Иван III - Николай Борисов

Ломка старой политической системы («феодальной раздробленности», «удельного строя») и складывание новой («Русского централизованного государства», «единого Русского государства») сопровождались переоценкой ценностей во всех областях жизни. Всякое разрушение — а тем более мучительное разрушение традиционного уклада жизни, — по сути своей аморально. Оно невозможно в рамках общепринятой морали. И потому люди, призванные историей на это поприще, вынуждены освобождать себя и своих помощников от многих нравственных обязательств. Однако муки совести все же дают о себе знать. И потому взамен обычной морали разрушители часто придумывают для себя некую новую, политизированную мораль, согласно которой «цель оправдывает средства».

Все это в полной мере относится и к нашему герою. Как правитель, призванный сокрушить старый мир, Иван III обладал своего рода «профессиональным цинизмом». Он рано выработал в себе невосприимчивость к человеческим страданиям, холодное презрение к толпе. Среди своих приближенных он считал полезным иметь и отъявленных негодяев, которые могли оказаться полезными делу в определенных ситуациях.

Но вернемся к псковской тяжбе, в которой, как в капле воды, отразились методы строительства Московского государства. 18 октября 1476 года, недели через две после отъезда московских «дознавателей», псковичи вновь отправили к Ивану III своих представителей. Надежды на успех этой, едва ли не десятой миссии к государю у них почти не было. Однако и терпеть на княжеском дворе вконец обнаглевшего князя Оболенского им также было невмочь. Через два с половиной месяца, 2 января 1477 года, псковские искатели справедливости наконец вернулись домой «добры здоровы» (41, 207). Последнее, кажется, весьма обрадовало псковичей: от великого князя теперь можно было ожидать всего. Однако отчет послов оказался безрадостным. Не застав Ивана в Москве, они отправились вслед за ним во Владимир, где государь стоял тогда с войсками: «И князь великой держав их тамо три дни, и опять на Москву отела, а посолства не выслушав; и они его на Москве ждали 4 недели» (41, 207). Получив, наконец, долгожданную аудиенцию, псковичи выслушали от Ивана сентенцию, слишком похожую на издевку. «И князь великой ответ им таков починил: коли толко отчина наша Псков тако учинили, что на двор нашего наместника, а своего князя Ярослава Васильевича находили, ино то сама из старины выступила, а не яз князь великой» (41, 207).

Еще месяц прошел в томительном ожидании. Наконец, в среду 12 февраля от великого князя примчался гонец. Наместнику велено было возвращаться в Москву «и съ княгинею и съ всем своим двором; а во Пскове ему не оставити никого» (41, 207).

Многострадальные псковичи вновь были повергнуты в растерянность. Это загадочное распоряжение могло сулить им все что угодно. Между тем князь Оболенский стал собираться в дорогу. В первое воскресенье Великого поста (23 февраля) он со всем своим семейством и челядью покинул Псков. Летописец проводил его примечательным напутствием: «не бывал во Пскове ни за много времен толь князь злосерд, каков был он…» (41, 208).

Изгнанный наместник как мог мстил псковичам. Он ехал в обратный путь нарочито медленно, опустошая лежавшие вдоль дороги села и деревни. На рубеже князь велел своим слугам схватить сопровождавших его псковских чиновников (сотских приставов и губных старост, всего 18 человек) и прихватить их с собой в Москву в качестве пленных.

Оставшись без князя, потеряв захваченных разъяренным Оболенским земляков, псковичи вновь спешно снарядили в Москву свое посольство «бить челом о своих старинах». Посольство отправилось в дорогу 9 марта. Полтора месяца город жил в тревожном ожидании. Наконец 23 апреля, на весенний Юрьев день, посланники вернулись с хорошими новостями. Государь встретил их милостиво, принял псковский дар — 100 рублей серебром, велел отпустить захваченных Оболенским псковских приставов и старост. Никакого суда псковичам с изгнанным наместником великий князь чинить не стал. Сам виновник скандала вообще не появлялся тогда во дворце. Касательно всех прочих вопросов государь ответил уклончиво: он-де скоро пришлет во Псков своих послов с необходимыми наказами и полномочиями.

Причина неожиданной милости Ивана III к замордованным московскими администраторами псковичам объяснялась просто: он принял решение о новой войне с Новгородом. И храбрые псковичи должны были принять в грядущей кампании активное участие…

О прямых отношениях Ивана III с новгородцами в 1476–1477 годах известно крайне мало. Однако некоторые линии все же прослеживаются.

Едва успев вернуться в Москву (8 февраля 1476 года), великий князь поспешил объявить о том, что все те новгородцы, которые обращались или будут обращаться к нему с жалобами на своих бояр, могут не беспокоиться о своей безопасности: отныне они находятся под защитой великокняжеских приставов. Сформулировав таким образом приглашение к доносам, Иван назначил и срок, когда эти доносы будут рассмотрены, — «стати перед великим князем на Рождество Христово» (41, 205).

В воскресенье 31 марта 1476 года в Москву прибыл новгородский владыка Феофил в сопровождении большой делегации бояр и житьих людей. Цель визита — «бити челом великому князю от всего Великаго Новагорода за поиманых бояр их, сидят которые на Коломне да и в Муроме» (18, 205). Уже на другой день новгородцы были приглашены во дворец. После приема великий князь устроил в их честь знатный пир. Однако все эти почести и знаки гостеприимства не могли скрыть горькой правды: государь наотрез отказался освободить томившихся в его тюрьмах новгородских бояр. Дальнейшее пребывание просителей в Москве становилось бессмысленным унижением. Поняв это, они заспешили домой. 7 апреля, в Вербное воскресенье, великий князь дал гостям прощальный «пир отпускной» (18, 205). На другой день они уже тряслись по изрытому проталинами зимнику, мечтая успеть домой к малиновым звонам Великого дня.

Лето и осень 1476 года прошли спокойно и не внесли существенных изменений в московско-новгородские отношения. Однако зимой дело приняло новый оборот. Согласно указу великого князя, новгородские жалобщики могли явиться к нему на Рождество Христово — 25 декабря. Очевидно, они не решились этого сделать, опасаясь мести со стороны врагов Москвы. Тогда Иван III отправил в Новгород своих приставов для вызова и сопровождения истцов. Оправдавший себя метод расправы с неугодными под прикрытием «справедливого суда» и наказания за мнимые или подлинные бесчинства вновь был принят на вооружение. Московские приставы не даром ели свой хлеб. В начале Великого поста (23 февраля 1477 года) они вернулись, приведя с собой целую толпу новгородцев во главе с посадником Захарием Овиновым. Одни из новгородцев выступали как истцы, другие — как ответчики. Столь необычное явление — суд новгородцев вне Новгорода — вызвало у московского летописца изумленное восклицание: «А того не бывало от начала, как и земля их стала и как великие князи учали быти от Рюрика на Киеве и на Володимере, и до сего великого князя Ивана Васильевича, но сей в то приведе их» (18, 205).