Тайна Черного моря - Игорь Гречин

– Вы что-нибудь понимаете? – сдался искусствовед Лисицын и повернулся к соседу.

– Что ж тут непонятного? – хмыкнул сидящий рядом, в кресле номер десять, блондин. – Не слыхали разве, что после прошлогодних гастролей в Китайскую Народную Республику Вахтанговского театра с «Принцессой Турандот» за Великой стеной стало модно включать в исторические пьесы импровизации на современные политические темы?

– Да что вы говорите? – уважительно всплеснул бровями Денис Андреевич, задумчиво выпятил губу и мысленно обругал себя за то, что совсем отстал от жизни со своим Лао Шэ.

Господину Доктору почудилось нечто знакомое в доносившемся из глубины зала шепоте. Старик с презрением к себе отметил, что в такую минуту даже его нервы способны подвести. Он отринул ложные страхи. Никто из категории «сю» не может знать старокантонского диалекта. Стало быть, и опасности нет никакой. По большому счету, только один человек мог помешать резиденту. Это был Анатолий Хутчиш. Был. Да не всплыл со дна Невы…

Голос Господина Доктора превратился в яростный бронзовый набат.

– Еще сильней Китай ваш станет, – продолжал вещать со сцены сухой, как мертвое дерево, старец, – но в том лишь случае, коль ты, любезный Цин Боминь, найдешь возможность обыскать от клотика до юта прибывший в Петербург на местный праздник флота сторожевой корабль «Беззаветный» – второго ранга он[70]. Ты, Ли Чжунюн, что ревностно столь чтишь свой партбилет: с аналогичной целью ты найдешь сто пятьдесят девятого проекта эскаэр «Тамбовский комсомолец» – сейчас швартуется он у Адмиралтейства. Ты, Чу Юйцзяо верный мой, пробраться должен непременно на крейсер «Грозный» – проекта пятьдесят восьмого он. А ты, Хэ Боацинь, обыщешь крейсер «Адмирал Серегин». Ну а Дай Наньчжан останется при мне – координировать он будет ход операции секретной. Вам в подчинение я выделю по двадцать человек. И нужной техникой для поиска снабжу притом. Паролем будет фраза «Пал-секам». Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.

Приземистый Чу, блестя в лампочках рампы половиной выкрашенного серебрянкой лица, все же посмел пересилить робость и спеть о том, что мучило всех:

– Мой повелитель, кто же спорит, что задание – опасное смертельно и мало кто живым вернется. Но мы на острове Ханко остались целы, и на Курилах… Так почему ж последним наше партсобрание назвал ты?..

«Ты… ты…» – затихло заинтересованное эхо, попрыгав теннисным мячиком по макушкам терпеливых зрителей.

Сам резидент не шелохнулся, но зрителям мерещилось, что пришитые к высокому воротнику силуэты летучих мышей ожили.

Господин Доктор беззвучно пожевал губами и, чеканя слова, продекламировал:

– Да потому, что наш Китай Великий ещё сильнее сделается и ещё прекрасней… но Красным быть Китаем перестанет! Для новой, способной одолеть весь мир державы – скажу точнее: СВЕРХдержавы – должны до наступления полуночи добыть вы СВЕРХоружие, поскольку – пора вам тайну страшную узнать – не Гонконг к Китаю, но Китай к Гонконгу сегодня ночью, в полночь, будет присоединен!!!

К концу речи голос Доктора достиг фортиссимо, от которого затряслись крепления софитов и таинственно заколыхались кулисы. А ведь мог, если надо, старик. Не зря шептались, что нежный возраст он провел в монастыре Шао-Линь.

Эмоциональный накал театрального действа оказался столь сильным, что бедный осветитель зачем-то врубил полный свет. Рука сама нашарила на пульте тумблер. Свет резанул глаза и зрителей, и актеров.

Потоки ослепительных лучей затопили до того полутемную сцену, выделили каждую детальку в костюмах, каждую черточку на изуродованных контрастными красками лицах актеров, застывших скульптурной группой и внимающих последним, едва слышным словам предводителя:

– Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.

Налитые кровью глаза, сжатые зубы, бисеринки пота. Словно не спектакль игрался, а шла борьба не на жизнь. Словно и зрителей, и актеров застали за чем-то незаконным и непотребным. Срамным настолько, что лучше уж сразу самому бритвой по венам.

Яркий свет разбудил работника сцены, закемарившего было за кулисой, и тот, решив, что спектакль наконец-то закончился, поспешно ткнул кнопку на стенном пульте. Дрогнул, с тихим шуршанием пополз вниз занавес и скрыл актеров.

И в этот занавес, где-то под самым потолком, врезался запущенный кем-то из зрителей, скроенный из программки бумажный самолетик.

Колдовство исчезло, оцепенение прошло, и миг спустя благодарный зал взорвался рокочущей овацией. На галерке юнцы из Театрального вскочили с мест, мелко залопотали в ладошки, далеко вперед вытягивая руки. Захлопали, освобождаясь от груза, самооткидывающиеся сиденья кресел.

Чей-то тоненький голосок истерично взвизгнул, словно обладатель его увидел мышь:

– Браво!

И тут же галерка поддержала:

– Браво!

– Бра-во!

– Бра!!! Во!!!

Смущаясь, искусствовед Денис Андреевич Лисицын полуобернулся к соседу:

– Прошу меня извинить, но если вы так хорошо разбираетесь в пекинской опере, не могли б вы объяснить, что произошло на сцене?

Но кресло номер десять оказалось пустым.

Эпизод двадцать шестой. Господа, вы звери…

31 июля, воскресенье, 16.21 по московскому времени.

Сержант Карташов, боец спецподразделения ГРУ «Помор», раздраженно надавил кнопку, и между Ростральными колоннами заметался пренеприятнейший вопль клаксона. Двое подвыпивших лоботрясов в форме курсантов ВВМУ им. Фрунзе и четверо не более трезвых девиц, которых лоботрясы обнимали за талии, испуганно шарахнулись обратно на тротуар. Старенький «ПАЗик», фырча сизым дымком из выхлопной трубы, проехал на зеленый свет, пересек стрелку Васильевского острова, свернул на Университетскую набережную.

– Четыре часа, а уже набрались, – прокомментировал себе под нос сержант.

– То ли к вечеру будет, – поддакнул сидящий впереди майор Горовец.

Автомат он поставил между ног и придерживал его коленями, чтобы тот не упал при резких поворотах. Поддакнул – и вновь замолчал.

Молчали и остальные шесть бойцов «Помора», выполняющие задачу по обеспечению охраны генерала Семена.

Молчал и сидящий в конце автобуса генерал Семен. Лишь нервно теребил прорвавшуюся коричневую обивку переднего сиденья, на котором расположились солдаты.

Молчал и мегатонник Иван Князев по кличке Карл – в полотняных брючках кофейного цвета и какой-то несерьезной белой рубашечке-безрукавке. Генерал искоса следил за другом: смотрит в окно, черт однорукий, достопримечательности разглядывает и в ус не дует. Пустой короткий рукавчик весело полощется на сквозняке из приоткрытой форточки. Как будто на экскурсии по историческим местам города-героя Карл, а не на боевой операции. И зачем-то значок «Почетный чекист» к кармашку присобачил. Никакой конспирации. Еще бы «Сиятельную Луну» нацепил, которую ему Барре[71] в семидесятом подарил…

Семен ничего не сказал другу о доверительном сообщении Господина Доктора – о том, что установка передислоцирована в Зоологический музей. Чем меньше Карл будет знать, тем меньше будет путаться под ногами.

Операция входит в завершающую стадию, и сейчас важно не ошибиться. Не сделать неверный шаг.

Чтобы не ломиться с парадного входа на глазах у гуляющих матросиков и по случаю праздника находящихся в состоянии повышенной бдительности ментов, Карташов свернул в закуток между Зоологическим музеем и Кунсткамерой и остановился возле заднего в музей входа, в который скребся какой-то тип в кожаной куртке и при семилетнем с виду пацаненке.

– Брагин, разберись, – коротко приказал майор Горовец.

Однорукий старик беспокойно заерзал на продавленном сиденье. Не нравилось ему происходящее. Очень не нравилось.

Он бросил обеспокоенный взгляд на Семена. Не нравился ему и Семен в последнее время. Крепко сдал, нервничает много, и попусту… Да и Карл уже далеко не мальчик. Тоже излишне суетится. Наверное, оттого, что слишком долго ждал. Годы и годы.

Впрочем, Толя ведь тоже не дурак в пекло наобум лезть. Сейчас, наверное, откуда-нибудь корабли в бинокль разглядывает. Может, даже из этого музея… Или он уже разведал, на котором кораблике находится заветная дверца, за которой спрятана Тайна Черного моря?

Двери автобуса с шипением сложились гармошкой, и боец Брагин не спеша вышел наружу, радуясь возможности раньше остальных вдохнуть свежий воздух и размять ноги. Папаша с ковыряющим в носу ребенком не представлялся Брагину серьезной проблемой.

Зоологический музей был закрыт. Это стало понятно ещё возле запертой кассы, но Витя Шелепин продолжал раздраженно давить на кнопку звонка. Сволочи, ведь сами же на входе написали: «Выходной – пятница». А сейчас что? Сейчас воскресенье. Значит, музей должен вкалывать без базара. Звонок приглушенно дребезжал где-то в глубине музея, и этот печальный, одинокий звук, раздающийся в пустом здании, слышимый лишь чучелами и скелетами, вызывал неприятное чувство где-то в районе селезенки. Витя приник глазом к дверному глазку, но ни фига не увидел. Тогда он подергал ручку. Заперто, и хоть ты тресни.