Похищенный трон - Гарри Тёртлдав

— Нет, конечно же, нет! — Пальцы Абиварда дернулись, выражая отрицание. — Просто дело в том, что вся Видессия окружена морями, и я подумал, что пророчество Таншара — серебряный щит, сияющий над узким морем, — может здесь сбыться. Два других пророчества, изреченные им, уже сбылись у меня на глазах.

— Ну, если так, я тебя прощаю, — кивнул Шарбараз. — Рискованное дело пророчество.

— Это так. — Абивард вспомнил, что не говорил своему монарху о гадании относительно будущего Хосия, которое проделал Таншар по его просьбе. Он рассказал, как вода в чаше для гадания обрела сходство с кровью.

— Что ж, это… любопытно, — медленно проговорил Шарбараз. — Если бы Ликиний отказал мне в помощи, я мог бы использовать это против него и указать, что он, подобно моему отцу, рискует оказаться последним в династии. Но поскольку видессийцы все же выступили с нами, я даже не знаю, как воспользоваться твоими сведениями. Пожалуй, лучше всего просто отложить их в памяти, пока не придет время, когда они окажутся для меня ценными. — Он помолчал. — Интересно, интересовались ли, в свою очередь, мудрецы Ликиния моим будущим, и если да, то что они узнали?

Это тоже не приходило в голову Абиварду. Он поклонился в седле законному Царю Царей:

— Величайший, с этой минуты предоставляю все поиски змей и скорпионов твоим всевидящим очам.

— Я был бы более польщен твоими словами, если бы сумел вовремя разглядеть Смердиса, — сказал Шарбараз.

Абивард развел руками, показывая, что возразить ему нечего. Каждый шаг коней уносил их все дальше на запад.

— Жаль, что мы покидаем Видессию, — сказала Рошнани.

— Странно. — Абивард приподнялся. Он лежал в ее маленьком закутке в фургоне, который она делила с Динак. Его внезапное движение вызвало колебание воздуха, и пламя в лампе колыхнулось. — Сегодня я то же самое сказал Царю Царей. Тебе-то почему жаль?

— А тебе не догадаться? — спросила она. — Женщины там живут так, как хотелось бы жить твоей сестре и мне.

— Ага! — Абивард немного поразмыслил над этим и сказал:

— И подвергаются позору, которого никогда не узнали бы в Макуране. Вспомни ту даму, которую Бардия принял за недостойную женщину.

— Но Бардия из Макурана, — сказала Рошнани. — Смею, по крайней мере, надеяться, что видессийские мужчины, привыкшие к свободе своих женщин и не считающие ее не правильной или порочной, никогда не ведут себя так.

— Я не видел и не слышал о таком, — признал Абивард. — Но, будучи мужчиной, я кое-что о мужчинах знаю. Если они окажутся в постоянном окружении таких свободных женщин, многие из них станут ловкими и искушенными совратителями — а таких в Макуране до сей поры не водилось.

Рошнани закусила губу.

— Наверное, такое возможно, — сказала она, Абивард пришел в восторг от ее честности. Она продолжила:

— С другой стороны, сомневаюсь, что у видессийцев возникают проблемы вроде той, что в прошлом году устроила на твоей женской половине Ардини.

— В этом ты, пожалуй, права, — сказал он. Теперь она улыбнулась. Он ответил тем же, прекрасно ее поняв. Никто из них никогда не отказывался признать частичную правоту другого. Понизив голос до шепота, Рошнани сказала:

— В отличие от твоей сестры, я не утверждаю, что освобождение женщин с их половин решит все их прежние проблемы и при этом не создаст новых. Мир устроен не так. Но я думаю, что новые проблемы будут поменьше тех, что исчезнут.

Абивард сказал:

— Ты полагаешь, что некоторые женщины, если их освободить, как ты советуешь, могут и сами оказаться совратительницами?

Динак такое предположение рассердило бы. Но Рошнани обдумала его с присущим ей спокойствием.

— Некоторые, вероятно, окажутся, — сказала она. — Как и у мужчин, одни более похотливы, другие менее, а некоторые к тому же не так счастливы с мужьями, как хотели бы. — Она провела ладонью по его голой груди и животу. — Мне-то очень повезло.

— И мне. — Он погладил ее щеку и вспомнил о том, что сегодня сказал Шарбаразу. — С тобой я без труда приспособился бы к видессийскому обычаю единобрачия. Конечно, отец бы посмеялся над этими словами, но ведь мы как-никак почти год в походе вместе с тобой, и я ни разу не ощутил потребности в разнообразии. — Он вздохнул:

— Однако сомневаюсь, что всем мужчинам выпало такое счастье.

— Или всем женщинам, — сказала Рошнани. Он взял ее ладонь в свою и провел ее еще ниже.

— А с этим что будем делать?

— Уже? Так скоро? — Но она не жаловалась.

Даже бесплодные земли между западными окраинами Видессии и Страной Тысячи Городов по весне покрылись неровным зеленым ковром. Среди цветов, которые вскоре пожухнут и исчезнут до следующей весны, жужжали пчелы. Кони выщипывали траву из песчаной земли, труся на запад, тем самым сберегая часть фуража, который войско везло с собой.

К Шарбаразу с Абивардом подъехал Маниакис. Его сопровождал, совсем еще молодой человек, точная его копия — только в бороде не было седины, черты лица потоньше, а шрамов поменьше. Он сказал:

— Самое худшее, что может сделать Смердис, — это отравить колодцы на нашем пути. И так-то один Скотос ведает, как долго нам придется добираться до Тубтуба, а коли еще останавливаться и искать хорошую воду, хотя по весне кое-что есть и в ручейках…

— Не отравит, — убежденно сказал Шарбараз. Маниакис поднял густую бровь:

— Почему ты так уверен?

Тем же вопросом задался и Абивард, но у него не хватило смелости так прямо спросить. Шарбараз сказал:

— В первую очередь Смердис думает о деньгах. Если он отравит колодцы, караваны не смогут ходить между Видессией и Макураном и он не сможет собирать с них налоги. Прежде чем пойти на это, он поищет другие способы справиться с нами.

— Возможно. Вы знаете Смердиса лучше, чем я. В Видессии о нем вообще мало что известно. — Маниакис говорил бесстрастно. Он обернулся к молодому человеку, похожему на него, и спросил:

— Как ты считаешь?

Медленно выговаривая макуранские слова, молодой человек ответил:

— Я не стал бы упускать военное преимущество, а о деньгах подумал бы потом. Но некоторые могут мыслить иначе. Поскольку Смердис возглавлял монетный двор, деньги для него, скорее всего, имеют огромное значение.

— Разумно, — сказал Шарбараз.

— Воистину, — согласился Абивард. Для видессийца, влюбленного в логические построения, это была большая похвала, чем для макуранца. Интересно, так ли это для васпураканцев, перенявших видессийские обычаи. Он на всякий случай кивнул молодому человеку — несколькими годами моложе его самого — и спросил Маниакиса: