Дао Кенгуру - Александр Розов

16 сентября. Сессия на Ниуафо-Оу. Директива судьи Малколма.

Преторианский взвод: двадцать гаитянских негров рассыпались по кафе «Бомбей» так незаметно, что впору было поверить в призраков. Только что в зале было лишь полтора десятка индусов, а сейчас в каждой «контрольной точке» торчит фигура в камуфляже.

– Я лейтенант Ауку, – ровным, спокойным тоном сообщил командир взвода, – Я прошу никого не нервничать, а свидетелей прошу приготовиться, чтобы рассказать про атолл Тинтунг. Сейчас придут судьи, и будет сессия. Вот… Вуфу! Поехали!

– Да, командир, – раздался короткий ответ со стороны кухни и оттуда, в сопровождении преторианского сержанта, вышли трое очных судей: относительно светлокожий креол примерно 45 лет, и две очень молодые чернокожие девушки, одна карибская мулатка, а другая африканка банту.

– Так! – произнес креол, и деловито потер руки, – Я сообщаю очный состав сессии суда. Амели Ломо, судья по жребию…

(карибская мулатка элегантно поклонилась)

… – Уитни Мнгва, судья по жребию…

(африканка банту коротко козырнула)

… – Глип Малколм, судья по рейтингу и председатель сессии. Это я.

Креол сделал паузу, и продолжил

– Я попрошу мистера Шастха Кшатрия… Извините, если я ошибся в произношении…

– Меня зовут Шастхадхар Кшапанидхи, сен судья, – поправил хозяин кафе, – Но, я уже привык, что все путаются. Называйте меня просто Шаст.

– ОК, сен Шаст. Вы не могли бы налить нам всем по чашке кофе?

– С удовольствием, сен судья. Обычно я варю кофе с гвоздикой и корочкой лайма.

– Это должно быть вкусно, – заметила Уитни Мгнва.

– А мне еще шоколадку, – попросила Амели Ломо, – я привыкла к кофе с шоколадом.

– Thik-haai, – сказал хозяин кафе, – будет шоколадка. Aita pe-a.

– Faafe! – поблагодарила карибская мулатка, – и повернулась к Малколму.

– Глип, мы уже начинаем, или что?

– Да, Амели. Поехали по списку в алфавитном порядке.

– Ага, – сказала она, глядя на экран ноутбука, – сен Айчара, Кишам есть в зале?

Высокий пожилой индус в старомодном, аккуратно выглаженном сером европейском костюме поднялся из-за столика и произнес.

– Namaskar! Maim Kisham Aychara hum, balki maim kriyola bata nahim.

– Этот мужчина говорит, – встряла девчонка-индуска в оранжевой тунике, – что Кишам Айчара это он, но он плохо понимает по-креольски.

– А ты кто? – поинтересовалась Уитни Мнгва.

– Я Арандхати Кшапанидхи, можно просто Хати.

– Моя дочка, – пояснил Шастхадхар, – вечно влезает в разговоры.

– Но, папа, я ведь для пользы дела! – заявила она.

– Очень хорошо, – Глип улыбнулся, – значит, мы попросим Хати быть переводчицей.

– Легко! – ответила она и повернулась к Кишаму Айчаре, – Kisham, ki apa ko Tintunge hu-a?

– Musalamana mi;;i ke a;ka;e ke satha meri dukana ko nasta kara diya, – сказал он.

– Kyom nahim? – спросила она, – Kisa li-e?

– Vahamm nagna anka;a hai, – пояснил, Кишам, и изобразил ладонями в воздухе какую-то сложную фигуру, – Kamasutra. Unhonne kaha ki yaha sariyata ke khilapha hai.

– Dhan-yavada! – Хати кивнула ему и повернулась к судьям, – Кишам рассказал мне, что мусульмане на Тинтунге разгромили его магазинчик с глиняными фигурками. Они это сделали потому, что фигурки голые. Камасутра. Они сказали: это нарушение шариата.

– Упс… – настороженно произнесла Уитни Мнгва.

– Хати, – сказал Глип, – переведи, пожалуйста, мистеру Айчаре, что мы благодарим его за информацию, и возможно, попросим уточнить детали. А сейчас… Амели, кто дальше по алфавиту?

– Ананда, Басмати, – ответила карибская мулатка.

Из-за столика вскочила смуглая женщина лет 30, полная, круглолицая и, судя по всему, склонная к яркой экспрессии. Не дожидаясь вопросов, она сразу же обратилась к Хати с длинным рассказом, сопровождаемым активной жестикуляцией. Жестикулировала она только левой рукой, а правая, очевидно, травмированная, была на перевязи.

– …Басмати рассказывает, – начала переводить Хати, – мусульманин ударил ее палкой по голове за то, что она шла с открытым лицом и шеей мимо какого-то места на улице, где мусульмане молятся. Она прикрыла голову рукой, и ей повредили руку…

– Упс… – повторила Уитни Мнгва, и тут все свидетели (видимо, заведенные экспрессией Басмати Ананды) заговорили одновременно. Хати старалась переводить, что успевала.

– …Вот тот мужчина, беженец с Фиджи на остров Науру, рассказывает, что мусульмане разбили все бутылки в его лавке, и сказали, что шариат запрещает торговать алкоголем.

– …А вот эта женщина говорит, что мусульмане подожгли дом, потому что там кто-то сдавал комнату девушкам, которые водили мужчин за деньги.

– …А та девушка с синяком говорит, что мусульмане ее побили за открытое лицо…

– Стоп, – перебил Глип, – у меня к тебе просьба, Хати. Объясни людям, что мы их всех выслушаем, но по очереди. Нам надо поименно зафиксировать, что с кем случилось.

…

20 сентября. Ночь. Микронезия. Восточные Каролинские острова. Косраэ.

Почти 4 месяца назад резерв-штаб-капитан Джон Саммерс Корвин был (скажем так) «практически проинформирован» что, во-первых, секс-ориентация трех его младших компаньонок – кйоккенмоддингеров не «лесби», а «би», и что, во-вторых, объектом их общего гетеросексуального интереса является именно он, Корвин. При этом связного понимания жизненной философии этих трех девушек у Корвина так и не возникло. Он продолжал относиться к их странным манерам, как к малоизученному биологическому феномену. Если вдуматься, то для каждого из нас манеры окружающих людей в чем-то загадочны и необъяснимы. Такие дела…

…Около полвторого ночи 20 сентября Корвин проснулся и негромко спросил.

– Это кто тут?

– Угадай, – раздался шепот, а потом последовал несильный тычок ладонью в бок. Если уточнять, то это был второй тычок, а проснулся Корвин от первого.

– Эрлкег, – определил он, – кстати, не обязательно тыкать спящих товарищей в ребра. Я замечу, в аспекте магической этнографии, что по верованиям папуасов, резкие методы побудки человека ухудшают репутацию его тени, странствующей в верхнем мире. Это примерно как нарушение этикета за столом, когда кто-либо из гостей вдруг исчезает не попрощавшись. Именно так все это выглядит в верхнем мире, когда тень разбуженного субъекта вынуждена экстренно возвращаться в его организм.

– Если тебе снился хороший сон, то извини, – невозмутимо ответила она, – просто, мне почему-то стало одиноко, а девчонки спали, и я пришла к тебе.

– Ну, это нормально, – сказал Корвин, протянул руку и включил неяркую лампочку на столике около лежбища – а сон, честно говоря, мне снился хреновый.

– Расскажи, – отреагировала кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами.

– Короче так, – ответил он, – мы с ребятами из авиаотряда сидим под навесом, играем в преферанс, а снаружи дождь, как из ведра. Тут появляется комэск, и говорит: «У нас сектор-29 еще не зачищен, график никто не отменял». Тогда я вспоминаю, что сектор-29 правда не зачищен. Надо лететь. Мы выползаем под дождь, на летное поле, и начинаем проверять машины, по инструкции. Механотроника, топливо, связь, оружие… Потом полетели. Ничего особенного. Отбомбились, вернулись, думали доиграть, только сели – опять заходит комэск, и говорит: «У нас сектор-14 еще не зачищен». Так я и катался со своим авиаотрядом на плановые зачистки, пока ты не разбудила.