Память (Книга первая) - Владимир Чивилихин

Несколько позже Гоголь пишет и рвет в клочки свой многословный, крайне раздраженный ответ Белинскому и ограничивается кратким сдержанным письмом, в котором сквозит та же главная, наиболее существенная для него мысль: «Покуда мне показалось только то непреложной истиной, что я не знаю вовсе России, что много изменилось с тех пор, как я в ней не был, что мне нужно почти сызнова узнавать все, что ни есть в ней теперь. А вывод из всего этого я вывел для себя тот, что мне не следует выдавать в свет ничего, не только никаких живых образов (выделено Гоголем. — В. Ч„), но даже и двух строк какого бы то ни было писания до тех пор, покуда, приехавши в Россию, не увижу многого собственными глазами и не пощупаю собственными руками».

Поступить так, как задумал, Гоголь, однако, не смог. Страстно призывая в «Выбранных местах» «проездиться по России» других, сам Гоголь еще продолжал проезживаться год с лишним по Европе, сплавал аж в Палестину, дабы укрепиться богом, — не получилось, поелику бог художника есть его народ, вернулся, наконец, в Россию, большей частью проезживаясь по усадьбам почитателей, по богатым городским домам, в одном из которых попытался сделать безнадежное предложение малопривлекательной дочери графа, по монастырям, где не сыскивалось материала для продолжения романа из народной жизни; и медленно, мучительно писал второй том «Мертвых душ», «вытягивая из себя клещами, — как вспоминал один очевидец, — фразу за фразой». Гоголь ставил перед собой творческую задачу громадной сложности — осветить всю жизнь России, отыскать в ней здоровые силы и новых героев, отвечающих идеалам автора, однако являлись они в полуживых образах…

Устоялось мнение, будто сожжение второго тома «Мертвых душ» было совершено Гоголем на финише его жизни под гнетом душевной болезни либо в состоянии крайнего религиозно-мистического исступления. А может быть, Гоголь, сжёгший в разные годы множество своих исписанных страниц, в том числе и немало глав последнего романа, с пронзительной ясностью понял, что эти вымученные, не по-гоголевски маловдохновенные строки — слишком слабое отражение российской жизни — являются совсем не тем, чем им следует быть, и мужественно, честно решил не оставлять потомкам свидетельств своей трагической оторванности от жизни родного народа?

Великий, суровый и горький урок!

Любознательный Читатель. А с Александрой Смирновой он по приезде в Россию продолжал встречаться?

— Как же! Летом 1849 года в Москве они в течение двух недель виделись почти ежедневно. Потом он с месяц гостил в Бегичеве, калужской деревне Смирновых, жил и в городе, занимал флигель в губернаторском саду. Именно на этом месте сейчас стоит памятная стела. Летом следующего года он снова .гостевал у нее в Калуге. Кажется, Гоголь искал любой случай побыть возле нее… С. началом лета 1851 года он из Москвы собрался в Спасское, подмосковное имение Смирновых. Как вспоминал спустя десять лет после смерти Гоголя в «Русском вестнике» сводный брат Александры Смирновой Л. Арнольди, «Гоголь был необыкновенно весел во всю дорогу, опять смешил меня своими малороссийскими рассказами»…

В Спасском Гоголь вел нормальный, здоровый o6раз жизни, и ничто, казалось, не предвещало ее близкого конца. «Все время, которое он там прожил, — вспоминал Арнольди, — он был необыкновенно бодр, здоров и доволен. Гоголь жил подле меня во флигеле, вставал рано, гулял один в парке и поле, потом завтракал и запирался часа на три у себя в комнате. Перед обедом мы ходили купаться с ним. Он уморительно плясал в воде и делал в ней разные гимнастические упражнения, находя это здоровым. Потом мы опять гуляли с ним по саду, в три часа обедали, а вечером ездили иногда на дрогах, гулять, к соседям или в лес».

И далее в этих воспоминаниях идет сообщение чрезвычайно важное. «К сожалению, сестра моя скоро захворала, и прогулки наши прекратились. Чтобы рассеять ее, Гоголь сам предложил прочесть окон чание второго тома „Мертвых душ“ (разрядка моя. —. Ч.), но сестра откровенно сказала Гоголю, что ей теперь не до чтения и не до его сочинений. Мне показалось, что он немного обиделся…>

О, эти достоверно-противоречивые свидетельства очевидцев! По воспоминаниям Александры Смирновой, Гоголь в Спасском предлагал ей послушать и даже прочел не окончание второго тома «Мертвых душ», а всего лишь их первую главу, которую она «нашла пошлой и скучной». От ее глаза не ускользнуло, что между прогулками, работой и безмятежными минутами отдыха Гоголь побаливал физически, страдал душевно, временами чурался людей и «весь был погружен в себя».

В середине лета Смирнова и Гоголь вернулись в город.

Арнольди: «В Москве он каждый вечер (разрядка моя. — В. Ч.) бывал у сестры и забавлял нас своими рассказами». Остаток лета Гоголь провел на дачах Шевырева, Щепкина и Аксакова. Физическое и душевное состояние его .ухудшалось, он часто бывал угрюм, зол и старательно избегал общества женщин. Много писалось о его усиливающейся религиозности и психической неуравновешенности, но вот мнение В. А. Соллогуба, близко знавшего писателя в последние годы его жизни и нарисовавшего тонкий психологический портрет великого художника: «Он страдал долго, страдал душевно — от своей неловкости, от своего мнимого безобразия, от своей застенчивости, от безнадежной любви, от своего бессилия перед ожиданиями русской грамотной публики, избравшей его своим кумиром. Он углублялся в самого себя, искал в религии спокойствия и не всегда находил; он изнемогал под силой своего призвания, принявшего в его глазах размеры громадные, томился тем, что непричастен к радостям, всем доступным, и изнывал между болезненным смирением и болезненной, несвойственной ему по природе гордостью».

В последний раз Александра Смирнова увиделась с писателем за несколько месяцев до его смерти. Они вместе побывали на представлении «Ревизора» в Малом театре… И нам пора бы с ней проститься.

Любознательный Читатель. А какова ее судьба?

— Александра Смирнова пережила мужа на двенадцать лет, Гоголя — на тридцать. Всеми забытая, вконец обедневшая, она сошла с ума и умерла в Париже в 1882 году. Гроб с ее телом был доставлен в Москву. Ее скромное надгробие — дикий черный камень с крестом над ним — вот все, что напоминает о бывшей близкой приятельнице Пушкина, Жуковского и Гоголя. Его можно и сейчас увидеть в некрополе Донского монастыря у церкви Михаила Архангела, в котором собраны старинные надгробия.

На него, этот камень, кто-то и сегодня приносит цветы. Когда мы с Еленой последний раз были в Донском, шла ранняя весна, и на приметном черном валуне лежал маленький желтый цветок мать-и-мачехи…

Одна из квартир сегодняшнего Тбилиси превращена в музей, где потомки сына А. О. Смирновой-Россет бережно хранят все три ее известных портрета, портрет Н. М. Смирнова, мебель и вещи, перевезенные сюда из Петербурга после ее смерти.

Подлинники .писем, дневников и документов А. О. Смирновой-Россет находятся ныне в Ленинской библиотеке.

30

Козельск. Названьице вроде бы скромное и городок донельзя скромный. Стоит, правда, хорошо — на горе, над жиздринской кручей, и в памяти русских людей занимает особое, свое, только ему принадлежащее место, — во время первого нашествия кочевой орды в XIII веке быстро пали даже княжеские столицы Рязань и Владимир, а этот городок сражался семь недель! Что за герои в нем жили? Что за крепость здесь стояла? Каким образом она была все же взята? Почему козлянам тогда никто не помог? Кто такой был малолетний князь Василий, утонувший в крови?

Новые и новые вопросы… Как орда оказалась здесь, уже в Черниговском княжестве? Сколько у нее было воинов? Какой осадной техникой располагала? Чем в течение полутора месяцев кормилась тут конница весной 1238 года? Кто командовал степным войском? Какие потери оно понесло? Каким путем ушло отсюда? Что говорит археология? Что пишут о козельской обороне специалисты-историки? Как отразилось в русской литературе одно из ключевых событий истории нашего народа? Сохранились ли тут, на месте, какие-нибудь предания? Есть ли топонимические следы события?..

Все эти вопросы, которые я ставил перед собой в Козельске, не так просто было разрешить вдруг, и местный краевед Василий Николаевич Сорокин, с которым мы тут быстро сошлись, лишь увеличил поначалу объем недоумений и неясностей, спеша показать нам побольше, и пришлось, заметив в торопливых пояснениях неточности и приблизительности, подчиниться его страсти гида, ясно поняв, что надобно приехать сюда еще раз, специально для работы, а может быть, и не раз, — история захватывала меня, и хотелось узнать минувшее поглубже, подоскональнее, начав с исторических истоков этого необыкновенного события русского средневековья…

А пока переезжаем Жиздру и направляемся к приметному месту за ней, где обязательно, как в Обнинске, Калуге, Перемышле и Нижних Прысках, надо бы приостановиться.