Грязная любовь - Меган Харт

Я не присутствовала на погребальной службе ни одного из них. Меня не просили сказать последнее слово. Теперь, видя перед собой мраморные плиты и букет увядающих цветов на ветру, я чувствовала потребность сказать то, в чем отказывала себе слишком долго. Я сказала отцу, что любила его и что прощаю за то, что он предпочел мне выпивку и отчуждение. Это были не просто слова – я облекла в них то, что было у меня на сердце.

Слова дались мне нелегко – как и все в этом мире, – и, когда я закончила говорить, некоторое время сидела молча, стараясь вспомнить все хорошее, что было. За что могла цепляться, переживая то плохое, что меня окружало.

Затем я заговорила вновь:

– Именно ты, Эндрю, научил меня находить Большую Медведицу, когда мне было шесть лет. Тогда я впервые взглянула в ночное небо и нашла в нем то, что еще можно было считать. Именно ты открыл для меня красоту неба и звезд.

Листья на деревьях, окружавших кладбище, уже начинающие желтеть и краснеть, о чем-то шелестели на ветру. Я не думала о том, что за этим кроется нечто мистическое. Например, что это трепещут крылья ангела или что мой брат вернулся на миг из царства мертвых, чтобы услышать мое прощение, – для этого я была слишком практична. Я наблюдала за рябью листвы, любовалась богатством и яркостью осенних красок листьев, которые, впрочем, предвещали гибель. Утешала меня только мысль, что весной будут новые листья. Жизнь возродится снова.

Вот чего и я хотела – снова возродиться. Сидя рядом с могилами моего отца и брата – двух людей, оказавших самое сильное влияние на мою жизнь, я надеялась, что мне это удастся. Снова возродиться к жизни. Устроить себе новую весну.

Я хотела, чтобы что-нибудь произошло. Например, чтобы небеса разверзлись или откуда-то из глубины земли появилась рука и схватила меня. Но ничего такого не случилось. Только продолжал дуть ветер, и я начала клацать зубами.

Правда, чувствовала я себя лучше. Я взглянула в лицо демонам и осталась жива. Куда уж больше…

Я встала и отряхнула юбку от травинок. Поправила цветы, чтобы выглядели красивее. Выдернула сорняки, начавшие разрастаться по углам надгробий. Провела пальцем по оттискам их имен и подумала, до чего буквы бессильны описать жизни тех двух мужчин, чьи тела покоились в могилах.

– Он любил британские комедии, – громко сказала я, задержавшись на имени отца. – Он любил ирландскую музыку. Он пользовался одеколоном «Олд Спайс» и любил рыбачить, и всегда съедал то, что наловил. Он родился в Нью-Йорке, но покинул его в трехлетнем возрасте и никогда туда не возвращался.

Их было больше – воспоминаний о моем отце. Последние слова о нем – это лучшее, что я смогла сказать. Об Эндрю говорить было тяжелее, но, возможно, воспоминание о звездах подсказало мне путь.

– Он играл с нами в игры, хотя давно уже их перерос. Он научил меня ездить на велосипеде без рук. Он первый придумал историю о Принцессе-бродяжке. – Я продолжала говорить, не заботясь о том, что, глядя на меня со стороны, можно было подумать, будто я спятила, раз говорю с могилой. Я снова заплакала, хотя в этот раз не так надрывно. Слезы намочили ворот моего свитера, и мне стало холодно. – Он был моим братом, и я любила его. Даже когда ненавидела то, что он делал.

То, чего я ожидала, наконец-то произошло, хотя и без должного драматизма, – не было ни хора ангелов с небес, ни какой-нибудь страшной сцены из дешевого ужастика. Просто меня отпустило. Нет, ушло не все и не сразу, но осенний воздух словно посвежел, когда я сделала глубокий вдох. Я вытерла лицо, вздохнула в последний раз и ушла.

Просить прощения лучше с даром подношения, чтобы легче его получить. Моим даром стали шоколадные эклеры и термос с кофе вместо пойла, которым нас обычно потчевали в комнате для отдыха. Я постучала в дверь Марси и в качестве белого флага сначала просунула ярко-розовую коробку, оповещающую о содержащихся в ней лакомствах.

Марси подняла голову и улыбнулась чуть натянуто:

– Элли. Привет. Входи.

Обычно она влетала ко мне в офис и плюхалась в кресло. Я не могла быть такой раскованной, как она, но подтолкнула коробку в ее направлении:

– Это тебе.

Она наклонилась, чтобы понюхать коробку, а затем содрала ленту наманикюренным ногтем.

– Ах, блин. Ну ты и стерва! Я ведь на паршивой диете…

Услышав про стерву, я тут же поняла, что мы снова друзья. В устах Марси такие слова звучали почти любовно. Я подняла термос:

– И еще хороший кофе.

– О боже, я люблю тебя. – Она крутанулась в своем кресле, схватила с полки кружку и протянула ее мне. – Кофеин вроде как препятствует снижению веса, но хрен пойми как.

Я принесла с собой свою кружку и наполнила обе.

– А он не вызывает кайф?

Марси сначала посмотрела на меня непонимающе, а потом засмеялась:

– Всяко может быть.

Мы подняли наши кружки. Марси вытащила для нас обеих по эклеру. Она тут же откусила кусочек и громко и долго стонала от удовольствия, так что я даже засмеялась. Я последовала ее примеру и постаралась изобразить что-то подобное ее восклицанию. Вместе мы поглощали пирожные, запивая их крепким кофе.

– Марси, – сказала я, когда первый голод был утолен. – Прости меня.

Она махнула рукой:

– Да ладно, расслабься. Я в курсе, что слишком много болтаю. Все нормально.

– Нет. Ты пыталась быть мне другом, а я этого не оценила. Извини.

– Да перестань ты уже! – воскликнула Марси.

– Черт, Марси! Я хочу извиниться. Дай мне закончить, пожалуйста.

Она засмеялась, но кивнула:

– Ладно, валяй. Я была трещоткой, а ты поганкой. Мы в расчете?

– В расчете. – Я откинулась в кресле. – Мне не хватало твоих сплетен.

Она хлопнула в ладоши.

– Кстати, у меня для тебя кое-что есть.

Это «кое-что» растянулось на полчаса. Мы, вместо того чтобы работать, хихикали, делясь соображениями о новом парне из отдела корреспонденции. Марси утверждала, что он подрабатывает стриптизером. Я его не замечала.

– Что значит «не замечала»? – возмутилась Марси. – Ты что – слепая? Мертвая? Или забыла, что ты – женщина?

– Я думала, что ты собираешься замуж, – заметила я.

– Да. Но я собираюсь замуж, а не в могилу. Что такого в том, чтобы смотреть по сторонам? – Она помолчала. – Хотя Уэйну об этом, наверное, лучше не знать.

– Само собой.

Марси отломила шоколадную глазурь с эклера и слизнула ее с пальца.

– Ну и как ты поживаешь? Не считая того, что соблазняешь меня ужасно вкусными пирожными, чтобы я растолстела и не влезла в свое свадебное платье.

– Нормально. – Я взяла еще один эклер и откусила кусочек. По моим пальцам заструился желтый крем, и я его слизнула.

– Ну ладно.

Я сделала вид, будто не замечаю, что она вдруг умолкла, но через некоторое время все-таки сдалась.