Бессонный патруль - Коллектив авторов

Свет на улице мерк постепенно, как в кинозале перед началом сеанса. «Ханзада просмотрел, наверное, уже половину картины, — прикинул я. — Не знал, а то бы остался…»

«Или-или, — говорил Ханзада. И вот одна из версий нашла подтверждение. В общем-то, он молодец, этот мой новый помощник. И следователь из него, дай бог, получится со временем неплохой…»

«Почему эта, казалось бы, неплохая девушка споткнулась? Нехватка денег? Но разве так поступает каждый, у кого материальные трудности?»

Через полчаса Камила Гуревич дописывала шестой лист. Писала быстро, как будто опасаясь, что времени осталось мало-мало и она ничего не успеет.

«А Задонская тоже мошенница, — вдруг пришло мне на ум. — Обманным путем хотела заполучить благоустроенную квартиру. А это откуда?..»

— Я написала и о письме, — сказала девушка. — Письмо в тот день получила я. Вот оно, прочтите.

На страницах заявления мелькали знакомые слова: «извещение», «письмо», «Задонская», «обида»…

И вдруг я увидел слово, которое все это дело поворачивало на сто восемьдесят градусов. Точнее, ставило с головы на ноги. Слово-неожиданность! Слово-выстрел!

Прокурор, рассматривая материалы на арест, не даст санкции на лишение свободы заочно, без предварительной беседы с обвиняемым. Такая беседа должна предостеречь от возможных ошибок. Как бы ни нагромождались обвинения одно на другое, в каких бы смертных грехах человек ни подозревался, может быть такой случай, когда живой разговор с подследственным, его объяснения дадут абсолютно иной поворот делу.

До прокурора дело не дошло. Но на нашу с Ханзадой долю выпал именно такой редкостный случаи.

Одно только слово!

Она ушла, тихо притворив дверь. Такая же неулыбчивая, серьезная.

Листкам, исписанным девушкой, суждено было быть предпоследними. Последнее слово оставим Задонской.

Я подравнял листки заявления, соединил их скрепкой. Прошелся по кабинету туда-сюда: громыхнула железная дверца шкафа, скрипнули оконные задвижки.

М-ла, вот так история…

РЕДКИЙ СЛУЧАЙ

— «…Вы служите, мы вас подождем, — ребята часто ставят эту пластинку. Здесь, в армии, песенка звучит по-новому и не надоедает…» — Ханзада читал громко, четко, с видимым наслаждением. Письмо, которое оставила Камила, я подсунул Ханзаде, как только принесли заключение почерковедческой экспертизы.

— «…Песенка настраивает на грустную волну, — читал Ланзада. Воспоминания… Вот выхожу из автобуса Между большими домами виден ваш с бабушкой низенький дом.

А ты в окне. Улыбаешься. Машешь рукой. Я бегу мимо палисадника, нагибаюсь под ветвями. Мимо стены дома. Скорее. За углом снова вижу тебя…»

Судьба дела решена. Специалисты не подвели: заключение подготовлено вовремя. Все правильно: на извещении почерк Гуревич.

Я сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться. Я готовлю Ханзаде сюрприз: заключение экспертизы по всем материалам он пока не видел.

Часы показывают половину десятого. До прихода Задонской — полчаса. И я знаю, почему Ханзада пришел в отлично отутюженном черном костюме, в белой рубашке с галстуком. Я знаю, что будет через полчаса, и мне становится жаль Ханзаду.

— Читай, читай, — тороплю я. — Подходишь к главному.

«…Рядовой Мошкин опять балагурит. Ребята смеются, а мне не весело, как и все это время, — терпеливо читал Ханзада. — Ты знаешь мой дурацкий характер, Камила…»

Ханзада вскинулся:

— Гуревич?

— Читай, читай.

— «…Знаешь мой… характер, Камила. Знаешь, что может меня на какой-то момент вышибить из седла. И я не стремлюсь подняться сразу. Не стремлюсь выяснить, чего-то добиваться сразу же. Но проходит время и появляется желание «помахать кулаками». Я не писал тебе и теперь казню себя за это. Какое имел право забыть все. Все! Поверить той жалкой писульке…»

— Стоп! — оборвал я чтение. — Теперь слушай меня.

«Рукописный текст записки, — прочел я первый пункт заключения экспертизы, — выполненный черными чернилами, начинающийся словами: «Дорогой солдатик» и оканчивающийся: «Доброжелательница», исполнен левой рукой Задонской».

Веки Ханзады дрогнули. Он приподнялся со стула, подавшись всем телом ко мне.

— Задонской, — повторил я. — Анонимка пришла обратно вместе с письмом.

— Задонской? Вы шутите? — ошеломленно пробормотал Ханзада. — Дайте взглянуть.

— Сюрприз второй, — сказал я, тихонько отодвигая его руку. — Вчера после твоего ухода Гуревич явилась с повинной. Деньги Задонской получила она. Но мы не будем…

— В корне не согласен! — Ханзада вскочил. Заволновался. Без видимой причины начал переставлять на столе чернильницу, стакан с карандашами. Какой же сюрприз?

Я доложил: «Или-или». Разве неожиданно? Одно подтвердилось. Теперь все ясно. — Ханзада говорил быстро, не глядя на меня.

Я хмыкнул:

— Что молодому оппоненту ясно?

— Объявим Гуревич статью. В чем обвиняется. Так! — Ханзада пригнул палец. Он по-прежнему на меня не смотрел. — Разъясним процессуальные права. — Пригнул второй палец. Задумался на секунду и зачастил: — Изберем меру пресечения, скажем, подписку о невыезде. Арестовывать не будем. Три! Представление в училище: «Куда, мол, смотрели? Четыре! Ознакомление обвиняемого с делом. Обвинительное…

— Сюрприз второй, — и остановил скороговорку Ханзады. — Ты не дал мне договорить. Мы не будем вменять Гуревич статью. Дело подлежит прекращению. И представления не будет. Теперь все ясно.

— Вы это серьезно? Н-не понимаю. Поблажка? — опять зачастил он. — Из-за Задонской?

— Ты полагаешь, что это тот случаи, когда, допустим, жертвой хулигана оказался злостный неплательщик алиментов? И неплательщика не очень-то хочется защищать?

Ханзада передернул плечами.

— Но даже и тогда хулиган получит по заслугам. Это другой случай, Ханзада.

Часы показывали без пятнадцати десять.

— Деньги она сожгла, — сказал я. — Получила и сожгла.

И я подробно рассказал о вчерашнем разговоре с Камилои Гуревич.

— Своей соседке я никогда не могла ответить так, как надо. Никогда… говорила она. — А у нас с Володей характеры одинаковые. Даже на удивление. Я никогда почему-то не могу дать отпор сразу. Почему-то слова приходят потом, когда уже поздно. Отчего не сразу? Просто паралич какой-то от обиды. — Она медленно провела рукой по щеке, голос звучал глуше. — Мы часто переписывались. Каждую неделю приходило по нескольку писем. Но вдруг замолчал.

Думала, думала… Хотела командиру части написать, — девушка потупила взгляд. — Сердилась… — Она смутилась еще больше. Вы даже не представляете, что для меня Володя… И примолкла.

Я не торопил ее. Молчание длилось несколько секунд.

— Только он и бабушка… — Камила наконец подняла голову. — Как она смела распускать клевету! Боже мой! Какая подлость! Ведь я слышала об этом обществе «Эксплуатируем карманы юношей». Очередная ее шутка. Помню, еще зимой она веселила этим подружек… А вначале Задонская мне понравилась, припомнила Камила. — С ней не соскучишься. Друзей у нее много. Думала, подружимся. По потом… начался какой-то кошмар. Эти замечания, ухмылочки. Ноты потерялись… Мухи… Может, не поверите, но плохого я ей ничего не сделала. Даже не отвечала на ее шуточки. Как-то не могла… Конечно, расстраивалась. Старалась дома бывать реже. И вдруг поняла, что ненавижу ее самым настоящим образом. Что надо немедленно бросить квартиру… Как она ходит! Как говорит!.. Ее самодовольство.

Смех. Желание командовать всеми. Ненавижу буквально все. Все! А тут письмо Володино. Знаете… Разрываю конверт, и… эта гадкая записка. Ну, такое во мне поднялось!

Отомстить! Только это! Думаю: ты такая, и я тебе так же.

Получай! И больше ни о чем другом… не хотела думать, — сквозь смуглоту ее щек явственно проступил румянец. — Посидишь без денег, узнаешь, как мне достается. Понимаю, все это несерьезно. Не по-взрослому. Надо было не так. Но нормальные мысли пришли позднее. Все рассказала Ираиде Ивановне, а она послала к вам…

Я где-то читал, в арсенале заплечных дел мастеров имеется изуверская пытка — капать водой с высоты на затылок.

Методически и длительно повторяемый удар капли в одно и тоже место непереносим. Жертва сходит с ума.

Примерно так, наверное, нагнетались в Гуревич неприязнь к Задонской и чувство сопротивления. Обида за обидой. Кап! Кап! Человек впечатлительный и скрытный, девушка замыкалась в себе. Молча переживала каждый удар.

А они становились все ощутимее, больней. Внутреннее напряжение до поры не получало разрядки. И вот произошел нервный срыв.

К концу моего рассказа Ханзада опять был самим собой.

Только раз по его лицу пробежала горькая, жесткая усмешка.

— Пепел! Где пепел? — Ханзада пошел в угол комнаты. — В сейфе?