он в 558 г. основал храм Сен-Жермен-де-Пре как свою усыпальницу) и его жене Ультраготе. В XVII в. здесь, в королевском аббатстве, память о расположении погребений Меровингов еще сохранялась. Надпись-граффити, в кратчайшей форме упоминающая имя и королевское достоинство погребенного: «Хильдер(…) король» заставляет задуматься, не имеем ли мы дело с переносившимся захоронением. И перенос, и маркировка саркофагов случались в средневековье, если нужно было построить новый храм на месте старого, при трансляции священных мощей или по другим причинам; краткие пометки на крышках саркофагов— типичный признак сдвинутых со своего места погребений.1

Удивительные совпадения преследуют открытие погребений знатных франков: три другие могилы, считающиеся королевскими, нашли почти одновременно, но только через 300 лет (1959) под полами европейских соборов: два в Кельнском, одно — в Сен-Дени. (Werner, 1964; Doppelfeld, Weyers, 1980). Кельнские погребения (женщина и мальчик) совершены во второй четверти VI в., через 1–2 поколения после крещения Хлодвига, в полуподземном мавзолее, встроенном в атриум ранее существовавшего собора. Можно не сомневаться, что они принадлежат христианам. Женщина (ок. 30 лет) лежала в гробу в одном конце каменного склепа, в другом его конце располагался инвентарь — сосуды из керамики, стекла и бронзы, вероятно, с едой и напитками. На покойной были роскошные украшения (золотой обруч для волос, застежки, коробочка с амулетами и др.). Деление инвентаря, видимо, символично — вне гроба, на периферии склепа, располагают вещи, представляющие рудимент старого ритуала; им суждено вообще исчезнуть по мере развития христианского обряда. Личные же ценности — принадлежности костюма — останутся еще по крайней мере на столетие, пока в конце концов все это не заменит средневековый саван. Ранний вариант такого обряда у франков распространился как раз в начале VI в., с первого поколения, принявшего христианство, поэтому нельзя считать, что перед нами рудимент языческих верований. Это скорее общий признак, свойственный и христианам и язычникам на стадии раннего государства.11

Находка в аббатстве Сен-Дени получила название «погребение Ар-негунды», поскольку на пальце покойной имелось кольцо с надписью, прочтенной как ARNEGUND, и монограммой, расшифрованной как «Regina» (без печатки). Антропологи установили возраст умершей (ок. 45 лет) и вычислили дату погребения (ок. 570). В результате его приписали третьей жене короля Хлотаря I (511–561). 2

Однако в такую датировку (а, следовательно, и атрибуцию) поверили не все. Уилсон рекомендовал читать ARNEGUNDIS, без титула «королева», поскольку ни одна монограмма того времени вообще не раскрывалась как титул, только как имя. (Wilson, 1964). Кроме того, у археологов возникли сомнения в дате: ее принятие влекло пересмотр прежней хронологии украшений, которые датировали погребение гораздо более Поздним периодом, первой половиной VII в. Сторонники старой интерпретации ответили попытками «исправить» дату, пересмотрев анализ антропологических материалов и указав на их плохое состояние; в итоге сдвинули к 590 г. (при возрасте около 80 лет). Перэн, сперва очень сомневавшийся в дате и атрибуции, в конце концов включил их в авторитетный «Атлас раннехристианских памятников Франции». (Naissance, 1991). С точки зрения источниковедческой ясно, однако, что идентификация «королевы Арнегунды» основана лишь на чтении монограммы и вере в то, что надпись на перстне отмечает королевский титул ее носителя, а не, например, имя подарившего. Не будь в погребении злополучного кольца, его несомненно датировали бы ок. 625 г. Среди более поздних франкских погребений называют не столь известные, но явно близкие по типу к королевским.13