Люболь. Книги 1-4 - Вера Авалиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полуобморочное от страха и боли состояние, длившееся несколько недель, закончилось тогда для Сони слезами и странными строками на коробке для салфеток:
Истратиться на блеф, на пустяки!
Пасут барашков, что б зарезать, пастухи.
Еще в лесах их волки стерегут
Что б то же сделать – съесть и отрыгнуть.
И что подлей – пять месяцев им головы дурить,
или же пять минут от тела душу откусить?
Сколько положено смотреть в наивные глаза
Перед тем, как будет задрана овца?
А для нее – единственный ли путь
Доверившись, последний раз вздохнуть?
Но затаился серый хищник за кустом.
Идут стада на бойню день за днем,
И кто-то их туда всегда ведет
Тот, кто в конце в сторонку отойдет…
Тогда Соня стала бояться своей способности формулировать. Вдруг она выдумывает свое будущее в стихах? Впрочем, конец предсказуем. Всегда все будущее постепенно или внезапно становится прошлым.
Небольшое расстояние в аэропорту Сиднея пассажирам пришлось пройти до здания по открытому пространству – не оказалось свободных рукавов. И Софье очень понравилось, как горячий ветер словно обнял ее и подталкивал в спину. Рядом шел счастливый Клод и втягивал в нос знакомые запахи родины. Соне стало жаль и его тоже, ведь пройдет всего несколько дней и оба они окажутся на чужбине, никак не связанной с их биографиями.
После паспортного контроля, когда пасть с длинным языком транспортной ленты выплюнула все их чемоданы до одного, когда ими были навьючены три тележки, две из которых толкал Клод, а одну – Соня, супруги, наконец, вышли в зал прилета. Там их в первом ряду встречающих ждали родители Клода, и громче всех даже взрослых радостно вопил и заулюлюкал младенец на руках у холодноватой блондинки средних лет, которая уже махала им рукой. Значит, Фредди папу узнал!
Зато Соня сперва не узнала Роберту – мать Клода. На экране СКАЙПа она всегда была с растрепанными волосами и без макияжа. А на людях являла образчик староанглийской леди в легкой шляпке из соломки. Но сейчас она волновалась и глаза ее увлажнились.
Отец же Клода – так похожий на сына, только чуть более приземистый и крупный, издали шутливо изобразил падение в обморок при виде красавицы. И поэтому с ним Соня обнялась раньше, чем с новой свекровью и малышом. Но Клод шутливо вынул любимую из крепких объятий нового отца и переставил ближе к матери и сыну.
– Доченька, я уже учу русский, – со слезами в глазах сказала Роберта Соне по – русски.
– Моя покойная мама была деканом на факультете иностранного языка, так что английскому меня учили, как и русскому – с рождения, – обрадовала ее Роберта.
– Но тебе же захочется с кем-то поговорить на родном языке! – улыбнулась Роберта. И Соня ощутила от благодарности и чувства вины комок в горле: ведь это из-за компромата в ее прошлой жизни матери теперь придется жить вдали от сына, о чем она еще не знает. Она сделала вид, что пора трогаться в путь с тележкой. Впрочем, отец Клода ее отстранил и повез ее сам. Зато Роберта протянула ей малыша, который тянул ручки к новой маме.
Когда он обвил их вокруг шеи, Соня поняла, что она будет любить эту кроху сильнее, чем своих родных детей. Потому что он положил ей головку ухом на грудь и сказал: «тук-тук», имитируя удары сердца. Соня погладила его по спинке и боку. Ребенок пах чем-то таким, что она никогда еще не вдыхала. И счастье накатило, навалилось, облило ее с ног до головы.
Сидней понравился Софье своим убранством: бездна цветов на деревьях, всюду зеленые газоны. И пригород, куда свернули две машины (родители Клода в аэропорт приехали порознь, чтобы отдать машину Клода ему сразу: вещей-то молодые привезли с собой много) понравился ей не помпезной основательностью и аккуратностью.
Гортанно кричали странные птицы, не видимые в листве вековых эвкалиптов, белых и толстых, как тапы гигантского слона в «траве». Травой казались остальные деревья и кустарники. Вокруг самого дома по периметру густо цвели розовые шпалеры и всевозможные лианы. И над ними витали какие-то гигантские насекомые, поющий басом. Словом, заколдованным миром показался Соне этот дивный сад. «Нерегулярный» – под влиянием Англии. В нем не было лужаек, а всюду были группы немыслимо красивых цветов и даже злаков, серебрящихся у дорожки.
Дом родителей Клода поразил Соню его чудесным запахом. Если честно, то ее сверхъестественная чувствительность носа доставляла немало проблем. Она панически с детства боялась чужой вони. Дома у них пахло мастикой от паркета, старыми книгами. Поэтому застоявшийся запах борща и жареного лука, царивший в детском доме, был главной трудностью ее пребывания там. И еще запах пота с соседних кроватей в общих спальнях. Много было у них в интернате детей из неблагополучных семей, не приученных с малолетства мыться.
В квартире Павла до ее появления был запах табака. Но потом он бросил курить, поскольку на эту вонь у Софьи была сильнейшая аллергия. Он в глубине души боялся, что вызовет у Сони шок. И что потом? К нем опять начнут клеиться девицы. И когда он отвергнет очередную, это может пробудить у Иллариона снова подозрения. Так что Софья сама установила в пентхаусе запах скошенной травы, используя ароматизатор. И это во многом примирило Соню с новым местом жительства.
Так вот, в доме у Роберты и Роберта (так звали мать и отца) стоял запах того же ароматизатора воздуха!
Соня не знала, что Клод предупредил родителей о фобии Софии. И они разыскали в магазина тот же аромат, что стоял на полке в ванной в московской квартире. Роберт и Роберта были уверены, что итак у них в доме запах приятный. Но они понимали, что сами люди собственную ауру не могут унюхать, потому что привыкают к ней, она становится ассоциацией с нормой. И решили не рисковать.
Им нравилась невестка. И особенно то, что она уже была беременна. И, значит, малыша Фрэди могут оставить у них. Нет, препятствовать его воссоединения с отцом они не собирались, но намекали не раз, что будут не против, если им перепадет внук в
