История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

Но реальной властью в Спарте были не царь, не жрец и даже не Совет Двадцати восьми. Спартанское государство управлялось жестким неписаным сводом законов, который определял каждый аспект существования Спарты.

Содержание большинства этих законов дошло до нас от Плутарха, который жил несколькими веками позднее. Но, даже допуская возможность вольного или невольного их искажения, мы можем констатировать, что эти законы, судя по всему, управляли любой чстью жизни спартанцев – от самой большой до самой крохотной. Дети принадлежали не своим семьям, а городу Спарта; совет старейших имел право проверить каждого ребенка и дать ему разрешение на жизнь или приказать предать его смерти на Апофетаи, «месте выставления на вид» – пустоши в горах Тайгет. В возрасте семи лет мальчики приписывались к «стаду мальчиков», где они бегали с полной военной выкладкой, учились бороться и добывать себе пищу. Мужчина мог выбрать любую женщину, которую пожелал сделать беременной, или предложить свою жену другому мужчине, если это решение шло на пользу господствующей расе:

«Предположим, более старшему мужчине с молодой женой нравился молодой человек знатного происхождения и добродетельный… если молодой человек оплодотворит его жену своим знатным семенем, он может принять ребенка как своего собственного. Или… если человек высокого положения желал женщину, бывшую замужем за кем-то другим, из-за ее скромности и хороших детей… он мог уговорить ее мужа позволить ему спать с его женой, чтобы он мог посеять свое семя в, так сказать, богатую и плодородную почву».11 Более мелкие законы регулировали личные потребности.

По закону спартанцы ели в основном в общих «столовых», чтобы не допустить жадности: «Это не давало им проводить время за столом дома, раскинувшись на богатых диванах, – объясняет Плутарх, – раскармливая себя в темноте, как ненасытные животные… и разрушая себя морально, а также физически, наслаждаясь каждым капризом и объедаясь». Девушки, которые были будущими матерями спартанских воинов, должны были танцевать обнаженными перед толпами молодых людей – это давало им дополнительную мотивацию оставаться стройными.

Плутарх добавляет, что этот закон компенсировался другим, который давал девушкам возможность «высмеивать молодых людей одного за другим и с пользой критиковать их ошибки».12 Двери и крыши домов могли делаться только топором и пилой, использовать более совершенный инструмент было незаконно. Это означало невозможность появления желания иметь хорошую мебель и ткани, так как они выглядели бы нелепо рядом с грубо обработанным деревом.[182]

Эти законы были неписаными. Один из устных законов объявлял, что записывать законы противозаконно. Закон работает, только если он записан в душах и сердцах горожан, если он – «упорное стремление, которое подстегивает появление законодателя в каждой отдельной персоне». Спартанцы постоянно следили друг за другом, чтобы не нарушались неписаные правила: «Богатому человеку невозможно было сначала поесть дома, а потом пойти в столовую с полным желудком, – замечает Плутарх, – потому что каждый был настороже, ожидая такую ситуацию, и они обычно следили за людьми, которые не пили и не ели с ними, и издевались над ними за отсутствие самоконтроля».13

Несколькими поколениями позже спартанец Демарат попытался объяснить персидскому царю Ксерксу, как это постоянное законотворчество повлияло на характер спартанцев:

«Хотя они были вольными, они были не полностью свободны. Их хозяином был закон, и они гораздо больше боялись его, чем ваши люди боятся вас… Они исполняли все, чего требовал закон, и его команды никогда не менялись: например, они никогда не должны были поворачиваться спиной в битве, независимо от того, сколько врагов находилось перед ними; они были обязаны удерживать свою позицию и или победить, или умереть».14

«Они боятся закона гораздо больше, чем ваши люди боятся вас». Государство Спарта, созданное, чтобы уйти от абсолютизма восточной монархии, намного превзошло ее.

Тем временем на севере, на участке земли, который соединял Пелопоннес с остальным полуостровом, Афины также выросли в нечто большее, чем просто город, и пошли дальше, чем Спарта, совсем избавившись от своего царя.

В очень древние времена микенский город Афины управлялся мифологическим Тесеем, чей дворец стоял на высокой скале – Акрополе в центре Афин, что «на самой высокой точке города». В дни упадка микенской цивилизации многие жители Афин либо ушли отсюда, или умерли от голода или чумы. Но кто-то все-таки остался и сохранил город живым.

Через два-три века Афины стали медленно оправляться от катаклизмов, которые вымыли из города население. Когда началась колонизация заморских земель, Афины отправили своих горожан заселять Ионическое побережье Малой Азии.15

Описаний событий тех лет, примерно до 650 года до н. э., сохранилось очень немного, и то в рассказах, написанных много времени спустя. Примерно в 310 году н. э. Евсевий, епископ города Кесария в Палестине, собрал хронологическую таблицу событий древней истории, которая охватывает семьсот лет наследования афинских царей, начиная примерно с 1500 г. до н. э.:

«Теперь мы перечислим царей афинян, начиная с Секропа… Общая длительность правления всех [его потомков]… была 450 лет».16

Этот список содержал столько же исторической правды, как и биография греческого бога Диониса, который по легенде родился из бедра Зевса во время правления пятого афинского царя.[183] Но он сообщает нам, что когда-то в Афинах существовали цари. Однако постепенно власть монарха таяла. После четырех с половиной веков эта должность была переименована: правление Афинами все еще переходило от отца к сыну и было пожизненным, но теперь правитель назывался архонт – главный судья. Другое официальное лицо, полемарх, контролировал военные дела, а третий человек выполнял жреческие функции.

Тринадцатью годами позднее афиняне проголосовали за то, чтобы давать архонтам власть на десять лет; еще через семьдесят лет институт судей был преобразован снова, а их правление стало одногодичным. «Первым архонтом на год, – пишет Евсевий, – стал Креонт в год 24-ой Олимпиады», другими словами, в 684 году до н. э.

Это все, что мы узнали от Евсевия, который затем переходит к бесконечному списку олимпийских чемпионов в различных видах спорта в 249 последовательных Олимпийских Играх. Но другие отрывочные рассказы, сложенные вместе, показывают нам медленный и извилистый путь от монархии к олигархии – некой разновидности аристократической демократии. К 683 году до н. э. функции архонта уже выполнял совет из девяти землевладельцев. Они были избраны другими землевладельцами, но сбор всех афинян – экклезия – должен был подтвердить кандидатуры избранных. Экс-архонты становились членами городского совета – Ареопага, который собирался под западной стеной Акрополя на небольшой возвышенности, называемой «Холм Ареса».17

Эта система была более сложной и менее эффективной, чем спартанская. Но афиняне не нуждались в постоянном давлении на подвластные им народы, и им не нужно было бороться за расширение своей территории. К 640 году Афины уже покорили всех ближайших соседей, но, судя по всему, этот процесс происходил более или менее мирно – отдаленные деревни видели преимущества нахождения под защитой Афин. Маленький «лоскуток земли» к югу от города, район, известный как Аттика, почти полностью находился под контролем Афин. Окаймленные с востока, запада и севера низкими горами, они не пытались распространять свой контроль много дальше.

Однако в 632 году швы квазидемократической практики начали трещать. Олимпийский чемпион по имени Силон (он упомянут в перечне Евсевия как победитель диаулос, или «двойных гонок», бега на 400 метров на Олимпийских Играх, состоявшихся за восемь лет до этого)18 предложил превратить систему архонтов в нечто другое.

«Сидон, – пишет Фукидид, – запрашивал оракула в Дельфах, и бог сказал ему захватить Акрополь в Афинах на большом празднике Зевса». Дельфийский оракул представлял собой жрицу, которая сидела на трехногом стульчике рядом с видимой трещиной на вершине горы Сибиллы, на крупном валуне обнажения горы Парнас. Верующие взбирались на скалу и подавали вопрос жрице, которая затем спрашивала ответ у богини земли Геи и получала его через трещину. Затем она в трансе передавала ответ нескольким помогавшим жрецам, которые перелагали его в стихи гекзаметром и передавали назад вопрошавшему. Трещина, транс и гекзаметр в соединении друг с другом обычно производили загадочное пророчество, открытое для массы интерпретаций – что также не давало возможности обвинить оракула в ошибке.