Солнце гигахруща. Том 1 Том 2 (СИ) - Иванов Дмитрий

Вскоре они добрались до ячейки Натальи Георгиевны. Жилое помещение казалось точной копией того места, куда поселили Андрея. Единственными отличиями были цвет ковра и наличие двух шкафов вместо одного. Он тут же вспомнил недавно прослушанное выступление. Хозяйка пригласила Андрея на кухню и они расположились за столом. Вскоре она поставила туда две тарелки с подслащенным концентратом и кружки с грибным чаем. Пока она молча ели, мужчина боролся с сильным желанием прервать обед своими вопросами.

Когда тарелки опустели, женщина отхлебнула чая и к счастью Андрея начала говорить.

— То, что вы поведали, мы слышали уже не раз. К сожалению, какому-либо научному анализу подобные истории подвергать невозможно. Это все остается на уровне личных рассказов, понимаете? — в ответ мужчина помотал головой. — Ну как вам объяснить? Мы можем собрать черную слизь и вычислить ее объем. А вот поговорить с призраками вернувшихся из небытия у нас не получается. Мы, конечно, имеем задокументированные рассказы очевидцев, но не более того. Я это все говорю к тому, что какой-то научно обоснованной информации здесь еще меньше, чем о том, что я говорила раньше. Вы понимаете?

— Понимаю. Теперь понимаю.

— Этим вопросом заинтересовался Патрушев. К большому сожалению, его здоровье дало слабину и он скончался вскоре после того, как стал размышлять по поводу таких встреч. Материал крайне ограниченный, честно признаться. И вам бы, конечно, поговорить с Патрушевым, но увы, — в голосе послышалась грусть.

— А вы что знаете? Где может быть мой сын?

— Совсем немного, — она сделала паузу. Затем вдруг поменяла тему. — Скажите, Андрей Викторович, вы меня не помните?

— Нет, — удивился Андрей. — Я должен вас помнить?

— Скорее нет, чем да. Я ведь работала в научном городке еще в том мире, до аварии. Правда не в вашем НИИ, но смежном. И Звездин даже показывал мне фотографию, на которой вы и я стоим среди других ученых.

— Значит, вы были на испытаниях в момент аварии?

— Нет. Конечно, нет, — она слабо улыбнулась. — Я работала в другом НИИ. И потеряла память наряду с подавляющим большинством всех тех, кого захлестнул ФУП. Все же удивительно, как Звездину и десятку других ученых удалось поставить на ноги всю работу. Ведь они восстанавливали и организовывали функционирование НИИ и в целом властных структур буквально с нуля. Я была одной из тех, кому очень оперативно восстанавливали память. И мы в первую очередь работали над тем, чтобы выявить причину сбоя. И по возможности устранить все те последствия, которые вы вызвали.

— Я? — глупо переспросил Андрей. — Вы уверены, что я?

— Конечно, вы, — спокойно ответила женщина. — Звездин ведь рассказал вам все.

— Рассказал. Но я ничего не помню. Тот мир я совсем не помню, — суетливо оправдывался Андрей.

— Успокойтесь, пожалуйста, — на ее лице вновь появилась слабая улыбка. — Я не обвиняю вас.

— Тогда к чему вы это все говорите? — нахмурившись, спросил Андрей.

— Я просто вспомнила первые дни этого мира. Когда старый мир вдруг рухнул, оставив нам лишь жалкие осколки прежнего. И мы порой сами могли выбирать, какие из них лягут в основу чего-то нового, — она погрузилась в воспоминания. Потом вдруг засмеялась. — Звездин — настоящий воинствующий материалист. Он запрещал какие-либо упоминания религии и разных идеалистических учений, потому что стремился построить этот мир на полностью научной основе. К его сожалению, был товарищ Кузнецов, быстро основавший свою собственную религию. Да и в других частях гигахруща стали появляться мистические учения. Такова, наверное, природа людей. Тогда Звездин и рассказал мне о том, что некоторые учения здесь, в гигахруще, самым удивительным образом повторяли религиозные учения из того мира.

Она отпила из кружки, которая становилась все холоднее. Андрей внимательно слушал рассказ женщины.

— Константин Павлович рассказал мне о тех, кто поклонялся человеку, которого прибили к деревянному кресту. Этот мученик по имени Иисус Христос рассказывал людям о том, что есть несколько миров. В одном люди живут временно и постоянно страдают, болеют, бояться. Умирают в муках. Этот был тот самый мир, в котором Иисус проповедовал свое ученье. Он говорил о том, что грешники попадут в еще более жуткий мир, где страдать придется бесконечно. Название тому миру — ад. Понимаете, к чему я? — она подняла уставший взгляд.

— Нет, честно признаться. Не понимаю.

— Иисус рассказывал еще о третьем мире, который он назвал раем, — ничего не поясняя, продолжила она. — Это то место, где нет ни боли, ни страха, ни страданий. Куда уходят праведники. И живут в том мире вечно, но уже пребывают в постоянном блаженстве, радости.

— Это же просто сказки. Такие же, как у Чернобога. Как это относится к моему сыну?

— Патрушев чувствовал, что близится его смерть и стал сентиментальным. Вспоминая ученье Христа, он стал задаваться вопросом, куда попадет после смерти — в ад или рай. Плохой мир или хороший, — она вдруг улыбнулась. — Как-то раз он стал рассуждать при мне, что в аду живут черти, чудовища, монстры. Там постоянно кипит смола на манер нашей черной слизи. И людей бесконечно сжигают за их грехи. Прямо как ликвидаторы сжигают мутантов. Старик Патрушев предположил, что мы уже в аду, значит ему только в рай. А я лишь в шутку сказала, что адом наше место быть не может, потому что черти приходят к нам очень ограниченно в рамках времени и пространства. Через несколько дней он разработал новую гипотезу и даже предложил сделать меня соавтором. Он предположил, что фрактальные трансформации происходят не только в трех привычных измерениях и четвертом временном. Но есть еще несколько измерений, существующих параллельно нашему, которые тоже являются продуктом ФУПа. Самосборы — это те критические моменты, когда фрактальные волны разных миров сходятся в одной точке. И таким образом возникают проходы, через которые существа из того мира приходят к нам. А мы, люди, можем попасть в другие миры через те же проходы. Скажем так, происходит взаимообмен.

— И что? — спросил Андрей, хотя чувствовал, к чему клонит собеседница.

— Если верить идеям Патрушева, то ваш сын ушел в лучший мир. Как вы сами сказали, туда, где нет боли, страха и страданий. Он живет в таком месте, о котором все мы можем только мечтать.

— Получается, он жив? — с надеждой в голосе спросил Андрей.

— Он жив вот здесь, — она вдруг ткнула его костлявы пальцем в грудь. — Он жив в вашем сердце. Но вот здесь, — он слегка постучала его по голове, — вы должны четко понимать, что вашего сына больше нет. В этом мире он умер.

— Значит, я могу попасть к нему? Если моя жена там, и мой сын там? — вслух рассуждал он, совершенно не понимая, к чему та клонила

— Вы? Попасть в рай? — она усмехнулась. — После того, как заточили двадцать миллиардов человек в бесконечном бетонном лабиринте?

— Но я не помню… — начал он.

— Перестаньте! — неожиданно грубо вдруг прервала она. — Просто подумайте о том, сколько хорошего и сколько плохого вы сделали за свою жизнь. И попытайтесь взвесить. Вот тогда и поймете, что вас ждет после смерти.

На кухне воцарилась тягостная неприятная тишина. Андрей сначала с неприязнью смотрел на старую женщину, но потом ему в голову стали прокрадываться мысли о собственных деяниях.

— Хотя будь моя воля, — начала Наталья Георгиевна, — я бы оставила вас здесь, в гигахруще, навечно. Но так, чтобы вы всегда были один. Чтобы вас всегда преследовали монстры и нужда. Чтобы вы каждый день и каждую секунду страдали оттого, что переживают все обитатели гигахруща. Но чтобы в то же время вы всегда ощущали близость сына и надежду, что он к вам вернется. Тешили себя мечтами, — она полминуты молчала. — Хотя это все уже так. Осталось придумать, как заставить вас существовать здесь вечно.

У него не было желания перебивать женщину, но Андрей чувствовал жуткую несправедливость из-за того, что на него навешивают всю ту дикость, что постоянно творилась в гигахруще. Ощущая кипящие внутри чувства, он думал было воскликнуть или даже закричать, что не помнил ничего из прошлого мира, и они не имели права его обвинять. Но почему-то не нашлось сил выдавить из себя хоть слово.