Самое ужасное путешествие - Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард

По программе, на участке от мыса Хат до склада Одной тонны мы, идя с легко нагружёнными пони, должны были делать в среднем 10 миль в день. От этого склада к Воротам и далее к подножию ледника следовало доставить 24 недельных рациона провианта — каждый на четверых, двигаясь со скоростью 13 миль в день. На этом завершался Барьерный этап путешествия, составивший по показаниям укреплённого на санях счётчика шагов — одометра{113} — 369 миль.

На этих 24 недельных рационах полюсная партия и две вспомогательные достигали предельных точек своих маршрутов и возвращались к подножию ледника Бирдмора, где их ожидали в складе ещё три недельных пайка.

В первый день пребывания на Барьере всё шло как по маслу, записки, оставленные в пустых бачках из-под керосина, сообщали радостные вести: моторные сани идут. Но уже на следующий день мы миновали пять брошенных бачков без записок.

Значит, что-то не ладится. Милях в четырнадцати от мыса Хат стало известно, что треснул корпус цилиндра № 2 на моторе Дэя, а ещё через полмили мы наткнулись и на самый мотор, уже засыпанный снегом и вообще являвший собой весьма печальное зрелище. Ещё один дневной переход, и в воскресенье 5 ноября утром мы прибыли в Угловой лагерь. По дороге кое-кто побывал одной ногой в трещине, но ничего серьёзного не произошло.

Из лагеря нам был виден в южном направлении выделявшийся на фоне снега мрачный чёрный предмет, но мы тешили себя надеждой, что это не вторые мотосани. Увы, это были именно они.

«Повторилась та же беда: раскололся толстый конец цилиндра № 1; в остальном же машина была в исправности. Машины, очевидно, не приспособлены к такому климату — недостаток, впрочем, наверно исправимый. Однако доказано, Система передвижения вполне удовлетворительна»[178],

— с горечью писал Скотт.

«Большое разочарование! Я ожидал большего от машин, поскольку они уже попали на поверхность Барьера»[179].

Скотт вложил всю свою душу в моторные сани. Он испытывал их в Норвегии и Швейцарии. Было сделано всё возможное, чтобы они работали хорошо, предусмотрены все случайности. Я уверен, что в глубине души им руководило желание избежать жестокости, с которой неизбежно связано использование собак и лошадей. «Небольшой доли успеха было бы достаточно, чтобы показать, чего можно от них ожидать и способны ли они в конце концов произвести переворот в транспортировке грузов в полярных условиях. Сегодня, глядя, как машины работают, и припоминая, что все обнаруженные до сих пор погрешности были чисто механические, не могу не верить в их достоинства. Эти, хотя и небольшие, погрешности и недостаточная опытность показывают, как опасно скупиться на испытания»[180].

Вряд ли Скотт возлагал большие надежды на мотосани в нашей экспедиции, но использование их могло помочь его последователям, а он всегда к этому стремился.

Достиг ли он своей цели? Моторы, конечно, мало помогли нам: даже тот, что оказался более выносливым, дошёл, тяжело нагружённый, только чуть дальше Углового лагеря. И всё же пятьдесят миль это пятьдесят миль, а то, что моторы вообще шли, само по себе уже было огромным достижением. На пройденном ими участке твёрдые поверхности перемежались мягкими, а позднее, летом, когда рухнули снежные мосты, мы на обратном пути убедились в том, что они благополучно пересекли несколько широких трещин. Кроме того, они работали при температурах до —30° [-34 °C]. Всё это было во благо, ведь до них ни одна машина с мотором не въезжала на Барьер. Идея их использования оказалась правильной, теперь она нуждалась в дополнении опытом. Эксперимент Скотта доказал целесообразность их использования в Антарктике, но он не знал до конца всех их возможностей: они явились прямыми предшественниками танков, участвовавших в боях во Франции{114}.

Ночные переходы имеют свои достоинства и недостатки.

Пони везли грузы в холодное время суток, а отдыхали в более тёплое, и это было хорошо. На солнце они быстро обсыхали, после нескольких дней пути, привыкнув к новой обстановке, спали и ели в сносных условиях. С другой стороны, поверхность, несомненно, была лучше, когда солнце поднималось высоко и становилось теплее. Сопоставляя все за и против, мы пришли к выводу, что лошадям предпочтительнее идти ночью, но сами мы, впрягаясь в сани, если и шли в ночную пору, то очень редко.

В это время между дневными и ночными условиями ощущалась большая разница. Ночью, в сильный мороз, под резкими порывами холодного ветра, мы при любой работе то и дело останавливались и отогревали окоченевшие пальцы.

Утром, ужиная, спокойно сидели на санях, и, заполняя дневники или метеорологический журнал, иногда даже — подумать только! — вытягивали голые ноги на снегу, правда ненадолго.

Как же это не похоже на наше зимнее путешествие!

Теперь, в начале лета, я не переставал восхищаться тем, в каких прекрасных условиях мы идём по Барьеру. Ведь наша тройка уже забыла, что палатка бывает тёплой, а спальный мешок сухим. Противоположные впечатления так въелись в кровь и мозг, что искоренить их мог только новый опыт.

«День жаркий, удушливый; снег слепит глаза. Забываешь, что температура низкая (-22° [-30 °C]). Припоминаются залитые солнцем улицы, нагретые его лучами мостовые, а между тем не далее как 6 часов тому назад большой палец на моей ноге едва не был отморожен. Обо всех таких неудобствах, как мёрзлая обувь, сырая одежда и сырые спальные мешки, нет и помина»[181].

Конечно, наивно было предполагать, что мы пройдём ветреные места близ Углового лагеря, не угодив в непогоду.

Выметенная штормом поверхность здесь улучшилась, пони легко везли свою тяжёлую кладь, но на следующей стоянке мы заметили, что небосвод на юго-востоке заволакивается тучами, и почти тут же потянул ветер. Поспешно построили защитные стенки для лошадей{115}, а к концу ужина ветер уже задувал с силой в 5 баллов (утро 6 ноября, лагерь 4). Весь день продолжалась умеренная метель, но ночью ветер ужесточился до 8 баллов, снегопад также усилился.

В такую погоду идти невозможно. К утру пурга чуть стихла, пришли Мирз и Дмитрий с двумя собачьими упряжками и поставили палатку за нашей. Это соответствовало намеченной схеме движения, по которой собаки выходят позднее нас, но нагоняют, так как передвигаются быстрее лошадей.

«Пурга и позёмка вынуждали нас снова и снова выкапывать из сугробов лошадей и делать им убежище от ветра.

Воздвигнутые нами стенки служили надёжной защитой, но сани, подпиравшие их по бокам, на концах были полностью погребены под сугробами, а палатку, стоявшую у наветренной стороны укрытия, сотрясал отражаемый им ветер и заносил снегом выше входа. После полудня снегопад прекратился, но позёмка продолжала мести. Снэтчер разнёс копытами часть защитной стенки перед собой, Джию тоже лягался больше обычного.

Все пони имели довольно жалкий вид: несмотря на защиту, они с ног до головы были покрыты заледеневшим снегом, и сорвать его удавалось лишь с большим трудом»[182].

К вечеру позёмка окончательно утихомирилась, но ветер, достигавший силы 4 балла, продолжал налетать с досадным упорством. Тем не менее в полночь партия Аткинсона вышла в путь. И вот почему:

«Пока что скала Касл ещё хорошо просматривается, но на следующем переходе её закроет северная оконечность острова Уайт — и тогда прощайте надолго, все знакомые наземные ориентиры»[183].

В последующие сутки (8–9 ноября)

«выступили в полночь, шли очень хорошо. В такую погоду санный поход доставляет истинное удовольствие. Горы Дисковери и Морнинг, к которым мы постепенно приближаемся, красиво выделяются в общей горной панораме. Мы уже недалеко от северной оконечности мыса Блафф. Утром в лагере собрались все партии; это напоминало собачью свадьбу, и Джию убежал!»[184]

Зато следующий переход протекал в совершенно иных условиях. Дул ветер силой 5–6 баллов, шёл снег.

«Поверхность местами очень скользкая, а там, где она твёрдая, на застругах, непрестанно кто-нибудь падает или спотыкается. В воздухе разлита муть, видно так мало, что кажется, будто идёшь сквозь облако, хотя снегопад слабый. Мыс Блафф полностью закрылся, усилились признаки, обычно предвещающие пургу. На привале для ленча партия Скотта перепаковалась и последовала за нами. Часа через полтора мы догнали Аткинсона, поставившего лагерь, и не без радости последовали его примеру, так как всё время приходилось не только преодолевать сопротивление встречного южного ветра, но и сильно напрягать зрение, стараясь рассмотреть следы на снегу»[185].