От царской Скифии к Святой Руси - Владимир Ларионов

Для столь священной реликвии вряд ли годился текст на языке совсем непонятном, текст, который мог содержать любые ереси. И при крайне осторожном и священно-трепетном отношении средневекового человека к евангельскому слову мы просто обязаны считать, что многие поколения, по крайней мере, епископов Реймских знали тайну и происхождения Евангелия, и тайну языка, непонятного для большинства жителей средневековой Галлии. Иначе и речи не могло быть об участии этого текста в священных обрядах Церкви.

Не исключено, что Евангелие было написано «роусьским» языком, подобно другому, которое видел в Крыму просветитель славян Константин-Кирилл философ. Сейчас уже трудно определить, в какое время был окончательно забыт язык этого Евангелия во Франции, что, однако, нисколько не сказалось на благоговении перед этой святыней.

Кроме того, мы не можем и окончательно отбрасывать версию о том, что Евангелие принадлежало Анне Ярославне. Но только в свете таинственного для потомков происхождения Меровея от венедского «чудища» мы можем понять сакральный смысл, связующий историю Франции православной и католической, сфокусированный на королевском Евангелии в Реймсе, написанном по-славянски!

Мы вполне можем допустить, что даже каролингско-папская власть, узурпировавшая престол православных Меровингов и начавшая процесс «латинизации» христианства в Западной Европе, чувствовала необходимость легитимизации своей власти через сакральную связь с предыдущей династией, реализуя ее через особое отношение к славянскому Евангелию в кафедральном соборе города Реймса.

Автор этих строк спускался в крипту Реймсского собора и видел древний баптистерий, где святым Ремигием был крещен Хлодвиг. Огромную серую купель до сих пор украшает не латинский «крыж», а почитаемая особенно в православных землях монограмма Христа — хризма, точно такая же, которая украшала навершие священного стяга французской монархии — Орифламмы!

Как совершенно справедливо в данном случае указывает отечественный исследователь секретов, связанных с династией Меровингов, В.И. Карпец, в случае королей из рода Меровингов речь должна идти о царствовавшей по священному праву монархической династии, освященной единством крови, миропомазания и права. Подобное триединство было и в России, где царствовала династия Словена-Гостомысла, а через среднюю дочь последнего Умилу, в лице ее сына, династия Рюрика, и наконец, династия Романовых, где первый царь из этого рода Михаил был родственником по материнской линии царя Иоанна Васильевича Грозного.

Это удивительное и священное династическое единство на протяжении тысячелетий есть, без сомнения, яркая, цивилизационно-образующая особенность русской истории, Святой Руси, не имеющая аналогий подобной верности одного народа, по сути, единой династии во всей мировой истории.

На заре своей исторической жизни многие германские народы также придерживались верности священным королевским родам, что, однако, не стало нормой и прекратилось уже в раннем Средневековье.

Трагический же конец династической священной линии Русской государственности был украшен мученическим венцом царя страстотерпца Николая Александровича, освятившего Христоподражательным подвигом трагический финал исторической России.

Возвращаясь к основоположнику французской христианской государственности, отметим мысль французского исследователя Жана Робена, который писал: «Хлодвиг был главой Regnum Francorum, королевства, которому суждено было стать Францией и «первородной нацией». Особая связь с Римом, начиная со времен Карла Великого, определяла идеологическое притязание французов на некое духовное первенство в Европе. И если во времена Меровингов и первых Каролингов, вплоть до Карла Великого, эти претензии были отчасти обоснованы, выражаясь современным языком, геополитической ситуацией в христианском мире, то после отпадения Каролингов вместе с Римским престолом в латинскую ересь эти претензии стали источником дестабилизации всей христианской ойкумены.

Напомним, что император Византии Анастасий I кроме титулов патриция и консула, которые Хлодвиг с гордостью носил, передает этому новоиспеченному православному государю диких франков и завоеванных галло-римлян императорские инсигнии, которые Меровинг получает в городе Туре. Нет никаких сомнений в том, что этим актом император Ромеев демонстрировал восстановление единой Римской империи, где Запад,.как это и было до Константина Великого, получал своего собственного владыку при безусловном сохранении первенства Константинополя, что и выразилось в даровании Хлодвигу титулов патриция и консула.

Однако в этой, пусть только и гипотетически, единой Православной Империи Хлодвиг в принципе мог претендовать и на большее, чем просто подчиненное положение по отношению к Востоку. Во время крещения Хлодвига произошло чудо! С небес слетела голубка, принесшая в клюве хрустальный сосудец с драгоценным и священным миро, которым, как свидетельствует предание, некогда был помазан на царство сам царь Давид. И через это чудесное помазание елеем из нерукотворной Святой Скляницы (Sa­int Ampule) Хлодвиг, в определенном смысле, становится единственным легитимным правопреемником Царства Давидова. Отметим важный факт: миропомазание и крещение Хлодвига являлись как бы единым актом. Миропомазания на царствие специальным, отдельным актом Хлодвиг не удостоился! Это священнодействие будет предпринято позднее, но уже над первыми Каролингами. Православный император франков из рода Меровея стал выше императора Анастасия через это сверхъестественное миропомазание. Эти удивительные сведения до потомков донес летописец Хинкилер.

Итак, через чудесное миропомазание Хлодвиг получает особые духовные дары. Это священное событие поставило дикого сикамбра выше императора Ромеев, получавшего помазание на царство естественным способом от рук первоиерарха Церкви. Однако Хлодвиг в действительности не воспользовался в политических целях своим духовным первородством, оставаясь формально в рамках традиционного вассалитета по отношению к Константинополю. Получив от Анастасия титул патриция, Хлодвиг действительно им гордился и отнюдь не мыслил свою власть выше власти вселенского императора Константинополя. Такой же линии придерживались, в основном, и его потомки. Один из Меровингов, младший сын Хлотаря Хильперик тщательно копировал образ жизни древних римлян и византийцев. Он сохранял цирковые игры для жителей Суассона и Парижа. Он охотно переписывался с Константинополем и похвалялся полученными от императора медальонами. Но и при Меровингах уже закладывалась та основа, на которой Каролинги будут строить свою псевдоимперию как альтернативу православному Константинополю.

Императоры Царьграда, конечно, стремились к прочному союзу и миру с могущественными франками, строго блюдя, однако, определенную субординацию в отношениях. Франки не рассматривались как равные политические партнеры. И вот Теодеберт, сын Тьерри Реймсского в VI веке дерзнул чеканить свою монету из золота, добываемого в Галлии, с изображением не римского, то есть византийского императора, как того требовала политическая корректность, освященная веками, а со своим собственным, что было с возмущением воспринято в Византии.

Поэтому, учитывая все сказанное выше, ни в коем случае нельзя, как это делают некоторые зарубежные и отечественные исследователи, считать, что вслед за Хлодвигом, в силу его чудесного миропомазания, и вся династия Меровингов получила автоматически Божественную индульгенцию на вечное первенство в христианской ойкумене, и что это было когда-то и кем-то вообще принято за некую духовно-политическую реалию.

Нужно сказать, что и сам Хлодвиг даже после столь чудесного крещения не стал святым и безукоризненно христианским правителем. В нем причудливо сочетались черты жестокого варварского предводителя дружины и буйного неофита, который как-то воскликнул, услышав от св. Ремигия историю о распятии Спасителя: «жаль, что там не было моих франков». И тут он не лукавил. Можно не сомневаться, что будь там со своими франками Хлодвиг, от предавшего Спасителя Иерусалима не осталось бы камня на камне.

Само взятие Парижа после разгрома римского наместника Сиагрия при Суассоне о многом говорит. По договоренности со святой Женевьевой, Хлодвиг мирным путем занимает Париж. Эту святую, по молитвам которой Париж был спасен от войск Аттилы, Хлодвиг чтил всю жизнь. В соборе ее святого имени он и был погребен.

Со школьных времен нам известно предание о чаше, ради которой Хлодвиг раскроил голову одному своему дружиннику. Увы, советская школа лгала по поводу мотивов столь жесткого обращения с сослуживцами. На самом деле это убийство было следствием прямо-таки дикой ревности не по уму новокрещенного Хлодвига. Во время войны с римским полководцем Сиагрием в конце V века воины Хлодвига, разорившие множество церквей, похитили в Реймсе огромную красивую церковную чашу, служившую, вероятно, потиром. В ответ на просьбу Реймсского епископа вернуть священный сосуд король в присутствии посланников епископа попросил собравшихся воинов отдать ему эту чашу сверх того, что ему достанется по жребию при дележе трофеев. Все были согласны, кроме одного воина. Он сказал: «Ничего, кроме выпавшего по жребию, ты не получишь!» и ударил мечом по чаше. Король смолчал. Через год все войско было собрано для проверки исправности оружия. (Тогда еще не подшивали белых подворотничков и не носили ремней с пряжками, которые надо было чистить. Поэтому проверялось только оружие.) Подойдя к воину, разбившему священную чашу, Хлодвиг придрался к каким-то неполадкам и сказал: «Твое оружие — самое плохое. Ни копье, ни меч, ни топор твой не в порядке». Сказав это, он вырвал у воина топор и в гневе швырнул его на землю. Простодушный боец нагнулся за топором, и в тот же миг король рассек ему череп, справедливо заметив при этом: «Вот что ты сделал с Реймсской чашей». Никакого ропота со стороны личного состава вверенных Хлодвигу дружин не последовало.