Самый обычный день. 86 рассказов - Ким Мунзо

А тот продолжает предрекать события: мир между двумя странами Южной Америки, которые воевали между собой; убийство премьер-министра Голландии; падение одного из африканских диктаторских режимов; скорое появление прививки, которая позволит успешно бороться с новой формой гепатита, появившейся три года назад и приводящей к смертельному исходу. Откровения всегда даются ему в сопровождении духовых инструментов, и содержание их совершенно произвольно. Однажды, в сентябре, ему становится известно, кто выиграет чемпионат профессиональной лиги по футболу. Вокруг множатся критические отзывы; его ругают за банальность, за поверхностность, за то, что он «уронил престиж своего звания пророка». Постепенно частота откровений увеличивается, и наступает момент, когда наш герой может предвидеть почти все, что должно случиться в следующую минуту. Ему уже не удается вести себя естественно, потому что он знает, чем все кончится. Стоит пророку познакомиться с девушкой, как, даже не успев обменяться с ней парой слов, он узнает, что их отношения не сложатся по той или иной причине. С одной — потому что он не вынесет мук ревности (словно в пику ему перед ним возникают подробнейшие картины всех ее измен). Со второй — потому что ей очень быстро наскучат эти постоянные откровения. Пророческий дар сковывает его. Когда он знакомится с Мартой, то заранее знает (в следующую субботу на рассвете он получает откровение, когда девушка лежит рядом с ним), что женится на ней, что у них родится сын и что они разойдутся через несколько месяцев после родов. Ему также известно, что до этого они проживут вместе много лет, что купят зеленый «ровер», номерной знак 4436 BKR, что через полгода после этого их сосед получит травму в результате несчастного случая в собственной квартире, что через три года на Рождество они поедут обедать в «Кан Нофре», что на следующий день к ним непременно придет в гости его свояченица и что на протяжении всей оставшейся жизни он будет умирать от скуки.

Его сыну исполнился месяц. Наш герой кормит его из бутылочки, кладет в колыбель и, прежде чем уснуть, слышит трубные звуки, как это происходит почти каждый день на рассвете. Для него теперь это такое привычное дело, что он даже не испытывает волнения. Пророк приоткрывает левый глаз. Ему так хочется спать, что откровения его абсолютно не интересуют; он готов пожертвовать многим ради того, чтобы отложить пророчество на более поздний час и поспать немного. С этими трехчасовыми перерывами между кормлениями никому еще не удавалось спать нормально. Но тут уж ничего не попишешь: перед ним величественно поднимается ослепительное зарево и на этом фоне торжественный глас медленно доносит до него неожиданное пророчество: никогда больше ему не будет дано ни одного откровения.

Пророк холодеет, но думает, что это, пожалуй, и к лучшему. Наконец-то он сможет отдохнуть, наконец-то ему будет известно лишь то, что знает все человечество, наконец-то для него начнется нормальная жизнь, как у всех простых людей. Он засыпает, обнявши подушку, но просыпается в ужасе еще до восхода солнца. Что ему теперь остается делать в этой жизни? Не получать больше откровений, иметь возможность безмятежно спать на рассвете, днем спокойно сидеть в баре, когда тебе не докучают ни трубные звуки, ни ярчайшее сияние, — все это чудесно. Но следует иметь в виду, что, сам того не заметив, он построил всю свою жизнь на пророческом даре. Как же он будет жить в этом мире, который ждет от него новых откровений? Кем ему быть, если не пророком?

Наш герой принимает решение сделать вид, что ничего не случилось. На протяжении некоторого времени он ничего никому не говорит. Ничего не предрекает. Ничего не предвозвещает. Но проходит месяц за месяцем, и люди начинают жаловаться на отсутствие пророчеств. Сначала он ссылается на сына: маленькие дети доставляют множество хлопот, и ни на что другое просто не остается времени. Потом ему приходит в голову предвещать события, которые должны обязательно случиться. Например, в такой-то день в таком-то месте солнце исчезнет. Но эта хитрость не срабатывает: всем и так известно, что в этот день в этом месте произойдет солнечное затмение.

Однажды утром он открывает ставни (под его окнами всегда дежурит целая команда журналистов с камерами и магнитофонами наготове, чтобы записать все, что он скажет) и торжественным голосом сообщает, что ему только что было дано откровение о конце света: он видел нашу планету опустошенной, безжизненной и разрушенной. Это сообщение не вызывает никаких эмоций даже у ярых сторонников теории апокалипсиса. «Всем известно, что конец света рано или поздно наступит. Подобные высокопарные заявления совершенно бессмысленны», — пишет тот самый журналист, который раньше попрекал пророка излишней простотой и незамысловатостью его откровений. Постепенно над ним начинают подшучивать, высказываются по его поводу все более пренебрежительно. «У него завод кончился». Именно в эти дни Марта твердит ему, что он никогда не был хорошим мужем, что его всегда интересовали только собственные откровения и этот узкий и эгоцентричный мирок пророка, который теперь, кстати, рухнул. Наконец жена объявляет ему, что все решила: она уходит от него и забирает ребенка. Таким образом, исполняется последнее пророчество. И пророк об этом знал, но, к сожалению, не сказал никому, даже Марте. Если бы ему пришло в голову сообщить об этом, то он мог бы поддержать хотя бы слабую, крохотную веру в свой дар.

Потом о нем просто забывают. И это забвение причиняет ему неожиданную боль. Наш герой никогда бы раньше не сказал, что в подобном случае ему будет так не хватать человеческого тепла (может быть, следовало бы сказать — восторга публики?). Он открывает окно и уже не видит перед домом журналистов с камерами и магнитофонами наготове. Раньше ему хотелось вести незаметную и нормальную жизнь, а теперь наш герой жалеет о прошлом и старается во что бы то ни стало получить отсрочку. Если бы только он мог сказать правду… Что ему было дано откровение: никогда больше никаких откровений он получать не будет. Это было бы правильно. Но теперь уже слишком поздно. Если бы он сообщил об откровении в тот момент, когда оно ему было дано, то информация об этом появилась бы на первых полосах газет и его уход показался бы всем достойным. Бывший пророк представляет себе заголовок: «Его последнее пророчество на прощание: никогда больше он ничего не предречет». Не желая признать своего поражения и пытаясь скрыть, что вот уже много лет, как он лишился своего дара, в один прекрасный день он садится на самолет, прилетает в Берлин, устраивается в гостинице «Steingenberger Berlin», рядом с зоопарком, и немедленно отправляется туда на прогулку. На следующий день наш герой заявляет, что должен сообщить о новом откровении. Публика относится к его словам скептически. «Небось скажет что-нибудь в таком духе: „Через два года 23 июня придется на среду“».

Как в старые времена, пророк снова оказывается на пресс-конференции. Он приветствует журналиста, который брал у него интервью несколько лет тому назад, когда погибли семьдесят девять человек. Наш герой заявляет, что получил откровение: вокзал возле зоопарка в Берлине взлетит на воздух. Раздаются возмущенные голоса: никакое это не пророчество: это уже случилось несколько лет тому назад, и он как раз не сумел этого предугадать. Пророк утверждает, что это абсолютно свежее пророчество. Его спрашивают, когда и где это произойдет. Он отвечает, что именно сегодня, во второй половине дня. Власти реагируют немедленно. Как в старые времена, никто ни на минуту не сомневается в верности его слов, и принимаются надлежащие меры безопасности. Около двух часов сам пророк в сопровождении толпы полицейских и журналистов входит в здание вокзала, чтобы показать, в каком месте в его видении пожар разрушения были наиболее сильными. Как раз в этот момент одна за другой взрываются бомбы.

Во время войны

Война вспыхнула, когда солнце поднялось уже довольно высоко. В двенадцатом часу ситуация была неясная, а после полудня ощущение растерянности охватило (в зависимости от местонахождения людей и их состояния) практически всех. Этому способствовал тот факт, что враждующие стороны (так же как и различные группы, которые оказывали поддержку той или иной стороне, но при этом стояли на диаметрально противоположных идеологических позициях и часто боролись между собой, создавая таким образом новые подгруппы со своими конфликтами) не были четко обозначены, и некоторая часть населения, которая об этом догадалась (о том, что война, о которой так долго говорили шепотом, уже стала реальностью), не знала, как именно следует себя вести. Была, правда, и другая часть населения (составлявшая его подавляющее большинство), которая, из не вполне понятных соображений, продолжала жить своей обычной жизнью, словно ничего особенного не происходило. Такому поведению способствовал сам характер данного конфликта: его завуалированность и атмосфера тайны приводили к тому, что он не казался таким острым, как это бывало обычно. По улицам не ходили патрули, на проспектах не было баррикад. Ни парадов, ни речей. Военные гарнизоны хранили спокойствие (по-видимому, лишь видимое), за которым любой мог уловить изрядную долю нервозности. То, что командование нервничало, можно было заметить по приказам, которые отдавались слишком поспешно и с нарочито твердой уверенностью, являвшейся результатом сомнений; а также по хитросплетению распоряжений, противоречивших приказам, что окончательно выдавало неуверенность командиров. Все это спокойствие (если можно так выразиться), вся эта подозрительная обыденность только подчеркивали злокачественность конфликта.