Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предвыборную кампанию я вел очень энергично. Как и пять лет назад, во время первых выборов, ездил по всей стране, проводил в день с десяток разных встреч, выступал на многочисленных митингах. Это позволяло почувствовать настроение людей и по ходу кампании определить приоритеты на следующие пять лет. Как ни странно, но меня ни разу не посетила мысль о том, что я могу и проиграть. Встречи с людьми меня заряжали, я начинал вести себя эмоционально, и моя патологическая сдержанность отступала. Я увидел, что у меня теперь гораздо больше активных сторонников, что люди ценят мои усилия и готовы довериться мне на следующие пять лет. Я понимал, что это доверие все же некий аванс, поскольку достижения в экономике еще не успели существенно повлиять на благосостояние всех слоев населения. По прогнозам получалось, что я должен победить в первом туре – об этом говорили практически все опросы общественного мнения. Конкретные результаты моей работы были очевидны: уже в 2001–2002 годах мы вышли на двузначные цифры роста в экономике. Хотя отсчет шел от низкой базы, все же такие перемены население чувствует на себе сразу, тем более что наши достижения были обусловлены развитием разных отраслей, а не какого-то монопродукта. Кроме того, ни один из моих конкурентов не вел такую интенсивную предвыборную кампанию. Мне казалось, что мы убедили чуть ли не всех избирателей страны в моей способности закрепить и развить экономический успех.
Ночь сразу после выборов я провел у себя кабинете. Информацию о результатах по округам получал из своего штаба по мере их готовности. Предвыборный штаб, руководил которым Серж Саргсян, был развернут в здании Академии наук. Под утро я отправился туда. День только начинался, в штабе все еще обрабатывали данные, поступающие с избирательных участков. Я шел впереди, причем с хорошим отрывом: казалось бы, нужно радоваться. Почему же тогда все вокруг такие мрачные и растерянные? Оказалось, что для победы мне не хватает буквально доли процента: мы рассчитывали на 55–56 процентов, а я набрал 49,8. Наши ожидания того, что все должно закончиться в первом туре, не оправдались, и это стало неприятным сюрпризом. Вторым шел Степан Демирчян – 28 процентов, третьим – Арташес Гегамян, 17 процентов. Остальные кандидаты набрали совсем мало голосов. Некий Арам Карапетян, который появился неожиданно и всем рассказывал, что его специально прислали из Москвы для участия в выборах, получил почти три процента. Я считал, что для такого классического демагога это слишком много. Но, ко всеобщему удивлению, по числу голосов он обошел даже Вазгена Манукяна, одного из патриархов нашей политики и лидера комитета «Карабах», не менее известного, чем Тер-Петросян. Позднее Манукян хоть и недолго, но занимал должность премьер-министра, а в 1993 году – министра обороны. Однако на этих выборах он набрал меньше одного процента, а никому не известный Арам Карапетян, на своих радикальных лозунгах и изощренной демагогии, – втрое больше!
Результаты меня раздосадовали. По количеству людей, собиравшихся на мои митинги, и по их настроению мы ждали других результатов. А цифры по некоторым округам меня даже озадачили. Что ж, будем готовиться ко второму туру. Ночь выдалась бессонная, и я собрал в комнате актив штаба, чтобы подвести итоги дня, поблагодарить и отпустить всех отдохнуть. В процессе обсуждения результатов начались разговоры о том, что еще чуть-чуть, и мы бы получили нужные проценты – может, на каких-то участках неправильно посчитали? Может, стоит пересчитать? Смысл подобных предложений сводился к тому, что надо найти возможность дотянуть результат до необходимых цифр и закончить выборы за один тур – то есть нарисовать недостающий процент. Удивительно, но самыми активными сторонниками этого предложения оказались те, кто больше всех всегда рассуждал о демократии. Они даже придумали схему, как это можно сделать: в нескольких местах слегка затянуть подсчет голосов, а за это время попробовать договориться в избирательных комиссиях и немного подкорректировать цифры.
За полчаса до этого совещания, когда уже стало ясно, что предстоит второй тур, мне в офис позвонил Грант Маргарян, руководитель дашнаков. Он выразил свое беспокойство. Сказал, что в штабных кулуарах ведутся разговоры о том, что надо дотянуть цифры, но они, дашнаки, считают это неправильным. Я ответил, что ничего не знаю о подобных разговорах и твердо намерен идти на второй тур. Маргарян вздохнул с облегчением и попрощался. А тут вдруг оказалось, что такие настроения действительно присутствовали, и меня это обеспокоило. Я понимал, что люди разочарованы, что они очень устали: кампания была напряженной и долгой – почти два месяца. Понимал, что чисто психологически им хочется быстрее все завершить, ведь только что думали – вот он, финиш, а тут – на тебе! Оказывается, предстоят еще две недели работы! А не хватает-то крошечных долей процента… Конечно, некоторых так и подмывало подкорректировать результаты. К тому же в Армении, как и во всех постсоветских странах, отсутствовала традиция стерильных выборов. Не было устоявшейся культуры выборного процесса, отвергающей подкуп избирателей и подтасовку результатов, не существовало внутренних барьеров, которые отсекали бы даже сами мысли подобного рода.
Мне хотелось понять: люди просто устали и разочарованы результатами или сомневаются, что я смогу победить во втором туре? Я выслушал всех очень внимательно, а потом резко оборвал обсуждение и, стукнув кулаком по столу, сказал: «Я не намерен следующие пять лет “висеть” на этих долях процента. Чтобы мне ими тыкали в глаза, а я бы пять лет оправдывался? Так что – стоп! Все по домам, надо отдохнуть. Через два дня начинаем работу – идем на второй тур».
В первую очередь требовалось понять, кому уйдут голоса выбывших кандидатов. С кандидатами работали штабы: вели переговоры о том, на чью сторону они встанут, какие заявления сделают. Самый существенный процент набрал Арташес Гегамян. Он заявил, что не поддержит ни Степана Демирчяна, ни меня, что было нам на руку. Четверо кандидатов, не прошедших во второй тур,
