Жажда всевластия - Станислав Синицын

— Куда? — Наташа задает неправильный вопрос.

Старый Охрана огрызнулся бы ссылкой на параграф, закрылся бы цитатой или глухой стеной молчания, новый только печально улыбнулся.

— Откуда я знаю? Это будет ваша проблема... — А может, он просто научился хорошо носить маску, как дрессировщик при общении со львами?

Охрана протиснулся мимо нас и опять пошел по узким коридорам. Поворот, поворот, лестница, лифт, коридор, еще поворот. На каждом углу готовые захлопнуться после нашего прохода створки автоматических дверей и висящие над головой задвижки. Последняя дверь — и белый зал, начиненный медицинской техникой.

— Сдаю вас с рук на руки товарищу Симченко. — Охрана улыбается.

— Да-да, я к вашим услугам. — Привычный голос в безлюдном зале вызывает не слишком приятные ассоциации. — Проходите, располагайтесь. — Он еще несет оптимистичную чушь ироничного оттенка, а новое тело Симченко выходит из какого-то закутка и, бодро улыбаясь, молча идет к нам.

— Сожалею, заснул. — Первые слова, вырвавшиеся из его рта.

— Молчал бы уже, чревовещатель. — Ехидство Наташи не оставляет ее и здесь.

Охрана машет нам рукой, и за ним захлопывается дверь.

— Супруги Круглецовы. — Симченко переходит на официальный тон. — Машины для приема вашего сознания готовы. Тела для переходного периода — тоже. Что касается вашего сына, то с ним все в порядке — инкубатор поддерживает существование эмбриона, и возможно его полноценное выращивание. Психологи все еще настойчиво рекомендуют вам, госпожа Круглецова, принять его в свое новое тело для большего сохранения вашей человечности.

— Да согласна я, не знаешь, что ли. — Мы долго обсуждали этот вопрос с Наташей, она очень боялась, что очередная диверсия оборвет связь между ее сознанием и телом или, того хуже, очередные гуманисты или сбесившийся ИИ возьмут под контроль организм и устроят выкидыш, но в конце концов я убедил ее, что риск этого не больше, чем при обычной беременности. Симченко своей фразой всего лишь исполнял какой-то очередной совет психологов.

— Желаете увидеть свои будущие тела?

— Я — пас. Мне хватит того, что я увижу показатели здоровья и соседнюю койку. — Беру инициативу в свои руки, но Наташа все-таки женщина, и она требует подробного осмотра.

— Хорошо, но только когда придет ваша очередь. — Симченко тонко предотвращает еще не возникшую между нами ссору. — Кстати, надо определить, кто из вас будет первым. Кинете монету?

— Да. У тебя случайно нет?

Мой сарказм пропадает втуне: даже в этот момент преображенные стараются не выказывать своего бешеного преимущества над нами — Симченко только пожимает плечами. Он, конечно, намекнул своей фразой, что неплохо бы поторопиться и не разводить мелодрам, но прямо он этого не скажет и монету из кармана не вынет. Наверняка она там у него есть, на тот случай если я забыл ее дома (у нейробиологов нет полного доступа к охранной информации, и как я собирался сюда, он не видел). Однако же или Симченко уже оценил наше инфракрасное изображение, или что-то прочел в наших лицах, но он понял, что монета у нас запасена. Приходится чуть отстранить Наташу и обеими руками рыться в карманах, куда утром опустил металлический дензнак. И вот он, чуть сбитый по краю жребий судьбы достоинством в один рубль.

— Орел или решка, — спрашиваю ее. Наташа колеблется несколько секунд и почему-то кусает губы.

— Орел! — решительный взмах ее руки.

Я хорошо бросаю монеты. Тут главное — аккуратно взяться за самый ее край, почувствовать баланс и указательным пальцем не столько подбросить — закрутить ее в воздухе вокруг своей оси. Тогда она превратится в сверкающий полупрозрачный круг, секунду или две парящий над полом.

— Решка, — провозглашает Симченко, как только монета касается пола.

— Твоя правда, — соглашаюсь я.

Все кончилось. Больше нет никаких предлогов, причин и чего бы то ни было для оттяжек и задержек времени. Надо подойти к лежанке и смотреть, как на твою голову опускается сканер. Куда-то исчезает то спокойствие, что глухим одеялом укутывало меня последние часы. Нет, это не страх и не радость. Просто есть в этом такая порубежность, граничность, которую нельзя игнорировать. Вот я был таким, а стану другим. Это захватывает меня, я чувствую, что превращаюсь в человека-кролика перед удавом-сканером. Он зачаровывает меня, как скипетр, держава и корона зачаровывают любого претендента на трон, как пулемет захватывает душу новобранца, а подпись министра вгоняет в ступор мелкого чиновника. Он как воплощение жерновов истории, через которые мне надо идти.

Не замечаю, как я уже сделал шаг к сканеру, и Наташа дергает меня за рукав. Оглядываюсь и напарываюсь на ее взгляд. Кончилась в ней старая убежденность и утреннее ехидство, осыпалось, как кожура с луковицы. Не думал, что в ее глазах увижу такую смесь отчаяния и надежды: дымчатый топаз царапает мне сердце — там страх, готовый пролиться слезами, и воля, что держит его в тисках, жажда жизни и желание власти, там почти выгоревшая чувственность и притуплённый ею рассудок.

Я хочу сказать легкую прощальную фразу, эдакий лозунг, что ободрит ее, рассеет страх и покажет весь блеск будущего. Открываю рот и понимаю, что мне нечего говорить — если я подавлю в ней неуверенность словесными увертками, своей волей и влиянием на нее, это будет обманом, потому как я сам сейчас боюсь. Любая необходимость, чувство долга и ответственность, любые рациональные доводы сейчас бессильны поколебать в ней это состояние. Его можно только пережить. И я просто стою и смотрю на нее.

— Иди, все хорошо. — Она улыбается, чуть-чуть привстает на цыпочки и целует меня.

Симченко, как незаметный, неподвижный призрак, пережидает эту сцену и так же деликатно и неощутимо провожает меня до лежанки. Где-то в недрах этой груды оборудования, за кулисами декораций сегодняшнего перевоплощения, слышится тихое гудение. Механическая рябь пробегает по сочленениям, манипуляторам и проводам — на пару пустому месту из глубины выдвигаются носилки, укутанные приборами, шлангами и тому подобным добром. Видны только нестоптанные пятки моей будущей аватары. Симченко похлопывает меня по плечу, и я сажусь на лежанку. Дергаю себя за ворот рубашки.

— Не надо, — останавливает он меня, — тебя переоденут на переходном этапе.

— Фирма гарантирует ритуальные услуги? — Неожиданный всплеск черного юмора, как судорожный смешок на эшафоте.

— Жалоб от клиентов не было, сможешь сам с ними поговорить. — У него с юмором тоже полный порядок. — А сейчас давай: время — деньги.

По оборудованию будто бежит дрожь нетерпения, оно хочет очередной жертвы. Не знаю — его ли это очередной намек или просто идет процедура. Наташа выступает из-за плеча нашего Харона и берет мою левую руку в свои ладони. В ее глазах уже почти нет страха. Ложусь. Что-то зеленое надвигается на глаза, и мне вдруг отчаянно хочется вздохнуть — я набираю в себя воздуха сколько могу, полной грудью, а мне мало. Наверное, сильно сжимаю Наташины пальцы. Слышу стук своего сердца, и вдруг приходит облегчение, тело расслабляется, и сознание начинает растворяться в теплых сумерках.