Зорге, которого мы не знали - Ганс Гельмут Кирст

— Хорошо, хорошо, Зорге, — успокоил Алекс. — Конечно, вы правы! Никто не упрекает вас за это. Ваша работа была отличной, просто превосходной. Бесспорно — лучшее достижение всей вашей организации.

— Вот видите!

— Но теперь здесь остались только развалины. И нам нужно собрать все остатки, которые могут пригодиться для нашей работы. Поэтому-то я здесь, Зорге. — И поспешно добавил: — В том числе и поэтому. И решать это необходимо, повторяю, в первую очередь.

Зорге кивнул. Поскольку время терять было нельзя, они сразу же стали уточнять имена и названия населенных пунктов, адреса и цифры. Все шло, конечно, без всяких записей, так как оба обладали превосходной памятью.

— А как обстоит дело с вашим так называемым признанием, Зорге?

— Оно ни в коей мере не выходит за пределы тех показаний, которые сделали бывшие мои соратники, приданные мне в основном вами, Алекс.

Алекс воспринял этот упрек спокойно, обладая завидной способностью отключать в случае необходимости и совесть и чувства.

Небо за окном камеры стало кроваво-красным. Лица двух собеседников матово отсвечивали, словно вылитые из бронзы.

— Теперь ваш вопрос, Зорге, — сказал Алекс.

— Уже пора, Алекс.

— Не собираетесь ли вы нас шантажировать?

— Но это же абсурд!

— Как же тогда я должен расценить ваши последние инициативы?

— Я за эти годы...

— Никто лучше меня не может правильно и весьма положительно оценить то, что сделано вами за эти годы, Зорге. Но речь сейчас идет не об этом.

Рихард смотрел на своего посетителя с возрастающим удивлением. Ему не хотелось верить в то, что он слышал. И он заставил себя пока не делать выводов из услышанного. Однако его начало охватывать гнетущее беспокойство. Вечернее небо за окном камеры стало совсем красным. Казалось, что это — кровь, кипящая и в то же время холодная, и что она приближалась и готова была залить их. Зорге на несколько секунд крепко сжал веки. Но клубящаяся красная масса не исчезла.

— Зорге, — сказал Алекс, стараясь придать грубоватому тону дружеский оттенок, — когда вы в свое время были у меня в Москве, я ознакомил вас с нашими требованиями. С тех пор вы из ученика стали большим мастером. Вы, как и я, знали точно суть последнего и обязательного условия, и мы оба приняли его.

— Все или ничего... Я помню.

— И вы понимали, что вступили не в организацию социального обеспечения.

— И это мне было известно. Но о легкомысленном отношении к людям я ничего не зная.

— Отбросьте эти детские мысли! У нас, в Москве, вы считаетесь разведчиком номер один. Таким вы всегда и останетесь — если нам не измените.

Рихард приказал своему мозгу работать с холодной логикой. Ему надо было убедить Алекса, другого пути уже не оставалось.

— Будьте реалистом, Алекс. Чего я хочу, так это нового назначения. И у вас есть возможность это сделать.

— Вы знаете наши правила, Зорге. — Алекс оставался твердым, как гранит. — У нас человек освобождается от должности только в том случае, если он оказался неспособным, если он может быть лучше использован в другом месте, если силы его иссякают или ему угрожает опасность. Но ни одно из этих положений вас не касается. В вашем случае отсутствует важнейшая предпосылка — не быть раскрытым.

— Виноват ли я в том, что провалился?

— Конечно же нет, — неохотно ответил Алекс.

— Не было ли это, реально оценивая факты, вашей виной?

— Даже если это моя или ваша вина, то что от этого меняется? Вас раскрыли! Были обнаружены документы, и установлен факт шпионажа, который доказан.

— Тем не менее Япония готова меня обменять. Разве у вас нет никого или ничего, что можно было бы предложить японцам в обмен? Какой-нибудь шпион, документы, информация? Япония сразу же за это ухватится. Для них ценный документ дороже некоего заключенного. Разве я не представляю для вас определенной ценности?

— Вы дороже целой армии, Зорге.

— Тогда достаточно будет клочка бумаги.

— Почему же вы забываете самое важное? Почему вы забываете, что ни одна страна в мире не заявит публично, что занималась шпионажем?

— Стало быть, вы меня бросаете, Алекс? — Зорге повторил еще раз еле слышно, сдавленным голосом: — Вы оставляете меня на погибель.

Алекс промолчал. Он смотрел в окно, за которым в свои права стала вступать ночь. Кроваво-красная заря сменилась темнотой. Лицо Зорге представлялось серой бесформенной массой.

После продолжительной, гнетущей паузы Алекс произнес:

— Я очень рад вашей выдержке, Зорге. Вы не ноете, не падаете передо мной на колени, не угрожаете, не проклинаете. Вы держитесь как солдат. Красная Армия гордится вами!

Зорге не сказал ни слова.

— Я должен передать вам приветы из Кремля. У меня была продолжительная беседа с самим перед вылетом в Токио. По его просьбе я много рассказывая о вас. Он знает о ваших делах. И в заключение он сказал: «Теперь я верю в нашу победу».

Зорге по-прежнему молчал.

— Свои приветы передают также все товарищи из управления. Мы следили за вашей работой с восхищением. Никто не достиг вашего уровня. Мы были подавлены тем, что ваше своевременное сообщение о готовящемся нападении немцев наши политики расценили как недостоверное. А это принесло большое несчастье нашему отечеству. Но вот пришла ваша радиограмма, что Япония не нападет на Россию. Ей сразу же поверили, и она, по сути дела, предрешила исход войны. Это вы, Зорге, внесли решающий вклад в спасение нашего Отечества.

Зорге опять не сказал ни слова.

В камере стало совсем темно. Собеседники еле различали друг друга. Издалека донесся крик, но никто из них не смог бы сказать, кричал ли это человек или птица.

— Если бы это зависело от меня, Зорге, мы бы