Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принимал ли Андропова за "своего" Имре Надь? Скорее всего, он знал о подрывной роли советского посла против него лично, но в те дни, когда их встречи стали почти регулярными, иногда по нескольку раз в день, и когда с еще большей частотой в сердце этого трагического премьера Венгрии сменялись надежда и отчаяние, он предпочитал верить Андропову, даже если догадывался, что тот его обманывает, — предпочитал лучше быть обманутым, чем заглянуть безнадежной правде в глаза. Никто не знает, о чем они беседовали с глазу на глаз в течение нескольких часов кряду в ту их знаменательную встречу, которая одновременно положила и конец опале Имре Надя, и начало Венгерской революции.
24 октября в 8 часов 13 минут радио Будапешта сообщило о назначении Имре Надя премьер-министром, а еще через полчаса новый руководитель страны объявил в стране военное положение, пытаясь ввести анархию революции в русло законности и порядка. Увы, было уже поздно — слишком долго сдерживаемые события, словно нагоняя упущенное, развивались стихийно и неудержимо.
Накануне по всему Будапешту прокатилась волна демонстраций: "Имре Надя в правительство, Ракоши в Дунай" — единодушное требование разбушевавшейся толпы. Около городского парка демонстранты обвязали стальными тросами шею бронзового Сталина и стащили ненавистную статую с пьедестала, на котором осталась только гигантская пара русских сапог — триумфальный символ позднее проигранной революции. Поваленную статую тирана толпа с улюлюканьем потащила по улицам к Национальному театру — Венгерская революция началась с карнавала, но слишком быстро превратилась в кровавую бойню. Вмешательство советских танков политически перенаправило ее ход: гражданская война перешла в освободительную войну с оккупантами, ее главным лозунгом теперь стал "Русские домой!". Венгерская армия начала переходить на сторону повстанцев.
В 2 часа дня 24 октября советские танки появились на улице Академии перед штаб-квартирой Центрального Комитета. Из танковых люков вылезли два высоких кремлевских гостя — Михаил Суслов и Анастас Микоян. Один — твердолобый сталинист, другой — сторонник десталинизации отражали своей противоречивой парой противоречия среди советских вождей. Оба находились в венгерской столице несколько дней, вникая в ситуацию, участвуя в заседаниях политбюро и правительства, и, будучи прагматиками, все больше склонялись на сторону Имре Надя и его примиренческого реформистского курса. В эти же дни Имре Надь получил одобряющие телеграммы от Гомулки из Варшавы и от Тито из Белграда. Но главный подарок пришел от кремлевских вождей. 30 октября Суслов и Микоян возвратились из Москвы, куда ездили доложить о положении в Венгрии, и привезли в Будапешт Декларацию советского правительства о равенстве и невмешательстве в отношениях между социалистическими странами. На следующий день Имре Надь объявил по радио о начале эвакуации советских войск из Венгрии. Это было полным поражением Андропова, которое продлилось, однако, всего несколько часов.
Уже к вечеру 1 ноября стали поступать первые сообщения о переходе советскими войсками венгерской границы и их движении в глубь страны: танки, грузовики с солдатами и амуницией, бронированные автомобили, артиллерия — все во много раз больше, чем выведено накануне. Рано утром Имре Надь вызвал к себе Андропова и потребовал объяснений: что происходит? Почему советское правительство нарушает собственную декларацию?
А происходило вот что.
Пока Суслов и Микоян разъезжали в танках по Будапешту — по утрам к ЦК либо к парламенту, а ночью возвращаясь в расположение советских войск около аэродрома, — в Москву непрерывным потоком шли депеши от Андропова. Одна тревожнее другой. Об анархии и безвластии, о зверствах черни, об охоте на бывших агентов секретной полиции и массовых случаях линчевания на улицах, об осквернении памятников советским солдатам, об освобождении из тюрем уголовников и возвращении в страну венгерских фашистов — хортистов, о кровавой бане на площади Республики, где погибли совсем еще молоденькие, только что призванные в армию новобранцы и старые партийцы, среди них, действительно, честнейший Имре Мезо, партийный секретарь Будапешта, сторонник Имре Надя, ветеран гражданской войны в Испании и прославленный участник французского Сопротивления. В отсутствие Микояна и Суслова, когда те возвратились в Будапешт с московской Декларацией о равенстве и невмешательстве, Политбюро на основании информации, полученной от Андропова, приняло единодушное решение с помощью военной силы подавить Венгерскую революцию — в Москве ее, естественно, называли "контрреволюцией".
Конечно, было бы неверно приписывать тогдашнее вторжение советских войск в Венгрию исключительно секретным усилиям Андропова. Здесь, несомненно, действовали разные факторы. Вероятно, если б вместо Микояна и Суслова в Будапешт прилетел сам Хрущев (как он прилетал за несколько дней до этого в Варшаву) и лично пообещал Имре Надю не вмешиваться, его слово оказалось бы более весомым, чем обещание Суслова и Микояна, его труднее было бы нарушить. Но все равно и на Хрущева со всех сторон оказывали давление: военные, которые рассматривали Венгрию как западный плацдарм советской империи с наземными и воздушными базами и боялись ее потерять; сатрапы из других восточноевропейских стран, среди которых началась в связи с венгерскими и польскими событиями настоящая паника, и тон антивенгерских статей в бухарестской "Скынтейя" или восточноберлинской "Нойес Дойчланд" был намного резче, чем в "Правде"; наконец, кремлевские сталинисты во главе с Молотовым и Кагановичем, которые требовали возвращения к прежним методам управления империей, и Венгрия была их главным козырем в борьбе против Хрущева: вот, мол, к чему привел его курс на либерализацию. Секретная информация, которая поступала из здания на улице Байза в Будапеште в Кремль в Москве, снабжала необходимыми аргументами московских военных и кремлевских ортодоксов, а опосредованно — и восточноевропейских вождей с их страхом перед цепной реакцией, которая неизбежно должна была последовать вслед за венгерскими событиями, если их вовремя не
