Иноземец - Кэролайн Черри

Сенеди выдвинул ящик стола и вынул из него бумажный свиток, увешанный черными и красными лентами дома айчжи.

Илисиди, сообразил он, но тут Сенеди протянул ему свиток через стол. Брен развернул его - и увидел знакомый почерк.

Почерк Табини.

"Я посылаю к Вам человека, 'Сиди-чжи, в Ваше распоряжение. Я объявил Намерение для защиты его от некоей неизвестной мне силы, не столь, я думаю, неизвестной для Вас, но я не выдвигаю обвинений против Вас, учитывая курс действий, который при чрезвычайных обстоятельствах Вы лично сможете счесть необходимым".

Что это? - подумал Брен и, со внезапным отчаянным ощущением нехватки времени, перечитал ещё раз, пытаясь понять, высказывает ли Табини угрозы в адрес Илисиди или же утверждает, что именно Илисиди стоит за покушением.

И Табини отправил меня сюда?!

"Тем самым я освобождаю Вас от этой неприятной и опасной необходимости, 'Сиди-чжи, мой возлюбленный враг, зная, что другие могут действовать против меня из зависти или ради личной выгоды, но Вы, одна Вы, неизменно занимали принципиально непримиримую позицию против Договора.

Ни я, ни мои агенты не будут противиться Вашим расследованиям или распоряжениям относительно пайдхи-айчжи в этой опаснейшей ситуации. Я прошу лишь, чтобы Вы проинформировали меня о своих взвешенных выводах, чтобы мы могли обсудить решения и поискать выходы".

Распоряжениям относительно пайдхи? Табини, Табини, ради Бога, что же ты со мной делаешь?

"Мои агенты имеют указание оставаться на месте, но не вмешиваться.

Табини-айчжи с глубочайшим уважением

Илисиди Мальгурийской, в Мальгури, в провинции

Майдинги".

У Брена тряслись руки. Он пытался сдержать дрожь. Он прочитал письмо второй раз, третий, но не нашел никакого другого возможного истолкования. Это действительно почерк Табини. Это действительно печать Табини. Подделка невозможна. Он старался точно запомнить выражения за то небольшое время, пока мог держать в руках документ, но вычурные буквы расплывались в глазах. Разум пытался вмешаться, вклинить профессиональное, чисто рациональное понимание, что Табини был и остается атева, что им ни в коей мере не руководит дружба, что Табини даже не может понять этого слова.

Что Табини, в общем и целом, должен действовать в интересах атеви и, как атева, действовать чисто атевийскими способами, не испытавшими никакого человеческого влияния, а потому для него естественными и понятными.

Разум доказывал, что нечего терять время на переживания, на попытку истолковать что-то по человеческим правилам. Разум доказывал, что в этом замке ему грозит ужасная и серьезная опасность, что у него есть лишь слабая надежда - в указании, что Банитчи и Чжейго должны оставаться здесь - и ещё более безумная надежда, что, может быть, Табини был вынужден предать его, и что Табини держит Банитчи и Чжейго здесь, под рукой, не без причины... безумная надежда на маловероятное спасение...

Но все это очень слабая, очень отдаленная возможность, если вспомнить, что Табини счел необходимым вообще написать такое письмо.

А если Табини согласился рискнуть жизнью пайдхи, а вместе с ней - и всеми преимуществами мосфейрской техники, то неизбежен вывод: над властью Табини нависла настолько серьезная угроза, что устоять перед ней Табини не мог.

Или же можно заключить, что пайдхи полностью провалился в попытках понять ситуацию.

А это тоже не дает никакой надежды.

Он протянул письмо обратно Сенеди, надеясь, что руки дрожат не очень заметно. Он не боялся. Он находил все это удивительным и странным. Ясно он понимал только комок в горле и холодную бесчувственность в пальцах.

- Нади, - проговорил он негромко, - я не понимаю. Так это вы пытались убить меня в Шечидане?

- Не прямо. Но и отрицание не послужит правде.

Табини вооружил меня вопреки Договору.

Сенеди застрелил убийцу здесь, перед замком. Разве не так?

Замешательство громоздилось вокруг Брена все более высокой кучей.

- Где Банитчи? И Чжейго? Они обо всем этом знают? Они знают, где я нахожусь?

- Они знают. Я уже сказал, что отрицание ответственности было бы ложью. Но я хочу также признать, что мы смущены действиями нашего ассоциата, который обратился к услугам лицензированного профессионала для позорного деяния. Гильдия была смущена поступком одиночки, действовавшего по личному убеждению. Я лично - стыжусь из-за инцидента с чаем. Более того, вы приняли мои извинения, что делает мой долг в данный момент ещё тяжелее, нанд' пайдхи. Я уверяю вас, что в этой конфронтации нет ничего личного. И все же я сделаю все, что сочту необходимым, дабы выяснить правду в этой ситуации.

- В какой ситуации?

- Нанд' пайдхи! Вводили ли вы нас когда-либо в заблуждение? Говорили ли вы нам когда-либо не всю правду - или что-то кроме правды?

Личное и профессиональное отношение к риску не позволяло Брену принимать решения очертя голову или действовать на основании сиюминутных мотивов, когда говоришь с человеком, границ осведомленности - или неосведомленности - которого не знаешь. Он попытался подумать. Он попытался быть предельно осторожным.

- Нади, есть случаи, о которых я могу знать... какая-то незначительная техническая деталь, схема, режим работы - что-то из чисто технической области - которую я не представлял соответствующему техническому комитету или не сообщал айчжи. Но это не значит, что я не собирался её сообщить, не в большей степени, чем когда-либо другие пайдхиин оставляли при себе то, что знали. Нет такой области техники или технологии, которую я намеренно оставлял при себе - когда-либо.

- Приходилось ли вам когда-либо в сотрудничестве с Табини вносить дополнительные числа в передачи с Мосфейры на станцию?

Боже!

- Спросите у айчжи.

- Были ли эти числа представлены вам айчжи?

- Спросите у него.

Сенеди пролистал свои бумаги, потом ещё раз, и его темное лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

- Я спрашиваю у вас, нанд' пайдхи. Были ли эти числа представлены вам айчжи?

- Это дело Табини, а не мое.

У Брена похолодели руки. Он энергично разминал пальцы и старался уговорить себя, что этот разговор ничуть не серьезнее, чем заседание какого-нибудь совета, на котором, хоть и очень редко, вопросы становились жареными и сыпались быстро.

- Если Табини-айчжи желает сообщить что-то на Мосфейру, я передаю его слова точно. Это моя работа. Я не стал бы вносить искажения, представляя его или Мосфейру. Это - моя честность, нади Сенеди. Я не лгу ни одной, ни другой стороне.

Очередная пауза, долгая и напряженная. Через камни донесся раскат грома снаружи.

- Всегда ли вы говорите правду, нади?

- В таких делах? Да. Обеим сторонам.