Лорды Белого замка - Элизабет Чедвик

– Значит, надо спешить.

Фульк вывел серую кобылу обратно на дорогу и погнал ее рысью: если в результате этой случайной встречи за беглецами отправят погоню, надо постараться ускакать как можно дальше.

Глава 23

Уже опустились сумерки, когда Фицуорин и его товарищи очутились под пологом огромного Андреадсвальдского леса, а когда они добрались до места, где Фульк оставил свой отряд, было уже темно. Андреадсвальд простирался от предместий Кентербери на запад к Чичестеру. Большую часть территории занимал огромный лесной массив, и немногочисленное население этого края жило по жестким лесным законам, установленным нормандскими и анжуйскими королями, которые ревниво относились к своим охотничьим привилегиям. Всем собакам, чтобы не гонялись за дичью, нужно было удалить из передних лап три когтя, а любой человек, пойманный с поличным возле убитого оленя, подлежал повешению. Королевских лесничих, которые должны были выявлять злоумышленников, боялись и ненавидели. Никто не стал бы им докладывать, что в округе появились разбойники. Люди Фицуорина чувствовали себя тут настолько в безопасности, что развели костер, дабы приготовить еду и согреться. Но Фульк приказал затоптать огонь и быть готовыми немедленно тронуться в путь, если возникнет необходимость.

– Господи, да ясно же, что преследователи не станут врываться сюда на опушку, чтобы захватить нас! – возразил Уильям, хотя приказу повиновался. – Только полный идиот затеет стычку ночью в чаще леса.

– Согласен, – коротко ответил Фульк. – Но я бы на их месте пошел на запах дыма и звук голосов, чтобы найти костер. А потом бы затаился, переждал ночь и нанес удар на рассвете.

Фулька порой удивляло, что Уильям никак не научится видеть дальше собственного носа.

– Ладно, – примирительно сказал он, видя, как брат покраснел от стыда, – расскажи лучше, что ты там приготовил. Пахнет вкусно, а у меня от голода желудок уже к спине приклеился, да и у моей дорогой жены, подозреваю, тоже.

– У твоей жены? – удивленно протянул Уильям.

Фульк тем временем выпрыгнул из седла, сунул брату в руки поводья и начал осторожно снимать Мод. Фульк почувствовал ее гибкое тело под складками шерстяного платья – эх, сорвать бы его сейчас! Он до сих пор до конца не мог поверить, что Мод теперь его жена.

– Нас обвенчал архиепископ, в присутствии ее отца, а Жан с Барбеттой выступили в качестве свидетелей, – пояснил Фульк.

– Причем проделали мы все это под самым носом у короля Иоанна, – лукаво прибавила Мод и шагнула к Уильяму, чтобы поцеловать его в щеку. – Я была единственным ребенком в семье, а теперь придется привыкать к тому, что у меня появилась целая куча братьев.

Уильям, судя по виду, был сконфужен, но все же смог отвесить приличествующий случаю поклон.

– А у нас никогда не было сестры, – сказал он, и его карие глаза тут же просияли. – Ты ведь умеешь штопать одежду, да?

Мод рассмеялась:

– Но только не прямо сейчас: я голодна, как медведь, и сзади все болит, будто там зерно молотили! – Она потерла ягодицы и быстро пояснила, видя, как брови Уильяма поползли вверх к пробору: – Седлом натерла!

– Ну да, ясно. Так бывает, если переусердствуешь, – кивнул он и ловко увернулся от оплеухи Фулька.

Остальные братья тоже поприветствовали нового члена семьи, а потом последовали поздравления от всего отряда. Фулька с жаром хлопали по спине, щедро отпуская фривольные замечания. Он великодушно выслушивал их, лишь слегка испытывая неловкость: неизвестно, как воспримет Мод грубоватые шутки его солдат. Ведь она как-никак раньше была невесткой архиепископа Кентерберийского, да и Теобальд в последние годы склонялся к монашеской жизни. Здесь же все мужчины были молодыми холостяками, а женская часть лагеря состояла из четырех «прачек», чья мораль столь же поистерлась, как и многочисленные рубашки и штаны, которые они били о камни в ручьях.

Мод, однако, выглядела невозмутимо. Она съела огромную миску рагу из зайца, заедая его таким количеством хлеба, что впору здоровенному мужчине. Фульк с удивлением оглядел ее стройную фигурку и поинтересовался, не полые ли у нее ноги.

– Я же говорила, что страшно голодна, – пояснила она и изящно, как кошка, облизнула пальчики.

– Ладно, позабочусь, чтобы специально для тебя навьючили припасами еще одного пони, – усмехнулся Фульк. – Вот уж не думал, что женился на такой обжоре!

– Ну, положим, ты еще много чего обо мне не знаешь, – ответила Мод и бросила на Фулька такой взгляд, что у того перехватило дыхание.

– Но намереваюсь в самое ближайшее время выяснить! – парировал он.

Внезапно воздух между ними стал напряженным, как в центре грозового облака. Взгляды новобрачных встретились, и между ними, казалось, проскакивали искры. Мод облизнула последний палец, а потом губы. Фульк, движимый одной лишь страстью, с трудом боролся с желанием схватить жену за руку, утащить в темноту леса и немедленно овладеть ею. Одна минута, две – больше не потребовалось бы. Он был тверд, как кость, и по ее расширенным зрачкам понимал, что она влажна, как мед.

Все испортил Уильям, который подсел к ним на увитый плющом ствол и поставил рядом свой фонарь с огромной свечой. До этого их ужин освещался лишь светом маленького фонарика. Уильям продемонстрировал Мод льняные шоссы: на одном из коленей зияла треугольная прореха.

– Теперь, когда ты хорошенько подкрепилась, сможешь поставить мне заплату? – поинтересовался он.

Фульк не знал, сердиться на Уильяма за это его вторжение или же, напротив, вздохнуть с облегчением.

– Ты прекрасно можешь сделать все сам или попроси какую-нибудь прачку, – с раздражением сказал он.

Уильям обезоруживающе улыбнулся:

– У наших девушек-прачек и так слишком много работы… да к тому же они посторонние. Эти шоссы сшила мне мать. Я хочу, чтобы стежки на них делала другая женщина из нашей семьи. – Он умоляюще посмотрел на Мод.

– Я не слишком умелая швея, тем более если придется работать при таком освещении, – засмеялась она, но, тронутая словами Уильяма, приняла из его рук шоссы и иголку с ниткой, которые он поспешно вытащил из сумки.

– Горазд ты придумывать оправдания, братец… – проворчал Фульк.

– Это правда, – развел руками Уильям. При свете свечи в его лице, казалось, смешивались черты лесного фавна и потерявшегося ребенка. – Ты думаешь, я такой беспечный и буйный и живу исключительно ради приключений, да? Отчасти это так, но какая-то часть моего сердца помнит и добрые старые времена. Когда самым бурным событием в жизни была охота или когда мама садилась у окна с шить ем и рассказывала нам сказки о драконах и кладах.