Гарри Поттер и Орден Феникса - Джоан Роулинг

«Я — это оружие, — подумал Гарри, и будто яд потек по его жилам, и весь он покрылся холодным потом в мчащемся по темному туннелю вагоне. — Я то, что хочет использовать Волан-де-Морт, вот почему ко мне приставляют охрану всюду, куда бы я ни пошел — не меня защищают, а других людей, только это не помогает, они не могут постоянно держать кого-то при мне в Хогвартсе… Это я напал вчера ночью на мистера Уизли. Я. Волан-де-Морт меня заставил и, может быть, сейчас сидит во мне, и слушает мои мысли…»

— Гарри, милый, что с тобой? — шепотом спросила миссис Уизли в грохочущем вагоне, перегнувшись через Джинни. — Ты плохо выглядишь. Тебе нездоровится?

Он яростно замотал головой и стал смотреть на рекламу страхования недвижимости.

— Гарри, ты правда не заболел, милый? — озабоченно спросила она, когда они огибали нестриженую травяную площадку посреди площади Гриммо. — Ты такой бледный… ты хотя бы выспался утром? Иди сейчас же в спальню и часика два поспи до ужина, хорошо?

Он кивнул. Вот и удобный повод не разговаривать с остальными, как раз то, о чем он мечтал. Поэтому, когда она открыла парадную дверь, он быстро прошел мимо подставки для зонтиков в форме ноги тролля и поднялся в их с Роном спальню.

Тут он стал ходить взад-вперед мимо двух кроватей и пустой рамы Финеаса Найджелуса, снова и снова возвращаясь к тем же вопросам и строя все более ужасные предположения.

Как он сделался змеей? Может быть, он анимаг?.. Нет, он знал бы. Может, Волан-де-Морт анимаг? Да, это похоже на правду, Волан-де-Морт запросто может превратиться в змею…

«А когда он мною овладевает, — думал Гарри, — тогда превращаемся мы оба… Но это не объясняет, каким образом я попал в Лондон и вернулся в свою постель за пять минут… Хотя Волан-де-Морт чуть ли не самый могущественный волшебник на земле после Дамблдора, ему ничего не стоит вот так перенести человека. — И тут он похолодел от ужаса. Но ведь это безумие: если Волан-де-Морт владеет мною, он видит через меня штаб Ордена Феникса! В эту самую минуту! Он узнает, кто в Ордене и где Сириус… и я столько всего услышал, чего не следовало — все, что рассказал мне Сириус в тот первый вечер, когда я сюда попал…»

Выход был только один: немедленно покинуть площадь Гриммо. Рождество он проведет в Хогвартсе, хотя бы на праздники обезопасит своих… нет, не годится, там масса людей. Что, если они будут изувечены или убиты? Что, если следующим окажется Симус, или Дин, или Невилл? Он остановился перед пустым портретом Финеаса Найджелуса. Тело его наливалось свинцом. Выбора нет: вернуться на Тисовую улицу, напрочь отрезать себя от всех волшебников.

«Раз так, — подумал он, — нечего тут торчать». Стараясь не думать о том, как отреагируют Дурсли, увидев его у себя на пороге шестью месяцами раньше положенного, он подошел к чемодану, захлопнул и запер его, огляделся, по привычке ища взглядом Буклю, вспомнил, что она еще в Хогвартсе — хорошо, одной вещью меньше, клетку не надо тащить, — схватился за чемодан и поволок к двери. Но на полпути его остановил ехидный голос:

— Удираем, кажется?

Он обернулся. На портрете снова возник Финеас Найджелус: прислонясь к раме, он насмешливо наблюдал за Гарри.

— Не удираем, нет, — кратко ответил Гарри и протащил чемодан еще шага на два.

— Я думал, — сказал Финеас Найджелус, поглаживая остроконечную бородку, — что принадлежность к Гриффиндору предполагает в человеке смелость. Сдается мне, что вы уместнее были бы на моем факультете, Слизерине. Мы, слизеринцы, смелы, но не глупы. В частности, когда есть выбор, мы всегда предпочитаем спасти свою собственную жизнь.

— Я не свою жизнь спасаю, — отрезал Гарри, волоча чемодан по особенно неровному месту изъеденного молью ковра, уже перед самой дверью.

— Ах, понимаю, — сказал Финеас Найджелус, все так же поглаживая бородку. — Это не трусливое бегство — вы хотите быть благородным.

Гарри не пожелал ответить и уже взялся за ручку двери, но тут Финеас Найджелус лениво произнес:

— У меня для вас послание от Альбуса Дамблдора.

Гарри повернулся кругом.

— Какое?

— Оставайтесь на месте.

— Я и стою! — сказал Гарри, не отпуская ручку. — Так какое послание?

— Я только что передал его вам, болван, — хладнокровно ответил Финеас Найджелус. — Дамблдор говорит: «Оставайтесь на месте».

— Почему? — Гарри опустил чемодан. — Почему он хочет, чтобы я остался? Что еще он сказал?

— Ничего абсолютно, — ответил Финеас Найджелус и вздернул тонкую черную бровь, словно показывая, что считает Гарри нахалом.

Злость поднялась в душе Гарри, как змея из высокой травы. Он был измучен, совершенно растерян, он пережил ужас, облегчение и новый ужас за эти двенадцать часов — и все равно Дамблдор не желает с ним говорить!

— Вот как, значит? — громко сказал он. — «Оставайтесь на месте»? И это все, что могут мне сказать после того, как на меня еще и дементоры напали! Сиди тихо, Гарри, взрослые без тебя разберутся? Чего тебе объяснять — все равно не поймешь своим маленьким умишком!

— Знаете, — еще громче него заговорил Финеас Найджелус, — именно из-за этого я ненавидел преподавание. Молодые нечеловечески убеждены, что абсолютно правы во всем! Вам не приходило в голову, мой бедный надутый индючок, что у главы Хогвартса есть веские причины не делиться с вами мельчайшими деталями своих планов? Лелея свои обиды, вы ни разу не задумались о том, что приказы Дамблдора никогда не приносили вам вреда? Нет. Нет, как все молодые люди, вы совершенно уверены в том, что только вы способны думать и чувствовать, вы один чуете опасность, у вас одного достанет ума проникнуть в замыслы Темного Лорда…

— Значит, он замышляет как-то использовать меня? — быстро спросил Гарри.

— Разве я это сказал? — вопросом на вопрос ответил Финеас Найджелус, праздно разглядывая свои шелковые перчатки. — А теперь извините, но у меня есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы подростков. Всего наилучшего.

И вышел за край портрета.

— Ну и идите! — заорал Гарри пустому холсту. — И передайте Дамблдору мою благодарность ни за что.

Холст хранил молчание. Разъяренный Гарри подтащил чемодан обратно к изножью кровати и повалился ничком на изъеденное молью покрывало.

Он закрыл глаза, все тело налилось тяжестью и ныло. Ощущение было такое, как будто он прошел пешком сотни миль… Казалось невероятным, что меньше суток назад Чжоу Чанг подходила к нему под омелой… он так устал… он боялся уснуть… но не знал, долго ли сможет бороться со сном… Дамблдор велел остаться. Значит, наверное, можно спать… но страшно. Что, если это стучится снова?

Он погружался во тьму…

И, словно только этого дожидавшийся, в голове начал крутиться фильм. Он шел по пустынному коридору к черной двери, между грубых каменных стен и факелов, мимо дверного проема, за которым каменная лестница уходила влево и вниз…

Он подошел к черной двери, но не может ее открыть. И стоит, глядит на нее в отчаянии… за ней то, чего он жаждет всей душой… несказанная награда… Если бы только перестало дергать шрам… тогда бы он мог отчетливее соображать…

— Гарри, — послышался где-то вдалеке голос Рона, — мама говорит, ужин готов, но если ты не хочешь вставать, она для тебя оставит.

Гарри открыл глаза, но Рона уже не было в комнате.

«Он не хочет оставаться со мной наедине, — подумал Гарри. — После того, что услышал от Грюма».

Да никто не захочет терпеть его в этом доме, зная, что у него внутри.

Он не пойдет ужинать, не станет обременять их своим обществом. Он повернулся на другой бок и вскоре опять уснул. Спал долго, проснулся только ранним утром, с голодной болью в животе. На другой кровати храпел Рон. Едва разлепив глаза, Гарри увидел темные очертания Финеаса Найджелуса на портрете и подумал, что Финеас, наверное, послан Дамблдором — проследить, чтобы он на кого-нибудь еще не напал.

Ощущение оскверненности стало еще сильнее. Он готов был пожалеть, что послушался Дамблдора. Если такая жизнь ожидает его теперь на площади Гриммо, уж лучше было бы действительно убраться на Тисовую улицу.

Утром все развешивали рождественские украшения. Гарри никогда еще не видел Сириуса в таком хорошем настроении — он распевал рождественские гимны и был несказанно рад тому, что встретит Рождество не один, а в компании. Голос его доходил до Гарри сквозь пол холодной гостиной, где он сидел один, смотрел, как белеет небо за окном, набрякая снегом, и испытывал какую-то свирепую радость от того, что дал возможность остальным посудачить о нем — чем они, конечно, и заняты. В обед миссис Уизли тихо позвала его снизу, но он не откликнулся и ушел на самый верх.

Около шести вечера в дверь позвонили, и миссис Блэк опять принялась вопить. Решив, что это пришел Наземникус или кто-нибудь еще из Ордена, Гарри только поудобнее устроился у стены в комнате Клювокрыла. Теперь он прятался здесь и подкармливал гиппогрифа дохлыми крысами, стараясь забыть о собственном голоде. Когда в дверь к нему сильно постучали через несколько минут, его это порядком удивило.