Встречи - Борис Рощин

Сидит директор завода, слушает, помалкивает. А что возразить? Николаев тем и отличается, что у него каждое произнесенное слово в любой момент может быть подтверждено документально или свидетелями. До сих пор у всех в памяти свежа схватка общественного директора заводского музея с лихими административными головами, которые решили «слегка» подправить историю завода. Сейчас уже трудно сказать, кому конкретно первому пришла в голову мысль приурочить год рождения Лужского тигельного завода к послереволюционному возрождению. Дескать, все, что было в Луге тигельного до революции, не считать, а отсчет заводской истории начать так, чтобы в ближайшее время круглый юбилей получился — 50 лет. Да под такой юбилей единственному в стране тигельному заводу (если с умом к делу подойти) большие возможности могут открыться. Юбилейные торжества, награды, премии, статьи в печати — это все мелочи. Под такой юбилей и план (частенько не выполняемый) можно попытаться скорректировать в ту сторону, чтобы сверкнуть.

Первым против фальсификации истории завода поднялся общественный директор заводского музея Сергей Арсентьевич Николаев. Пришел к директору и начал выкладывать на стол документы, начиная с такого вот, краткость которого позволяет привести его здесь полностью:

«От 8 ноября 1906 года. Свидетельство.

Крестьянину Родомской губернии Иосифу Каспржику о разрешении открыть действия мастерской для выработки графитно-глиняных горшков в городе Луге в 148 квартале.

Санкт-Петербург. Губернатор Зиновьев».

Печать и соответствующие подписи — все на месте.

Отстоял Сергей Арсентьевич историю «Красного тигля», но уже не без поддержки горкома и районной нашей газеты.

А в скором времени и юбилей самого Сергея Арсентьевича Николаева подошел, старейшего тигельщика «Красного тигля», первого секретаря комсомольской организации завода, о передовой бригаде которого писали в свое время многие ленинградские газеты. Как же отметила администрация завода юбилей своего ветерана? У меня под руками приказ директора завода (того самого). Вот такое «теплое» послание получил юбиляр:

«За определенные заслуги (!) перед коллективом завода и в связи с 70-летием работника завода т. Николаева Сергея Арсентьевича занести в заводскую книгу Почета. Основание: ходатайство тигельного участка, согласие партбюро и заводского комитета профсоюза».

О Лужском абразивном заводе и заводском ветеране Сергее Арсентьевиче Николаеве можно говорить до бесконечности, и потому следует вернуться к рассказу о посещении заводского музея писателями Абрамовым и Чистяковым.

Когда мы подъехали к дверям музея, я успел уже кое-что рассказать гостям о Сергее Арсентьевиче, о музее. Абрамова в моем рассказе более всего заинтересовал тот факт, что многие работники завода, жители Луги и других городов находят по фотографиям и документам музея своих близких, с которыми их разлучили войны Отечественная, гражданская и о судьбе которых им ничего не было известно. Сергей Арсентьевич ворошит свою незаурядную память и горы документов, чтобы помочь людям узнать о судьбе своих родных и близких, а если возможно, то и встретиться. Такие встречи в заводском музее не редкость.

— То само, Борис, это интересно, что ты рассказываешь, — произнес Федор Александрович, вылезая из машины. — То само, сейчас поглядим…

В очень удачный момент, на мой взгляд, попали мы в заводской музей. По расписанию до открытия музея оставалось еще полчаса, но двери его были распахнуты настежь. Сергей Арсентьевич Николаев — среднего роста, сухой, жилистый, в очках — подправлял лопатой громадную кучу глины на ухоженном музейном полу. Рядом у стены стоял старый гончарный станок, за которым сидел гончар Павел Владимирович Аверьянов. Вернее, не сидел — работал. Павел Владимирович — старик лет под восемьдесят — был последним из знаменитого гончарного рода Аверьяновых, хорошо известного в нашем городе и районе. Я знал гончара как приятеля Сергея Арсентьевича, которого общественный директор частенько увлекает на дела-затеи в своем музее. Старый гончар на редкость для своих лет жизнерадостный и компанейский человек, один из тех, на кого приятно смотреть во время работы. Шутки, присказки, анекдоты сыплются из него, как искры из абразивного круга. Когда мы вошли в дверь, Павел Владимирович громадными корявыми лапищами разминал на гончарном круге шмат сырой глины и что-то рассказывал своему приятелю. Я не успел еще разобрать слов гончара, а Федор Александрович уже выхватил из кармана записную книжку…

Увидев гостей, директор музея отбросил лопату и, как всегда забыв поздороваться, схватил меня за руку и потащил к дощатым стеллажам, на которых стояли сырые еще глиняные горшки, кувшины, кринки.

— Вот смотрите, что мы с Павлом Владимировичем за сегодня только сделали, — зачастил он, обращаясь уже и к писателям. — Этот гончарный станок Аверьяновы заводу полвека назад еще подарили, когда мы тигли осваивали. На нем наши формовщики и начинали тигли изготовлять. Потом станок в музее осел, а теперь, видите, снова в деле. Директор завода говорит, что тигельщикам никакого ширпотреба не освоить. Конечно не освоить, если мозгой не шевелить. А это разве не ширпотреб?! У нас же на участке обжигательные печи — мечта гончарная! Мы эти горшки под цветную глазурь пустим, покупатели с руками оторвут. Кто от такой красоты откажется? Павел Владимирович берется человек пять этому делу обучить. Да он сам еще все магазины в городе этими горшками завалит, ему только глину подавай!

Абрамов подошел к стеллажам и заинтересованно стал рассматривать старинного фасона опарник. Рассматривал его долго, потом повернулся к гончару и с уважительностью в голосе произнес, напирая на «о»:

— Хорошая работа. Очень хорошая работа.

— Писатель из Ленинграда Федор Абрамов, — представил я гостя. — А это Антонин Чистяков, вам уже знакомый.

— Писатели?! — ахнул Сергей Арсентьевич и схватил Абрамова за руку. — Да мы вам сейчас такое покажем…

Четыре часа провел Федор Александрович Абрамов в заводском музее. Исписал всю свою записную книжку. На улице стояла жара, и в помещении музея было душно. Сергей Арсентьевич вцепился в Абрамова как клещ и не отпускал, увлекая все новыми и новыми своими рассказами…

Прощаясь, Федор Александрович сделал в книге отзывов заводского музея запись. Уже работая над этим очерком, я нашел ту запись Абрамова в книге отзывов на странице 140. Вот она:

«Восхищен музеем, восхищен неподдельным, удивительным энтузиазмом С. А. Николаева. На таких, как Сергей Арсентьевич, Земля Русская держится! Издревле держится и поныне. Федор Абрамов».

Долго не мог я решить: какую ферму в районе показать гостям? Федор Александрович сказал: «Хорошую ферму». Но что значит «хорошую»? Хорошую по надоям или хорошую по оборудованию, по условиям труда? У нас в районе и так бывало, что вдоволь оснащенная механизмами молочная ферма отставала по надоям от фермы старой, необорудованной. Яркий пример тому Затрубическая ферма совхоза «Волошовский». Доярки этой фермы на скотном дворе с прогнившей крышей получали от своих коров по пять с лишним тысяч килограммов молока в год, утирая нос дояркам на оснащенных по последнему слову техники молочных комплексах.

После некоторого размышления решил я показать гостям не столько хорошую ферму, сколько человека на ферме. И выбор свой остановил на ферме Бор совхоза имени Дзержинского, что недалеко от Луги. На ферме этой работает знаменитая на весь район доярка Алексеева, делегат партийного съезда, орденоносец и всяческих иных наград кавалер.

В бытность фотокорреспондентом получались у меня с фамилиями доярки Алексеевой и напарницы ее всяческие казусы. У фотокорреспондента ошибок в работе бывает в общем-то не больше, чем у литсотрудников. Но если литсотрудник допустил в своем материале ошибку, перепутал фамилию человека или цифру, это не так уж заметно. Другое дело фотокорреспондент. Помню, указал я как-то под снимком передового механизатора-звеньевого, что собрал тот с каждого гектара картофельного поля по 25 центнеров (вместо 25 тонн) картошки. Попадись подобная ошибка в газетной статье, умные люди на нее и внимания не обратят, явная опечатка. Но когда на вас с газетной полосы смотрит плакатно-улыбающаяся физиономия и вы читаете, что этот жизнерадостный здоровяк вырастил и собрал по 25 центнеров картошки с гектара…

С дояркой Алексеевой у меня и того хуже получился казус. Помню, она тогда еще на центральной ферме работала и только-только замуж вышла, сменила девичью свою фамилию на фамилию Алексеева. Подлетел я к ферме на редакционном газике, лучших доярок фермы сфотографировал по-быстрому, записал в блокнот основные данные для газеты — кто сколько доит, кто с кем соревнуется — и назад в редакцию. И на следующий уже день фотография доярки Алексеевой в газете красовалась. А под ней мною сделанная информация, сообщающая читателям, что молодая трудолюбивая доярка Алексеева со своей не менее трудолюбивой подругой-напарницей (фамилия напарницы) вышли на ферме победителями в соцсоревновании по надоям молока от своей группы коров за пастбищный период времени. Подпись как подпись, ничем особенно от иных подписей под снимками не отличающаяся, да вместо фамилии напарницы Алексеевой указал я ошибочно… девичью фамилию той же Алексеевой. Как фамилия ее девичья в блокнот мой попала, до сих пор не пойму.