Чаша и Крест - Вера Семенова

Потом я снова покосился на Гвендора и неожиданно похолодел. Мысль, возникшая во мне, была еще не додуманной до конца, но она вызывала у меня безотчетный ужас.

Лоциус неожиданно хрипло рассмеялся.

— Не поймайте себя в свою ловушку, блистательная Рандалин. Я не против.

Морелли только кивнул головой, шевеля губами. Мне показалось, что он так и повторяет слово "миллион".

— Принесите кости, — махнул он рукой.

Гвендор так и не произнес ни слова, только медленно вытащил из-под плаща глухо звякнувший мешочек, который лег на стол настолько солидно, что никто даже не позволил усомниться в его содержимом. Морелли, переглянувшись с Лоциусом, кинул на стол бумаги, перевязанные узкой черной лентой. Рандалин передернула плечами.

— Надеюсь, мне не нужно ложиться на стол?

— Мы постараемся это мысленно представить, — спокойно сказал Гвендор.

Рандалин стиснула зубы, и скулы вновь выдвинулись вперед, так что она стала напоминать неулыбчивую и опасную женщину-кошку, которую я впервые увидел на борту нашего горящего фрегата.

— Постарайтесь как следует, — она остановилась в полсекунде от произнесения его имени, — ведь богатое воображение — это единственное, что способно вас утешить в жизни.

Лоциус внимательно смотрел на них сквозь прорези своей маски. На мгновение он даже поднес руку к лицу, словно она ему мешала, и он хотел ее сдернуть, но ограничился только тем, что поправил.

Молчаливый слуга-телохранитель протянул на подносе гладкие и самые обычные на вид фишки. Он неосознанно начал с Морелли, тем самым выдав его положение.

Поморщившись, первый министр осторожно протянул руку к костям. Я невольно пожалел, что не вижу его лица — меня всегда привлекали человеческие страсти. Морелли встряхнул фишки и торопливо бросил их на сукно, опустив веки. Два и три.

— Прошу, миледи.

Рандалин вытянула руку и чуть медленнее, чем обычно, зажала в ней кости и бросила их на сукно. Четыре и пять.

Глаза ее вспыхнули. Много, но не так, как могло быть.

Лоциус уже завладел костями. Он выпрямился, и несмотря на то, что его лицо по-прежнему скрывалось под тканью, его маска словно светилась недобрым торжеством. Низ ее слегка шевелился, будто Лоциус что-то постоянно шептал.

Кости прокатились по темной поверхности стола, и невольно мы все впились в них глазами. Пять и шесть.

Смех Лоциуса был похож на шорох старых листьев, сгребаемых в кучу.

— Вы все еще верите в мировую справедливость, моя дорогая? Так вот, на меня ваши правила не действуют. Когда я посвятил себя тем силам, о которых вы, глупцы, боитесь говорить вслух, я потребовал взамен одного — я буду всегда побеждать своих соперников.

— Меня вы, похоже, соперником не считаете, — раздался низкий голос Гвендора. — Не думаю, что смогу что-то поделать против вашего великолепного броска, но ритуал надо соблюсти.

Он неловко потряс кости в одной руке, и бросок тоже вышел какой-то смазанный и некрасивый. Поэтому все вскользь смотрели на стол и не сразу смогли осознать то, что увидели.

Шесть и шесть.

Лоциус попятился назад, пока не ударился со всей силы спиной о стену.

Гвендор еле слышно вздохнул

— А я, к сожалению, побеждаю всегда. Причем не только соперников, а всех без разбора. Иногда меня это напрягало, но теперь я по крайней мере вижу, что это неплохой способ сэкономить.

Его непроницаемый изучающий взгляд перебегал с мешков с золотом и расписок, лежащих на столе, на фигуру Рандалин. Та вскинула голову и раздула ноздри. Желтоватые фишки тавлы тускло светились в полумраке. И я неожиданно понял, что даже если мы сейчас выйдем отсюда относительно невредимыми, то главные неприятности еще впереди.

В карете она не произнесла ни слова, и Гвендор тоже молчал. А ехали мы долго — в загородную резиденцию путь был неблизкий, и дождь все лил, заставляя лошадей спотыкаться.

Гвендор вышел из кареты и протянул Рандалин руку, на которую снова предусмотрительно набросил плащ. Но она вышла, намеренно ее игнорируя и вцепившись рукой в притолоку.

— Вас не интересует, куда я вас привез, миледи Рандалин?

— Нет, — коротко сказала она. — Моя жизнь принадлежит вам, так что любопытство абсолютно излишне.

Несколько мгновений он изучал ее замкнувшееся лицо с плотно сжатыми губами.

— Вы разумно понятливы. Ну что же, тогда пойдемте. Мне не терпится вступить во владение своим выигрышем.

Она еще могла возразить, возмутиться, заплакать, попробовать убежать, в конце концов, но она не шевелилась, думая о чем-то своем. Неожиданно я понял, что ее так беспокоит — то, что судьба посредством тавлы признала ее неправой.

Мы поднялись наверх в одну из гостевых спален. Я снова невольно порадовался тому, что все наши приключения приходятся или на очень поздний, или ранний час, когда все спят. Я так и не понимал, что задумал Гвендор, поэтому молча тащился за ними по узкой лестнице. Наверно, мне давно следовало незаметно уйти в сторону, но я хорошо помнил опасный блеск в глазах Рандалин, выходившей из кареты.

В середине коридора Гвендор, шедший первым, остановился и толкнул дверь. В открывшемся проеме было прекрасно заметно, что половину комнаты занимает роскошная двуспальная кровать. Рандалин при взгляде на нее вздрогнула, как от шока, но буквально через секунду к ней вернулось ее прежнее беспокойное и погруженное внутрь себя выражение.

Так мы и стояли — Гвендор, прислонившийся к дверному косяку, Рандалин, посередине коридора, скрестив руки на груди, и я, замыкавший наше странное шествие. Я не очень умел разбираться в таких вещах, но я был уверен, что воздух звенит от скопившегося напряжения.

— Странно, что вы ничего не говорите, миледи Рандалин, — сказал наконец Гвендор. — Вам положено давно уже вылить все имеющееся у вас в арсенале презрение на голову несчастного командора крестоносцев.

— Я пытаюсь оценить его будущие поступки, — медленно произнесла Рандалин, намеренно отвернувшись от приоткрытой двери. — От этого зависит степень моего презрения.

— А как вы представляете себе мои дальнейшие действия? Если бы вы были на моем месте, то что бы вы сделали?

— Мне трудно решить.

— В самом деле? Если учесть, что вы много раз демонстрировали мне, что я вам противен и что моя внешность вас отпугивает? Не кажется ли вам, что я могу наконец-то захотеть получить реванш?

Если бы я мог остановить мгновение и навсегда оставить образ этих двоих перед собой, то я выбрал бы именно эту секунду — гордо вскинутую голову Рандалин, стиснувшей зубы и глядящей в никуда, и обращенный на нее взгляд Гвендора, полный тоски и сдавленного влечения, которое разгоралось сильнее, когда он понял, что она не смотрит в его сторону.