11/22/63 - Стивен Кинг

Услышал нарастающий рев двигателей, увидел белый нос ДС-8, когда самолет подкатывал к галерее. Встречающие толпились у двери. Официантка хлопнула меня по плечу, и я чуть не вскрикнул.

– Извините, сэр. – С ну очень сильным техасским выговором. – Просто хотела спросить, не нужно ли вам еще чего.

– Нет, – ответил я. – Все хорошо.

– Ну и славненько.

Первые пассажиры уже миновали дверь. Мужчины в костюмах и с аккуратными прическами. Само собой. Первыми самолет покидали пассажиры первого класса.

– Неужели не закажете кусок персикового пирога? Его только испекли.

– Нет, благодарю.

– Вы уверены, дорогой?

Теперь в здание аэропорта широким потоком вливались пассажиры эконом-класса, все нагруженные чемоданами. Я услышал, как завизжала женщина. Вейда, приветствующая брата мужа?

– Уверен. – И я взял со стола журнал.

Она поняла намек. Я сидел, загоняя остатки салата в оранжевую лужу французского соуса, и наблюдал. Появились мужчина и женщина с малышом, но малыш уже определенно ходил и был гораздо старше Джун. Пассажиры шагали мимо ресторана, оживленно болтая с друзьями и родственниками, которые приехали, чтобы встретить их. Я увидел молодого парня в армейской форме, прихватившего подругу за зад. Она рассмеялась, хлопнула по руке, потом поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.

Пять минут или около того приезжие и встречающие заполняли зал аэропорта чуть ли не под завязку. Потом толпа начала редеть. Но Освальды не появлялись. Причина не вызывала сомнений: они не прилетели на этом самолете. Я не просто совершил путешествие во времени. Я очутился в каком-то параллельном мире. Может, Желтая Карточка и пытался это предотвратить, но он умер, а я сорвался с крючка.

Нет Освальда? Прекрасно, нет и миссии. Кеннеди умрет в какой-то другой Америке, но не в этой. Я улечу вслед за Сейди, и мы будем жить долго и счастливо.

Едва эта мысль мелькнула в голове, как я впервые увидел человека, ради которого проделал столь долгий путь. Роберт и Ли шли бок о бок и весело беседовали. Ли размахивал то ли большущим портфелем, то ли маленькой наплечной сумкой. Роберт нес розовый чемодан с закругленными углами, который хорошо смотрелся бы в стенном шкафу Барби. Вейда и Марина следовали за ними. Вейда держала матерчатый заплатанный рюкзак, Марина закинула такой же себе на плечо. Она также несла на руках четырехмесячную Джун и с трудом поспевала за мужчинами. Двое детей Роберта и Вейды шагали по обе стороны Марины, с любопытством глядя на нее.

Вейда позвала мужчин, и они остановились перед рестораном. Роберт улыбнулся и взял рюкзак Марины. На лице Ли читалась... радость? Хитрость? Может, и то и другое. Уголки рта чуть изогнулись в улыбке. Я обратил внимание, что его неопределенного цвета волосы аккуратно причесаны. И вообще он выглядел идеальным морпехом – белая наглаженная рубашка, брюки цвета хаки, начищенные туфли. Я никогда бы не сказал, что он только что завершил путешествие, обогнув половину Земли: на одежде ни складочки, на лице ни намека на щетину. Ему недавно исполнилось двадцать два, но выглядел он моложе, совсем как двенадцатиклассник, которому самое место среди тех, кого я знакомил с американской литературой.

Так же выглядела и Марина, которой еще месяц не продали бы в баре спиртное. Усталая, изумленная, она таращилась на все. Красавица, с копной черных волос и печальными синими глазами, уголки которых чуть поднимались.

Ручки и ножки Джун были завернуты в какие-то тряпки. Шея тоже. Над тряпками торчала только голова. Девочка не плакала, но красное и потное личико говорило о дискомфорте. Ли взял у жены младенца. Марина благодарно улыбнулась, и я увидел, что одного зуба у нее нет, а остальные совсем не белые. Контраст с молочно-сливочной кожей и великолепными глазами получался разительный.

Освальд наклонился к ней и что-то сказал, согнав улыбку с лица. Она настороженно посмотрела на него. Он что-то добавил, тыча пальцем ей в плечо. Я вспомнил рассказ Эла и задался вопросом, может, Освальд говорит жене то же самое: Pokhoda, сука. Иди, сука.

Но нет. Его недовольство вызвали тряпки. Он сорвал их, сначала с рук Джун, потом с ног, и бросил Марине, которая неловко поймала обмотки. Потом огляделась, чтобы проверить, не смотрят ли на них.

Вейда подошла и коснулась руки Ли. Он не обратил на нее ни малейшего внимания, разматывая тряпку-шарф на шее Джун. Швырнул тряпку Марине. На этот раз она упала на пол. Марина наклонилась и молча подняла ее.

Роберт присоединился к ним и по-дружески двинул брата кулаком в плечо. Зал практически опустел – последние из прибывших пассажиров миновали Освальдов, и я четко услышал его слова:

– Ты с ней полегче, она же только что приехала. И не понимает, где находится.

– Посмотри на ребенка. – Ли поднял Джун. Тут она наконец-то расплакалась. – Ее завернули, как чертову египетскую мумию. Потому что у них так принято. Я не знаю, смеяться или плакать. Staryj baba! Старуха. – Он повернулся к Марине с орущим младенцем на руках. Она опасливо смотрела на него. – Staryj baba!

Марина попыталась улыбнуться, как делают люди, когда знают, что над ними смеются, но не понимают почему. У меня в голове мелькнула мысль о Ленни из повести «О мышах и людях». И тут же улыбка, самодовольная и чуть перекошенная, осветила лицо Ли. Сделала его почти красивым. Он нежно поцеловал жену, в одну щеку, потом в другую.

– США! – воскликнул он и поцеловал ее снова. – США, Рина! Земля свободы и обиталище говнюков.

Она ослепительно улыбнулась в ответ. Он начал говорить с ней на русском, протягивая ей малышку. Обнял жену за талию, пока та успокаивала Джун. Когда они уходили, Марина улыбалась и посадила малышку на одну руку, чтобы другой взять за руку мужа.

Я поехал домой – хотя едва ли мог назвать Мерседес-стрит домом – и попытался поспать. Ничего не вышло, и я лежал, закинув руки за голову, прислушиваясь к будоражащему шуму улицы и беседуя с Элом Темплтоном. Этим я теперь занимался частенько, живя в полном одиночестве. Для мертвеца он оказался очень разговорчивым.

«Я поступил глупо, переехав в Форт-Уорт, – поделился я с ним. – Если я попытаюсь подсоединить этого «жучка» к магнитофону, кто-то может увидеть меня. Освальд может увидеть меня, и тогда все изменится. Он уже параноик, ты написал об этом в своей тетрадке. Он знал, что КГБ и МВД следили за ним в Минске, и уже боится, что ФБР и ЦРУ установят за ним слежку здесь. И ФБР установит, на какое-то время».

«Да, тебе надо соблюдать осторожность, – согласился Эл. – Это непросто, но я верю в тебя, дружище. Потому я и обратился к тебе».

«Я не хочу приближаться к нему. Только от одного его вида меня начало трясти».

«Знаю, что не хочешь, но придется. Как человек, который чуть ли не всю жизнь провел у плиты, могу тебе сказать, что невозможно приготовить омлет, не разбив яйца. Переоценивать этого парня – ошибка. Он не суперпреступник. Опять же, его будут отвлекать, прежде всего жуткая мамаша. Что он может, кроме как кричать на свою жену да поколачивать ее?»

«Я думаю, он любит ее, Эл. Хотя бы чуть-чуть, а может, и сильно».

«Да, но именно такие парни обычно и пускают в ход кулаки. Вспомни Фрэнка Даннинга. Просто занимайся своим делом, дружище».

«И что я получу, если мне удастся подсоединить «жучка»? Записи ссор? Ссор на русском? Конечно, мне это поможет».

«Подробности семейной жизни этого человека тебе совершенно не важны. Ты должен побольше выяснить о Джордже де Мореншильдте. Должен убедиться, что де Мореншильдт не имеет никакого отношения к покушению на генерала Уокера. Как только ты это выяснишь, окно неопределенности закроется. И обрати внимание на светлую сторону. Если Освальд обнаружит, что ты шпионишь за ним, его последующие действия могут измениться к лучшему. Возможно, он и не будет пытаться убить Кеннеди».

«Ты действительно в это веришь?»

«Нет. Честно говоря, нет».

«Я тоже. Прошлое упрямо. Оно не хочет меняться».

«Дружище, теперь ты готовишь...»

– На газу, – услышал я собственное бормотание. – Теперь я готовлю на газу.

Я открыл глаза. Все-таки заснул. За зашторенными окнами догорал дневной свет. Где-то неподалеку, на Дэвенпорт-стрит в Форт-Уорте, братья Освальды и их жены садились обедать: Ли ждала первая после долгого перерыва трапеза на родной земле.

Рядом с моим маленьким кусочком Форт-Уорта кто-то пел. Слова показались мне знакомыми. Я поднялся, пересек сумрачную гостиную, обстановку которой составляли два купленных на распродаже кресла, отдернул на дюйм одну из штор. Эти шторы стали моим первым приобретением. Я хотел видеть, но не хотел, чтобы видели меня.

Дом 2703 по-прежнему пустовал, к перилам расшатанного крыльца крепилась табличка «СДАЕТСЯ», однако лужайка перед ним оказалась занята. Две девочки крутили скакалку, третья прыгала. Разумеется, не те девочки, которых я видел на Коссат-стрит в Дерри (эти, одетые в залатанные и вылинявшие джинсы вместо новеньких шорт, выглядели мелкими и недоедающими), но слова не изменились, только добавился техасский выговор.