Рукопись, найденная в чемодане - Марк Хелприн

Отношения их были, разумеется, чисто платоническими. На плаву его удерживала череда обворожительных фантазий, подрагивавших в полумертвом сердце. Но даже если я и был способен подмять под себя нянечку-другую, то шансы одержать победу над мисс Дикстайн равнялись почти нулю, а что до секретарши Пайнхэнда, то я даже не знал, имела ли она доступ к его ключам. Сексуальный подход исключался по многим причинам, включая ту, о которой я не дал себе труда упомянуть и которую можно изложить так: хотя я всегда бывал влюблен, это происходило в результате игры слепого случая. Когда бы только я ни задался целью завоевать определенную женщину, за этим неизменно следовало одно только разорение. К тому же я, наконец, боялся, что мисс Дикстайн примется любить меня с таким накалом, что после первой же нашей встречи я превращусь в разбитую мемориальную табличку, указывающую на место, где птичка дала сражение кошке. А это в мои планы не входило.

Затем всплыл следующий набор возможностей – насильственные прорывы и десантные операции, подразумевавшие быстрый натиск, безжалостное подавление сопротивления, применение пластиковой взрывчатки для взрыва двери сейфа и мгновенное исчезновение. К несчастью, эти планы требовали убить мисс Дикстайн или стереть ее память. Поскольку я не желал убивать невинную особу, чтобы узнать, кто убил моих родителей, и поскольку стереть память мисс Дикстайн оказалось бы, вне всякого сомнения, намного тяжелее, чем ее соблазнить, я осознал, что, скорее всего, мне придется прибегнуть к краже. Никто не должен был знать, что я туда входил. Мне нужны были ключи, потому что без них мне пришлось бы повредить замки, после чего мисс Дикстайн, чье внимание я привлек не одним, так другим способом, останется только сообщить полиции мой адрес.

Отсюда – следующее средство: хлороформ. Я мог бы просто ввести всех этих троих в транс на время достаточно долгое, чтобы сделать с их ключей слепки. Да, я мог бы сделать это с мисс Дикстайн, но с остальными это было слишком рискованно. Я бы либо никогда не застал их в одиночестве, либо это заняло бы миллион лет, а мистер Эдгар миллионом лет не располагал. Собственно, основная моя проблема заключалась в необходимости бежать наперегонки со временем, чтобы успеть убить Эдгара, прежде чем он умрет.

Я убивал только тех, кто всерьез пытался убить меня или кого-то еще, и всем им оставлял выход. Если бы они оставили свои поползновения, я не причинил бы им никакого вреда. Здесь же все было по-другому. Речь шла о мести, и я заранее все обдумал, а объект моего мщения был совершенно беспомощен.

Окажутся ли найденные доказательства достаточными? Я раздумывал над этим какое-то время и пришел к выводу, что самое мое нежелание совершить это деяние должно гарантировать полную недвусмысленность доказательств. А если это окажется так, то я не буду уклоняться от того, что должен сделать. Не буду и беспокоиться, стоит ли отказываться от традиционных форм правосудия и брать исполнение закона в свои руки. Я знал, что, даже если мистера Эдгара обвинят прежде, чем его заберет смерть, он успеет потратить пять миллионов долларов на адвокатов, и те, вне зависимости от того, насколько он виновен, будут тянуть рассмотрение его дела, пока он уютно не устроится в своем мавзолее. (Его любимым поварам, слугам и садовникам, но главным образом девицам суждено прислуживать ему до собственного конца. Живые будут протирать мавзолей от пыли и отвечать на телефонные звонки, а умерших будут погребать – стоя! – рядом с пантеоном, в котором он будет возлежать.) Я знал также, что если даже его и осудят, то приговорят к каким-нибудь исправительным работам в общественной сфере – что является другим способом сказать следующее: за то, что он прострелил головы моим родителям и бросил их умирать на полу, его принудят провести три месяца, играя в пинг-понг с умственно отсталыми детьми – или же объясняя группе прогорающих владельцев химчисток, как довести до максимума прибыль и сократить накладные расходы. Но этот сукин сын не умеет играть в пинг-понг и отказывается говорить, так что его наказание сведется всего лишь к тому, чтобы продолжать глазеть на своих белокурых нянечек.

Я гадал, смогу ли выполнить свой долг, и не мог ответить. Между тем у меня не было ни малейшего представления, как забраться в запертые сейфы 1913 и 1914 годов.

Не было – до тех пор, пока мы со Смеджебаккеном не успели основательно продвинуться на своем пути к ограблению золотохранилшца. Тогда-то я и нашел очень простое решение, хотя он был категорически против того, чтобы причинять ущерб нашему основному предприятию или подвергать его риску еще одной акцией, подобной краже картины. Он отказывался заниматься этим, пока я не рассказал ему, как в один из первых дней июня лежал между своими родителями, мечтая уснуть вместе с ними навеки, и как потом я проснулся в холодной ночи, где ничего не изменилось, только их тела окоченели.

– Ладно, – сказал он. – Я помогу вам. Что вы задумали?

– Мне надо раздобыть ключи.

– Как?

– Вот здесь вы и вступаете в дело.

– Не забывайте, – подчеркнул он, – в здание я войти не могу. Я уже был там в качестве маркшейдера. А если даже и смогу, как я раздобуду вам ключи? Я не карманник.

– Неужели вы думаете, что у меня нет плана? – спросил я.

Первым делом мы купили фургон. Фургоны теперь стали гладкими и похожими на автомобили. Но в то время они были огромными, с закругленными сзади кузовами, и напоминали катафалки. Мы вырезали окно в боковой стенке и разместили кое-какое оборудование на вращающемся столе в грузовом отсеке. Художник, малевавший вывески, изукрасил щитки ходовой части надписями, и мы занялись бизнесом.

Учитывая, что все оборудование у нас уже было и что фургон мы купили с рук, стартовые затраты были минимальны.

Надписи на щитках сообщали прохожим, что именно здесь их ключи будут «отполированы и покрыты нестираемой смесью глицерина и воска». После этого, внушалось прохожим, у них «никогда больше не возникнет проблем при открывании замка! Экономьте драгоценное время! Придайте своим ключам приятный новый вид!» Наибольшим успехом пользовались надписи «Всего 5 центов!» и «Бессрочная гарантия».

Дело занялось, как лесной пожар. Бедный Смеджебаккен дни и ночи проводил в фургоне, очищая, полируя и покрывая воском ключи работников офисов Уолл-стрит. В час ланча выстраивалась очередь человек в десять. Каждый второй из клиентов спрашивал его, как он умудряется сводить концы с концами, беря всего пять центов за заказ, а он говорил им, что подумывает поднять цену вдвое.

На протяжении нескольких недель мы располагались во всех точках вокруг Стиллмана и Чейза. Начальное местоположение отстояло на четыре квартала, потом на три, на два, на один, пока наконец наш фургон не остановился прямо напротив главного входа в здание Стиллмана и Чейза.

Мы, разумеется, надеялись, что мисс Дикстайн, секретарша Пайнхэнда и, каким-то образом, мистер Эдгар пожелают отполировать свои ключи на улице. Собственно, секретарша Пайнхэнда так и сделала, но вот ключей от архивных сейфов при ней не было. Должно быть, их носил сам Пайнхэнд, а он всегда проходил мимо и страшно спешил.

Нам оставалось только одно – проникнуть внутрь. Это было нетрудно. Все в фирме Стиллмана и Чейза привыкли к присутствию службы ухода за ключами, и я развесил наверху объявления, сообщавшие о том, что фирма договорилась о полировке ключей каждого сотрудника на их рабочих местах, бесплатно.

В назначенный день Смеджебаккен вкатил тележку с приспособлениями дая полировки и покрытия воском прямо в здание фирмы и начал со множества ключей охранников в вестибюле. Они не узнали маркшейдера, которого не так давно сопровождали в течение множества часов, потому что… в общем, эта часть Смеджебаккену не нравилась.

Служба ухода называлась «Ключ к совершенству от мистера Табби», и Смеджебаккен был мистером Табби. Мы купили ему брюки для чрезмерно упитанных мужчин, то есть брюки, напоминающие раструбы землечерпалки или трубы на лайнере «Куин Мэри», и привязали к его талии две пуховые подушки. Приклеив себе усы и нахлобучив мягкую шляпу, он превратился в мистера Табби.

Мистер Табби трудился в здании Стиллмана и Чейза почти неделю, полируя ключи всем и каждому, даже мистеру Эдгару. Поскольку он предоставлял им эту ценную услугу бесплатно, всех работников фирмы, начиная с привратников (у которых, само собой, ключи имелись во множестве) и кончая самим мистером Эдгаром, обуяла радость. После этого чуть ли не с месяц слытттнът были обмены замечаниями – да нет, полновесные беседы! – о том, как по-новому стали звенеть ключи; как неожиданно легко стало открывать ими замки; какое это чудо, какой восторг – смесь глицерина и воска; как приятны сделались ключи на ощупь; как восхитительно они заблестели.

Посреди разнообразных приспособлений и горшочков с воском, загромождавших тележку Смеджебаккена, он держал восковые брикеты, которые отнюдь не выглядели там чужеродными и к которым он искусно прижал ключи от архивных сейфов и большой ключ от решетки, перекрывавшей вход в хранилище в дневное время. Он знал, как они выглядят, потому что позаботился о том, чтобы обслужить мисс Дикстайн, прежде чем приступать к работе на административном этаже, где разобрался с ключами Пайнхэнда и Эдгара всего за полчаса. После еще одного дня работы у Стиллмана и Чейза мистер Табби исчез с лица земли. Никто не придал этому значения. В Нью-Йорке никто никогда не придает значения подобным вещам.