Духовенство в Древней Вселенской Церкви - А. П. Лебедев

Таким образом, говоря о материальном положении духовенства с IV века, мы имеем основание утверждать, что церкви изучаемой эпохи обогащались за счет крупных пожертвований со стороны верующих в пользу храмов — пожертвований, которые состояли из недвижимых имуществ или из денег, и которые очень часто передавались по назначению в силу духовных завещаний. Нет сомнения, что духовенство в той или другой форме пользовалось и имело право пользоваться этим церковным достоянием. К этим доходам духовенства присоединялись и другие, исключительно денежные. По-прежнему,[878] в праздничные дни прихожане приносили в храмы каждый сколько мог денег на нужды церкви и духовенства.

Раздел церковных денег по-прежнему оставался в ведении епископа. Но каким образом он происходил, сколько получал каждый из членов клира — неизвестно. Едва ли сохранялся такой порядок, какой утвердился в первые три века, и о каком мы имели случай говорить раньше. О Западе мы знаем в изучаемом отношении больше, чем о Востоке: недаром Запад всегда отличался практицизмом. Есть известие, не восходящее, впрочем, раньше конца V века, в котором говорится, что будто в Римской церкви около указанного времени сложилось такое обыкновение: все денежные доходы данной церкви делились — неизвестно, помесячно, погодно иль как еще — делились на три части: одна часть шла в пользу церкви (т. е. вероятно, на нужды богослужения и на вспомоществование бедным), другая — назначалась епископу, а третья клиру.[879] Но, впрочем, этот порядок не был твердо установленным правилом на Западе. По другому известию, на Западе же в то же время вошло в обычай делить церковные доходы на четыре части. Одна часть шла в пользу епископа, другая на нужды прочих клириков, третья употреблялась на церковные потребности, а четвертая — на бедных. Мотив такого четырехчастного деления[880] остается неизвестным. Однако, можно предположить, что вышеуказанное деление доходов на три или четыре части не было делением на три или четыре равных части, ибо трудно представить себе, чтобы епископ в то время брал себе столько же, сколько выдавалось на весь клир или на всех бедных города или епархии. Вот что знаем мы о Западе по отношению к вопросу об употреблении и делении между лицами духовными церковных доходов. А как это дело поставлено было на Востоке — мы знаем и того меньше. У историка VI века Феодора Чтеца (кн. I, гл. 13) читаем следующее свидетельство: «в Константинополе по смерти патриарха Анатолия (известного участника Халкидонского собора) на его место возведен был пресвитер константинопольский Геннадий. Геннадий поставил церковным экономом некоего Маркиана, обратившегося к церкви от новацианской секты. Приняв эту должность, Маркиан тотчас ввел правило, чтобы приношения верующих в каждой церкви принадлежали местным клирикам, тогда как прежде все они поступали в «Великую Церковь», т. е. в кафедральную церковь Константинополя, каковой и тогда, вероятно, была церковь Софийская. Приведенное свидетельство Феодора Чтеца показывает, что по отношению к пользованию со стороны клира церковными доходами в V веке в столице Византийского государства произошло довольно важное изменение. Мы уже знаем[881] что раньше был такой порядок: все доходы церковные из всех храмов известного города, где был епископ и клир, стекались в кафедральный храм. Здесь-то, под личным присмотром архиерея, и происходил раздел дохода между всеми клириками и другими неимущими лицами. Но в V веке этот порядок отменен в Константинополе, и введен другой, на какой указывает Феодор Чтец. Происхождение нового порядка понятно: он был удобнее для столицы, где было много церквей и много клириков. Можно быть в уверенности, что вслед за столицей тот же порядок ввели и прочие епископы в своих епископских городах. Так возник тот порядок в пользовании церковными доходами, который до известной степени напоминает существующий и теперь у нас в церквах. Церковные суммы, кроме своего непосредственного назначения покрывать нужды церкви и служит вспомоществованием епископу, клиру и бедным, употреблялись иногда на пенсии лицам духовным, если они находились в отставке. Именно из этих сумм иногда выдавались пенсии епископам, очутившимся за штатом. Об этом можно узнать из деяний собора Халкидонского. На соборе определено было выдавать пенсию из сумм Антиохийской церкви Домну, патриарху Антиохийскому, по отставлении его от должности.[882] На том же соборе определено из сумм церкви Эфесской выдавать пенсии — ежегодно в 200 золотых монет (сумму порядочную) каждому из двух отставных епископов Эфесских — Вассиану и Стефану.[883] Деньги, о которых у нас речь, имели и еще одно назначение, которое представляет оригинальную черту древности. В актах собора Халкидонского записаны различные показания некоторых клириков, служивших под ведением Эдесского митрополита Ивы. Один из клириков, между прочим, свидетельствовал: «в святой церкви (Эдесской) есть обычай, по которому епископ в день Пасхи или за день — собственноручно раздает клирикам деньги ради праздника». Раздача происходила в епископском доме — в столовой, по-тогдашнему, лучшей комнате; при этом епископ говорил что-то вроде поучения к клирикам.[884] Не знаем точно, был ли этот обычай лишь Эдесской церкви, или же практиковался он и в других местах. Но нет ничего невероятного в том, что он был принят во всех богатых церквах греческого Востока. Нужно сказать, что клирик, сообщающий нам вышеприведенные сведения, говорит об обычае не в тоне укора, а предполагает его, как явление обычное. Если захотим назвать этот обычай каким-нибудь именем из классической древности, то более всего он походит на раздачу патроном спортулы своим клиентам (что такое спортула, мы упоминали раньше).[885] А если пожелаем найти какую-либо аналогию для рассматриваемого обычая в современной нам жизни, то, кажется, нет препятствий наименовать его раздачей наградных денег ради праздника, что, как известно, распространено у нас, хотя и не среди духовенства.

В первые три века христианской церкви епископ не распоряжался бесконтрольно церковными суммами: он до известной степени ограничен был в своих распоряжениях пресвитериумом. Но с IV века становится заметным желание епископа выступить из-под контроля. Это зависело, главным образом, от того, что епископат с IV века весьма возрос в своих собственных глазах. Такое возвышение епископата — в отношении к управлению церковным имуществом — иногда выражалось в том, что епископы позволяли себе распоряжаться таковым имуществом, как своей собственностью. Злоупотребления подобного рода встречались в середине IV века. На борьбу со злом в 341 году выступает собор Антиохийский, в составе которого хотя и было много ариан, но правила которого приняты последующей практикой, как нормы церковного управления, — знак, что правила эти были очень целесообразны. Мы приведем относящиеся к нашему вопросу правила. Они без всяких комментариев ясны, как день. В правиле 24-м говорится: «все, что принадлежит церкви, должно быть явным и находиться в ведении приставленных к церковному имуществу пресвитеров и дьяконов (речь идет об ограничении прав епископа), так чтобы они (т. е. и пресвитеры, и дьяконы) знали, а не находились в неведении что, собственно, принадлежит церкви и чтобы ничего не было скрыто от них». Правило далее поясняет, почему делается такое постановление: «таким образом, — говорится здесь, — если случится епископу преставиться от сей жизни, то при общеизвестности церковного имущества ни оно не будет растрачено и не погибнет, ни собственность епископа не будет потревожена под тем предлогом, что она принадлежит церкви». Очевидно, что некоторые епископы в отношении к церковным деньгам позволяли себе держаться правила: «твое — мое». Вследствие чего, по смерти какого-либо епископа, трудно было разобраться, что действительно в его имуществе принадлежало ему, а что принадлежит церкви. Дальнейшее правило того же собора Антиохийского указывает и другие злоупотребления, какие позволяли себе епископы, присваивая себе бесконтрольность в управлении церковным достоянием. «Некоторые из епископов, — замечает 25-е правило, — предоставляли власть над церковными деньгами и сельскими продуктами своим домашним или своим родным, братьям, сыновьям, чтобы, благодаря их посредству, скрыть неверность церковных счетов». Другие из подобного рода епископов действовали еще проще. В том же правиле далее читаем: они «обращали в свою собственность то, что принадлежало церкви, например, поле или какое-либо другое церковное имущество». Это, конечно, прямое злоупотребление своей властью. Но случалось и так, что епископ не был сребролюбцем и корыстолюбцем, но зато раздавал церковные имущества в пользу бедных с такой щедростью, что могло возникать опасение, как бы клир и церковь не остались ни при чем. Таких епископов порицали, как расточителей. В такое положение поставил себя, например, епископ IV в. св. Епифаний Кипрский.[886]Чувствовалось и при этом случае, что здесь нет той законности, которая удовлетворила бы и примиряла бы заинтересованных делом церковного управления лиц. С течением времени, примеры явных злоупотреблений со стороны епископов в управлении церковным имуществом заметно увеличиваются. В V веке на Халкидонском Вселенском соборе заявлены были многочисленные жалобы касательно Диоскора, патриарха Александрийского, и Ивы, митрополита Эдесского, в том, что они постоянно злоупотребляли церковным достоянием. Ввиду этого, указанный собор вводит при каждой церкви эконома из числа клириков; он должен быть свидетелем епископских распоряжений и принимать ближайшее участие в расходовании имений. Отцы Вселенского Собора, совершенно в духе собора Антиохийского 341 года, постановляют (пр. 26): «каждая церковь должна иметь эконома из своего клира, который распоряжался бы церковным имуществом под ведением своего епископа, дабы не расточалось имущество церкви И не падало нарекания на священство». По смыслу правила, эконом является представителем контроля со стороны духовенства в отношении к епископу и его распоряжениям церковными доходами, или даже заместителем этого последнего. Правда, рассматриваемое правило называет этого представителя от клира лишь «свидетелем» управления церковным имуществом. «Но, — как замечает наш русский канонист, — нет ни малейшего сомнения, что практика и законодательство понимали под этим неопределенным термином именно заместителя (епископского), а не простого свидетеля». По словам того же канониста, «собор, вводя важное ограничение епископской власти, старался в то же время по возможности сохранить престиж епископа», посему и назвал эконома лишь «свидетелем», а не другим каким-либо именем.[887] Какой роли достигают экономы, учрежденные Халкидонским собором, это видно на примере константинопольского эконома Маркиана, который при патриархе Геннадии (V в.) по своей воле провел очень серьезную реформу в имущественном управлении патриархии, о чем нами было упомянуто раньше. Впрочем, нужно сказать, что и после изучаемого нами определения Вселенского Собора злоупотребления в управлении церковными имуществами не прекращались. Так, папа Симплиций (конец V века) указывает на одного епископа, который в продолжение нескольких лет не выдавал законных частей ни для бедных, ни для храма, обращая все доходы в свою собственность[888] Или же: в VI веке на Западе на одном соборе (in Gallia Narbonensis) заявлено было, что некоторые епископы обирают приходские церкви дочиста, или оставляют на их долю весьма мало.[889] Ввиду таких фактов, определение Халкидонского собора об экономе не раз повторяется последующими соборами и вообще принимаются меры к ограничению самоволия епископов. Главное же злоупотребление, о котором нельзя не упомянуть, заключалось в следующем: несмотря на существование канона о том, чтобы управление церковным имуществом совершалось епископами при посредстве эконома из числа клириков, в очень многих епархиях епископы управляли церковным достоянием без такого рода экономов. Так, в одном правиле Трулльского собора (пр. 35), где следовало бы встретить упоминание о церковном экономе, мы совсем не встречаем такого упоминания; а это показывает, что во многих церквах и после Халкидонского собора не было контролирующих епископа экономов.[890]