С ключом на шее - Карина Сергеевна Шаинян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филипп издал тихий скрипучий крик и загородил лицо растопыренными пальцами. Загнанное сердце затряслось беспорядочно и безвольно, как застиранная до прозрачности тряпка на ветру. Он слепо попятился. Из горла рвался придушенный писк. Тошнотворно сладкий запах воды и болотных цветов душил, разъедал кожу, ввинчивался под череп.
Филипп сделал еще маленький шажок назад – и замер, точно зная: последний миллиметр – и он прикоснется спиной к чему-то, о чем невозможно даже подумать. Волосы на затылке шевелились под дыханием этого существа. Все было кончено. Голодный Мальчик улыбался из осколков зеркала, и в каждой улыбке сверкали зубы. Боже, сколько у него зубов…
– Нагулялся? – раздался ласковый голос, и Филипп дернулся всем телом. Сердце, работавшее, казалось, на пределе, задергалось еще чаще – уже не биение, а пустая, бессмысленная, бесполезная вибрация, не способная поддерживать жизнь. Глаза Филиппа закатились. Сухая холодная рука обхватила его ладонь, потянула, разворачивая к себе.
– Идем же, – сказала мама, и Филипп, захрипев, выдернул руку, оцарапавшись об ее ноготь. Укол боли словно навел резкость: темнота перед глазами рассеялась, и реальность, искаженная Голодным Мальчиком, перестала плыть, снова обрела устойчивость. Филипп прижал ладонь к груди, унимая свистящее дыхание. Мама чуть нахмурилась. – Да не волнуйся ты так. Я скажу Отару Сергеевичу, что ты пока дома побудешь, раз тебе так хочется. Тебе надо отдохнуть. Я сырников нажарю, поешь прямо в комнате, с книжкой, сегодня можно.
– Мам, я не…
Филипп осекся, краем глаза заметив движение под ногами. Голодный Мальчик был там. Ждал у самого края, даже не пытаясь спрятаться. «А хочешь, приводи ее ко мне, – шепнул он. – Приходи ко мне с мамой. Тебе понравится…»
Носок черной туфли поддел осколки – и они зазвенели, переворачиваясь, пряча скрытые в них тени.
– В разбитые зеркала смотреть – к несчастью, – сказала мама. – Не надо так делать. Пойдем, Филипп… Пора домой.
Она робко прикоснулась к его руке – и он подчинился. Она улыбнулась ему:
– Ну не переживай так, что ты. Это же просто суеверие. Всего лишь твое отражение. То, каким тебя видят люди… – Он вздрогнул, подался назад, и мама раздраженно вздохнула. – Идем уже. Хватит бегать по всему городу и позорить меня.
Филипп вынул руку из ее ладони и сунул ободранный палец в рот.
– Не пойду я домой, – невнятно проговорил он и слизнул с царапины каплю крови. Опустил руку и повторил отчетливо, почти весело: – Никуда я не пойду. У меня дела.
– Дела… – невыразительно протянула мама, глядя сквозь него. Морось пробивала бреши в щите пудры на ее щеках, и они казались рябыми. Изъеденными временем. Всего лишь отражение, подумал Филипп. Как жаль, что он не догадался раньше…
…Филипп валяется на заправленной кровати. В одной руке у него – горсть «морских камешков», уже начинающих таять. В другой – старый номер «Искателя», взятый у Янки. У Янки дома куча отличных книг, – не то что у него, сплошное занудство, которое проходят в школе. Есть, конечно, еще папин кабинет, но это совсем другое дело. Жаль, что Янка редко делится, боится, что влетит, и каждый раз приходится выпрашивать. Филипп лежит на животе, языком снимает с ладони один «морской камешек» за другим и читает рассказ про странную штуковину, найденную в кустах ежевики. Он понятия не имеет, как выглядит ежевика; воображение подсовывает кустарнички шикши, увеличенные до гулливеровских размеров. Штуковину нашел американский мальчик, но, читая, Филипп думает то о Янке, то об Ольге, то о себе, не забывая краем уха прислушиваться к тому, что творится на кухне. Мама с бабушкой не одобряют конфеты в кровати. Фантастика им тоже не нравится: не то чтобы Филиппу ее запрещали, но всякий раз, увидев одолженную у Янки книжку, мама морщится: «И откуда у тебя такие примитивные вкусы…»
Это хорошо и ужасно странно – лежать вот так после всего, что случилось. Филипп специально следил за бабушкой – но за ужином она разве что плотнее сжимала губы и резче подносила ко рту свою чашку пустого чая. Как будто ничего не знает, – но такого не может быть, она же директор, на территории ее школы нашли труп, и про арест ей должны были рассказать…
Эти мысли тенями облаков проплывают сквозь Филиппа, пока он читает. Рассказ заканчивается слишком быстро и как-то нечестно. Филипп заводит глаза, пытаясь сообразить, что к чему, и вдруг понимает, что мама с бабушкой забыли закрыть кухонную дверь. Он тут же навостряет уши, привычно отделяя голоса от звяканья лопатки по шипящей под оладьями сковородке.
– …из той же компании. Мама, в этом что-то есть. Три ребенка с одним и тем же нервным заболеванием, мам! Я поговорила с медсестрами – предполагают, что они что-то нюхали или пили… ну, ты понимаешь, – она понижает голос, – понимаешь, для кайфа. Это… – еще тише, – наркомания! У нас!
Зачем она рассказывает, рассеянно думает Филипп. Знает ведь, что, если сказать, – бабушка не разрешит.
– У нас такой дряни быть не может, – говорит тем временем бабушка. – Опять сенсации захотелось? А о пользе ты подумала?
– Но кто-то их научил! Кто-то подсунул им эту дрянь! Кто-то… – она осекается, а когда заговаривает вновь, ее голос дрожит от возбуждения: – У одного из них из руки вырван кусок мяса. Прямо зубами, мам! Только полный псих мог это сделать… Возможно, это связано с убийствами!
Услышав об убийствах, Филипп приподнимается на локтях. Так часто бывает в детективах: когда полиция в тупике, человек со стороны может навести их на правильную мысль. Может, из-за дураков, перебравших с «моментом», мама как-то…
– Окстись, убийцу уже взяли, ты же сама писала заметку в завтрашний выпуск, – говорит бабушка.
Не додумав, Филипп опускается на живот и равнодушно слизывает с ладони конфету. Зря мама сказала, теперь ничего не выйдет.
– Этот алкаш… – голос мамы сдавлен от отвращения. – Не верю. У него не хватило бы ума скрываться так долго. Уверена, дело в наркотиках. Я буду требовать расследования…
– По голове себе потребуй, – шипит бабушка. – Ты должна вести за собой, а не пересказывать сплетни… Боже, мы же совсем недавно об этом говорили – и вот опять. Уймись!
– Мама…
– Ты нам мало жизнь испоганила?! – кричит вдруг бабушка, срываясь на визг. – Мало было преподавателя окрутить, принести от него в подоле? Ты, может, довольна, что твой отец нас всех сюда выкинул, мечтаешь еще
