Люболь. Книги 1-4 - Вера Авалиани

объятия. Клод обещал расспросить мнение Софьи на этот счет. Но когда не без ревности Роберта отдала малыша на руки Соне, то сразу по озаренному изнутри лицу красавицы поняла, что она влюбилась с этого кроху, может быть, даже сильнее, чем в Клода.

Это и радовало, и не радовало прикипевшую к внуку бабушку. Ее Ангел поведал остальным коллегам о психологическом «раздрае», посетившем сердце Роберты. И теперь все четверо Хранителей предлагали варианты решения проблемы: как сделать так, чтобы малыш был физически доступен всем.

И предложили Ангелам Роберта и Роберты уговорить своих подопечных уехать вслед за детьми в другую страну, и поселить тайно в Австралии молодоженов под другой фамилией.

Ангел Роберта логично на это предложение ответил, что в обоих случаях бабушка с дедушкой приведут на хвосте слежку к Клоду и Софье.

Кроме того, надо было как-то избежать рассказа о том компромате, который заставит Соню скрываться. Свекор и свекровь уж точно будут настроены против нее: Жиз убедила их, что распущенные люди в браке не меняются.

– Пусть сейчас Клод увезет малыша с собой. А когда Соня родит – на пару лет отвезет его снова к бабушке и дедушке. А там, глядишь, и угроза минует. И все члены семьи смогут жить в Австралии.

Ангелы ударили друг друга по рукам. Им стало жаль, что так мало предстоит парить над таким красивым домом и садом.

Малыш заснул у Софьи на руках. Так что едва зайдя в дом, она шепотом спросила у новой свекрови, где его комната. И та показала на огромный диван в гостиной, чье мягкое огромное чрево с наружной стороны оказалось затянутый рыболовной сетью с мелкими ячейками. Получался этакий мягкий батуд или колыбелька за прибитой к высоким боковым спинкам сетью. Подушка, большая и белая, которая лежала на краю этого царского ложа, была быстро перемещена на центр, и на нее бабушка, с трудом отцепив ручонки от шеи Сони, уложила ребенка, не забыв перед этим снять сандалики. Тогда сеть отправилась, шурша, за спинку дивана, и ребенок оказался, словно пойманная золотая рыбка за плетеным ограждением. Укол ревности, очень и очень болезненный, который испытали друг к другу обе женщины, отразился на их лицах.

– Надеюсь, нашей всеобщей любви к этому мальчику хватит, чтобы он забыл материнскую ненависть.

– Я испытала сейчас ревность, – сдавленным голосом выдавила из себя правду Роберта, оглянувшись на мужа и сына, которые тихонько прошли на кухню и уже что-то ставили на стол из недр громадного холодильника, – Со мной этого не было никогда. Я была спокойной, разумной женой и вовсе не фанатичной матерью. Но Фреди… он стал для меня всем. Что делать?! – Она посмотрела на сноху с мольбой.

– Я тоже сейчас ревновала, – призналась Софья. – Но мы сделаем все, чтобы поместить малыша в кокон из четырех стенок любви. И никто из нас не будет пытаться прорвать это монолитное убежище. Уверена, что и Клод, и Роберт тоже не будут пытаться оторвать его от других. Так получилось, что он у нас – общий. И ему никогда не будет больно и страшно. Если кто-то умрет – кокон должен срастись безшовно.

Свекровь заморгала часто. Она не ожидала, что их первый разговор с невесткой будет таким значимым.

– Я не собираюсь умирать, – криво усмехнулась Роберта.

Никто не собирается. Но… И она вспомнила и свою предыдущую брачную ночь, и недавний инфаркт, и чуть не потерянную руку. – У меня не больше шансов остаться с малышом навсегда, а меньше. Кто знает, может когда-то только на вашем попечении будет не один внук.

Роберта озадачено замолчала. Но решила сменить тему беседы шепотом на менее болезненную:

– Клод уехал, велев продать свой пентхаус со всеми вещами риэлтору. Но не подумал, что в квартире осталась подаренная нами малышу колыбелька. Поэтому мы решили не покупать другую, а просто взять ту и перенести сюда. Или, или еще куда-то.

Соня поняла скрытый вопрос.

– Мы еще не продумали до конца, где будем жить. Завтра все обсудим. – И она демонстративно зевнула и поплелась на кухню, где отец с сыном вовсю уплетали по солидному, брызжущему соусом и соками мяса гамбургеру. Свекровь пошла вслед за ней. И успокоила Соню:

– Не пугайся, есть булочки с ореховым маслом.

– Никогда его не ела, – оживилась Соня.

Роберта была искренне удивлена: – Бедняжка. Впрочем, ты, наверное, ела мед!

– Бывало, – улыбнулась Соня.

А свекровь уже щедро намазывала ножом две половинки булочки – для Сони. И в ее взгляде появилось что-то материнское по отношению к невестке.

Это компания Ангелов выработала, наконец, стратегию, и убедила даму отнестись по-матерински к сиротке в лице Софи. Утешила даму мысль, что ее не ждет конкуренция за сердце Софии с ее матерью, борьба самолюбий, которая в другом случае была бы неизбежна. Ей очень не нравилась вульгарная мать Жиз и ее спивающийся отец. Но теперь, когда она так сильно полюбила внука, ее радовало, что оба они после смерти дочери не интересовались Фрэди вообще. Хотя не было этого и раньше. Так что если ей удастся полюбить ту, которая завладела сердцем сына и внука, все станут только счастливее.

Клод объелся за завтраком и так же, как Соня, явно клевал носом. Поэтому повел жену в свою прежнюю спальню. И по дороге думал, что там он никогда не спал ни с кем. Эта комната, которая хранила черты его музыкальных увлечений в виде плакатов и афиш раньше стояла жесткая кровать на одного. И Клод, войдя, был благодарен родителям за то, что они, готовясь к медовому месяцу молодых, купили и внесли двуспальную кровать средней жесткости, но широкую и с красивой спинкой из резного дерева. Она пахла стружками и лесом, а еще сладковатым лаком. Соня еще раздевалась, когда Клод уснул, не до раздевавшись, поверх покрывала. Соня стянула с него ботинки, подошла к окну, оплетенному снаружи лианами, цветущими лиловыми громадными соцветьями, впустила в дом запах и шумы летнего дня. И тоже повалилась на покрывало, скинув с себя платье-трубу, как змея кожу. И упала на пуховую подушку в легкий, сладкий сон, в котором пахло божественно. И было небо цвета ее платья. И облачко, похожее очертанием на Ангела. Видимо, это ее Хранитель расчувствовался от облегчения, что никакя опасность сегодня Софье не грозит, что это и есть тот миг блаженства, который иногда представляют по другому. Но выглядит он именно так – когда красоты и благополучие, яркость и покой внутри и снаружи человека. А Ангел Клода предавался воспоминаниям об этой комнате, когда Клод был совсем