Стражи Чёрной Скалы - Сергей Ким

Точнее, это не он выходит, а стремительно отступает песок, рушась куда-то вниз. Он сыпется и сыпется вниз. В бесконечность. В бездну. Остаётся лишь белая башня вдалеке, дорога передо мной и багровые небеса над всеми нами.

Уходящий песок обнажает полотно дороги. Это не бетон и не асфальт, а человеческие тела.

— Это те, кого ты «спасал».

Это говорит… кто? Полковник? Или я? Или башня? Багровое небо? Песок?

— Это твои благие намерения.

Верно. Голос прав, кем бы он ни был — вот они мои благие намерения, вот чем я всегда мощу свою дорогу. И вот куда она меня ведёт.

Песок на дороге передо мной уходит вверх вертикальной стеной, а затем всё вокруг озаряет вспышка осветительного снаряда.

Мы говорим, что эти болванки, начинённые «вилли питом» всего лишь приносят свет, но мы лжём. Потому что свет тоже может быть злым и жестоким, потому что свет слишком часто стал пахнуть фосфором.

Огонь охватывает всё вокруг. Горит дорога у меня под ногами, горит песок и сам воздух. Наверное, горю и я.

Или не я? Или ещё не горю? Или уже не горю?

Огонь жадно лижет летящий вверх песок, сплавляя его в единую массу.

Шаг за шагом я иду к громадному зеркалу, преграждающему путь. Шаг за шагом ко мне идёт моё отражение.

Моё отражение?..

Полковник Коннорс смотрит на меня.

У нас хватает общих воспоминаний. У нас теперь много общих воспоминаний.

У нас много общего.

— Выбор, Александр, — говорит мне полковник. — Выбирай. Ещё раз. Ещё раз!

«Беретта» всё ещё в моей руке — та самая «беретта». В капризном механизме — кувейтский песок. Шансы, что пистолет выстрелит — пятьдесят на пятьдесят.

Всё или ничего.

— Я думал, что в этом чёртовом городе моих людей нужно защищать от песчаных бурь, «танго» и предателей-цээрушников… Но я ошибся. Я должен был защищать их от тебя!

Коннорс достаёт из-за пояса «кольт» и наводит на меня.

— Выбор, Александр. И ты знаешь какой. Ты ведь всё прекрасно знаешь.

— Да… — хрипло произношу я, тоже наводя на него пистолет. — Я знаю.

— Это твоя вина, — говорит полковник.

— Это твоя вина, — говорю я.

Выстрел.

Зеркало разлетается на куски, и мир по ту сторону обрушивается на меня.

57

Я глубоко вдохнул и закашлялся. Всё тело болело, лицо было залито кровью из мелких порезов. Каждое движение приносило лишь всё новые и новые вспышки боли.

— Прости, Алекс… — я не знаю слышал ли я голос полковника Коннорса на самом деле, или он мне лишь мерещился. — Но ты ведь и так знал, чем всё это кончится, верно? Твои друзья — мертвы, город — в огне, а ты остался один… Ты неудачник, Алекс. Впрочем… Это нас объединяет.

Я перевернулся на живот, кое-как поднялся на ноги и побрёл вверх по песчаному склону, держась за полыхающий болью правый рукой.

Идти было тяжело — ноги, ставшие словно ватными, заплетались и запинались на ровном месте. Да и переставлять их было той ещё задачей — хоть они и были как будто ватными, но в то же самое время весили многие тонны.

Но я всё-таки шёл, спотыкаясь и запинаясь, пока не оказался прямо перед входом в Башню.

Сквозь песок проглядывала когда-то алая, а сейчас просто выгоревшая на солнце ковровая дорожка. Повсюду валялись опрокинутые золотистые столбики с обрывками торжественных лент на них.

Винтовка всё ещё болталась у меня на плече, так что я кое-как перевесил её поудобнее и захромал по лестнице к высоким и широким дверям. Толкнул одну из створок, которая с ощутимой натугой поддалась и со скрипом распахнулась.

Внутри громадного вестибюля были расположены десятки каких-то деревянных контейнеров, вокруг которых были в беспорядке разбросаны золотые монеты, украшения, пачки банкнот и банковские мешки.

Я побрёл мимо всех этих ценностей, до которых мне сейчас было совершенно никакого дела. И которые, если честно, не возбуждали во мне ни капли алчности.

К чему мертвецу деньги и золото? К чему золото и деньги тому, кому они были нужны и которые теперь не нужны ему совсем?

Обошёл один из контейнеров, который был вскрыт и распотрошён. Равнодушно перешагнул через валяющиеся на усыпанном песке полу золотые слитки с затейливой вязью мусульманского письма. Мельком скользнул по каким-то непонятным контейнерам с предупредительными значками химической и биологической опасности.

И двинулся к виднеющемуся впереди проходу, за которым вдоль расстеленной на полу дорожки стояли пара десятков людей в американской форме. Без оружия и в торжественных стойках.

Я положил было указательный палец на спусковой крючок, но затем убрал его и опустил ствол автомата.

Что я могу сделать, если впереди меня ждут «штормовые стражи»? Что я могу сделать им? Да ничего. А что они могут сделать мне? Тоже ничего.

Я уже не живу. А значит меня нельзя убить.

И поэтому я всё тем же неровным шагом, едва не шатаясь от слабости, вошёл внутрь помещения в дальнем конце которого виднелись двери нескольких лифтов.

— Отряд, смирно! — скомандовал кто-то, и «стражи» моментально подчинились, застыв вдоль дорожки десятками неподвижных статуй.

— Сэр, — в паре метров передо мной выступил вперёд невысоких худой солдат лет тридцати. Лысый и с искусственным правым глазом. — Мы все, кто выжил из 2-го пехотного полка. Мы сдаёмся, сэр. Кувейт ваш.

«Штормовые стражи» чётко отсалютовали мне.

— Где… — выдавил я, обдирая словами пересохшее горло. — Где полковник Коннорс?

— Там где он всегда был, сэр — на самом верху. Он ждёт вас.

Я прошагал мимо салютующих мне солдат и подошёл к дверям лифта, которые с мелодичным звоном распахнулись. Вошёл внутрь и нажал на самую последнюю кнопку, которых тут было огромное множество.

Скоростной лифт возносил меня на сотни метров вверх, а тем временем ожил спутниковый телефон, что я всё ещё таскал у себя в разгрузке.

— Молодец, Алекс, — иронично произнёс полковник Коннорс. — Ты сделал то, что не смогли ни бури, ни агенты ЦРУ — ты уничтожил Второй Пехотный. Наверное, чувствуешь себя героем? Хотя… о чём это я? Ты же не герой — у тебя совсем другие… таланты.

Я выключил телефон и убрал его обратно, оперевшись руками и лбом на прохладную стену кабины лифта. Винтовка давила на шею, пригибая к земле, и я снял её с себя и бросил на пол кабины. У меня ведь есть «беретта» — пистолета вполне хватит, чтобы покончить со всем этим. Хватит даже всего одной пули…

Лифт возносил меня вверх — на самую вершину этого мира и города, на высоту тысячи и одного метра…

Сколько это длилось? Не знаю, я не считал. И мои наручные часы давным-давно были сломаны, так что отныне я был вне времени. А, может, тут никогда и не было никакого времени, лишь бесконечно пересыпающийся песок. Как в песочных часах. Где тише всего во время урагана? В его сердце. Где нет времени? В его сердце.