Севастополист - Георгий Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она повернулась к мужчине, давая знак, чтобы он продолжил рассказ. Тот потянулся за новой сигаретой, прикурил.
– Регалисты все меньше нуждались в нас, публикаторах. От церемонии к церемонии это становилось все заметней. Они стали обращать внимание не только на публикантов, но и на публицентов, которые не дождались нашего решения или вовсе не захотели его ждать. Но они не имели силы давать жизнь, хотя и сами были живы. Даже будучи регалоидом, только у публикатора писчик получает жизнь. Но, став регалоидами, девочки ушли от нас, чего не случалось прежде. А за ними потянулись и другие регалоиды – последующих сезонов.
– Что же здесь плохого? – не понял я.
– Проблема в том, что, минуя нас, писчики, будь они хоть регалоидами, хоть кем еще, могут вполне комфортно существовать и даже создавать что-то свое, например, регальки – так мы называем их собственные церемонии, созданные по образу и подобию Регализации! Это не жизнь, но им все равно приятно. Они обвешиваются регальками и обвешивают ими друг друга, хвастаются друг перед другом. Но они помнят, что не получили жизнь у нас – и создают себе иллюзию. Взять тот же «Брют» – по их меркам, крупное и важное событие, но он не дает жизни – только претензии на жизнь.
«Так вот куда попала Керчь, – хмуро подумал я. – Интересно, знает ли она об этом?»
В разговор снова вступил Коктебель.
– То же и их рецензии, и книжки, в которых они публикуют сами себя и сами себя восхваляют. Но они не публикаторы, и те, что у них в книжках, не публиканты. Их предел, потолок планиверсума.
Мне нравилось, что он говорил коротко и четко, но на этот раз я не выдержал:
– Послушайте. Вы все это так преподносите, как будто я знаю… все ваши версумы, шмерсумы. Я простой человек, я пришел из Севастополя, я не с вашего уровня, я даже не родился в Башне! Я не имею понятия, что такое ваш планиверсум, где это вообще.
Но, взглянув на лица собеседников, я тут же испытал стыд за свою несдержанность, пожалел о том, что был так резок. Уж не знаю, почему на меня нахлынуло это чувство – может быть, здесь просто полагалось испытывать вину за то, что чего-то не знаешь?
– Извините, – тихо сказал я.
– Ничего, – ответила Массандра. – Вы, кажется, хотели знать, что есть планиверсум. А любому избранному, который пришел из Севастополя и продолжает нести лампу, не остановившись в выборе, очевидно, нужно знать, где он находится в данный момент. Так вот, Фиолент, вы как раз в Планиверсуме.
– Это вряд ли возможно, – я нервно рассмеялся. – Я ничего не пишу, ни в каких «Брютах» не участвую. Но несу лампу и стремлюсь дойти наверх, чтобы прикоснуться к Истине.
– Весь второй уровень – Планиверсум. Многие называют его Притязанием, и в какой-то степени это так, но ведь Притязания должны вести к чему-то, правда? А вот на этот счет есть большие сомнения. Все физическое, материальное, что здесь есть, принадлежит Планиверсуму.
– Выходит, потолок делит уровень на… – предположил я, но женщина не дала договорить.
– Нет, потолок – всего лишь символ двойного разделения. Платформы поднимаются наверх отнюдь не только для Регализаций. Планиверсум существует для всех, а Юниверсум – только для тех, кто придает значение.
– Но если Планиверсум я вижу, то как же тогда выглядит Юниверсум?
– Что ж, этот вопрос назревал давно. Его создает наше присутствие: он рождается и присутствует точечно. Он не в пространстве, он – в личностях, в головах. Регализация – это всего лишь символ. Она обозначает выход из двухмерного пространства, освобождение от него. Стыковку с Юниверсумом производим мы.
– Но подождите, – возразил я. – Гуляя по этому уровню, я не встретил ни одного писчика. Не встретил никого, кто обсуждал бы то же, что и вы. Я нигде не встречал журналов. Зато я видел энтузиазмы, представляете, настоящие унитазы, полные…
– Не будем же об этом, – улыбнулась Массандра. – Все это видео, фильмы, трансляции, инсталляции – все это наш уровень, наш мир. Он и есть Планиверсум. Видите, в чем дело. Не Планиверсум – нижний мир, а Юниверсум – высший. В Планиверсуме есть все, но только писчик может выйти в Юниверсум. Ни видео, ни фото, ни поделки из подручных материалов – ничто не выведет в Юниверсум. Только одно дело – писчее – может с ним состыковать.
– А как же остальные? Им что, хватает Планиверсума? Или они не знают?
– Все они знают, – вздохнул Коктебель. – Но никто не рвется в Юниверсум просто так, ни с чем. Ты понимаешь, в чем вся соль… Юниверсум – это лучшее, что может случиться с писчиком, но для истинного писчика Юниверсум не самоцель. Это Юниверсум прорывается в тебе, ты это чувствуешь, ты поддаешься ему, создаешь рукопись и, ведомый Юниверсумом, идешь ему навстречу. Настоящая стыковка не может быть случайностью: ты попадаешь в Юниверсум, потому что он – в тебе. Никак иначе.
– Как же у вас все непросто, – только и ответил я.
– Когда ты просто пишешь в Планиверсуме – это одно, – подтвердила Массандра. – Ты можешь хоть обвешаться регальками, но Юниверсум в тебе не проснется. А вот когда поймешь, что он проснулся, – тогда собирайся в путь.
– Да, выбирай себе «Башню» – и собирайся, – кивнул Коктебель.
Как только он это сказал, мне пришла в голову неожиданная мысль.
– А кто-нибудь из вас – я имею в виду всех публикаторов – хоть однажды прорывался в Юниверсум?
Массандра встала из-за стола и подошла к маленькому окошку, постояла, прислушалась. Коктебель развернул журнал и читал его, прикурив новую сигарету. Казалось, что мой вопрос
