Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я решал другие проблемы и работал по другим направлениям, но меня тоже поражала квалификация и растущая уверенность в своих силах китайских дипломатов. Так, возглавляя однажды американскую делегацию на саммите Африканского союза в Аддис-Абебе, я увидел, насколько влияние Китая в этой организации сильнее влияния других стран. Китайскую делегацию, по размеру и уровню представительства значительно превосходящую нашу, не раз возглавлял лично председатель КНР Ху Цзиньтао, а встречи проходили в новом здании штаб-квартиры Африканского союза, построенном китайцами и финансируемом ими же. Я часто ездил в Пекин для консультаций по Ирану, Афганистану, России и многим другим проблемам. Я наслаждался долгими беседами с Дай Бинго, главным советником Ху Цзиньтао по вопросам внешней политики. Советолог по образованию, Дай отличался острым умом и здравым рассудком, он прекрасно знал механизмы государственного управления других стран. Когда я как-то раз заговорил с ним о прогрессе в американо-российских отношениях, достигнутом Обамой и Медведевым, Дай тонко улыбнулся и заметил:
– Вы, конечно, понимаете, что в Москве ничего не делается без согласия Путина.
Он сказал это очень вежливо, но немного удивленное выражение его лица безошибочно указывало на то, что он действительно не был уверен, что мы знаем, «как это делается».
В течение срока пребывания Обамы на посту президента я посвятил немало времени визитам в Юго-Восточную и Северо-Восточную Азию. Китай начал наращивать свое присутствие в районе Южно-Китайского моря, намереваясь – причем в буквальном смысле – подкрепить свои территориальные претензии строительством искусственных островов и отстаивать свои интересы в области торговли и добычи ресурсов. Возмущенный прямым заявлением госсекретаря Клинтон, сделанным на встрече Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) в Ханое летом 2010 г., что США тоже намерены отстаивать свои национальные интересы в Южно-Китайском море, министр иностранных дел КНР Ян Цзечи по сути предупредил присутствующих на встрече министров, что Китай является крупнейшим игроком в регионе и им придется с этим смириться. Госсекретарь Клинтон тонко использовала это слишком смелое заявление Китая для укрепления наших связей с другими странами Юго-Восточной Азии. В течение следующих нескольких лет я постарался внести свой вклад в развитие этих связей, несколько раз посетив Вьетнам и Индонезию, а также сделав остановки в Австралии и столицах всех других государств АСЕАН.
Мой отец воевал во Вьетнаме в 1966–1967 гг., но после ее окончания и последующих нескольких десятилетий обиды на США в городской какофонии быстро растущего Хошимина можно было заметить лишь слабые следы войны. Не было и недобрых чувств к нам. В Камбодже гид, чудом выживший во времена Пол Пота, показал мне страшный музей геноцида «Туольсленг» в центре Пномпеня. Раньше здесь была тюрьма, где он сидел. «Камбоджа, – писал я после этого госсекретарю Клинтон, – вселяет оптимизм, подтверждая удивительную способность людей выживать в самых трудных условиях, даже после того, как целое государство зверски расправляется со своим народом». Встреча с тогдашним лидером Камбоджи немного отрезвила меня. «Хун Сен, который бóльшую часть своей взрослой жизни каждое утро просыпался с вопросом, ктó попытается убить его сегодня, – писал я, – теперь сам стал коварным и жестким лидером; он вовсе не считает политическую открытость естественной составляющей нормальной системы государственного управления». Позднее я также побывал в Бирме, поддержав новые возможности, открывавшиеся в этой стране благодаря усилиям президента Обамы и госсекретаря Клинтон. В 2012 г. после долгой беседы с несгибаемой Аун Сан Су Чжи я написал госсекретарю, что уверен: «этой женщине будет нелегко одновременно выступать в роли мирового символа борьбы за права человека и жесткого бирманского политика»[121].
Заняв летом 2011 г. пост первого заместителя госсекретаря, я стал чаще посещать Токио и Сеул, в частности, для участия в трехсторонних встречах с этими нашими важнейшими союзниками, исторические противоречия между которыми иногда мешали совместной работе, связанной с общими опасениями по поводу ядерных устремлений КНДР и усилением роли Китая. Я не принимал непосредственного участия в наших спорадических дипломатических усилиях в области налаживания отношений с Северной Кореей, но разделял разочарование коллег в связи с бесплодностью шестисторонних переговоров по ядерной программе КНДР, невозможностью наладить серьезный канал секретной связи с северными корейцами и безуспешными попытками начать секретные стратегические переговоры с Китаем о будущем Корейского полуострова. Призрачные надежды на преодоление этих трудностей давала концепция «стратегического терпения», но она, по сути, только ограничивала возможность стратегического выбора и в долгосрочной перспективе усиливала нетерпение всех сторон – особенно после того, как в 2012 г. Ким Чен Ын унаследовал пост своего отца.
После 2011 г. я стал более активно и непосредственно участвовать в развитии отношений между США с Китаем. Став преемником Джеймса Стайнберга, я возглавлял американскую делегацию на проходящем каждые полгода американо-китайском Стратегическом диалоге по ядерной безопасности. В этих встречах участвовали дипломаты, высокопоставленные военные и сотрудники спецслужб. Для китайской стороны это иногда создавало определенные трудности. В состав делегации, которую возглавлял мой коллега из министерства иностранных дел Китая Чжан Есюй, входили несколько генералов Народно-освободительной армии Китая и руководителей служб безопасности. Когда они сидели рядом друг с другом, на их лицах было написано только одно: желание поскорее покинуть помещение.
Обмен дипломатическими заявлениями чаще всего был отнюдь не забавой. Как-то раз мы без перерыва просидели семь часов, излагая и обсуждая имеющуюся у нас секретную информацию о том, что китайские государственные институты, включая Народно-освободительную армию Китая, занимаются коммерческом кибершпионажем. Китайцы все отрицали. Но в широком смысле в самой постановке вопроса заключалось некое внутреннее противоречие, вызывающее когнитивный диссонанс. Китайцы, по крайней мере в то время, считали проводимую нами границу между шпионажем в целях национальной безопасности и кибершпионажем для получения коммерческих преимуществ искусственной. По их представлению, государство должно было использовать любые имеющиеся в его распоряжении средства для получения преимуществ – не важно, политических или экономических. Мы подчеркивали, что будем решительно отстаивать различия между этими видам шпионажа, и тоже показывали зубы. После того, как множество предъявленных конкретных доказательств ни в чем не убедило китайцев, а опасения президента США были отклонены или проигнорированы, мы объявили о возбуждении уголовных дел против нескольких китайских сотрудников спецслужб. Вероятность того, что эти люди когда-либо предстали бы перед американским судом, была нулевой, но мы таким образом выразили нашу позицию, и китайцы в конечном
